Должно быть, в юности я слишком долго хранила внутри свою тонкую детскую влюбленность к Дереку, наивно называя ее любовью. Это чувство не поддавалось логичному объяснению ни тогда, ни тем более сейчас, когда все наши совместные воспоминания были похожи на полузабытый сон, приснившийся совсем другой, совершенно непохожей на меня девушке. Она умела любить сильнее, терпеливее и отчаяннее, храня свои чувства внутри, вместе с детской обидой и мечтами. Сегодняшний вечер случился внезапно, хотя сейчас с каждой утекающей минутой я понимаю, что думала о Дереке почти постоянно последние несколько дней, как только узнала, что он вернулся в Лондон. Подсознательно ждала любого достойного повода позвонить ему и увидеть вновь его лицо. Теперь понимание этого факта пускает токсичный яд в мое сердце. Вновь думаю только о себе, и это эгоистичное желание возобладало над разумом, твердящим, что нельзя позволять другим видеть Томаса в таком состоянии. Я бросила вызов самой себе, и теперь вновь проверяю собственные чувства, деловито и старательно не показывая волнения, замершего на кончиках пальцев. Последние несколько часов один вопрос свербящим зудом существует где-то в подкорке головного мозга - кажется, я до сих пор не могу сказать с уверенностью, что детская влюбленность до конца умерла внутри меня. Я помню день, когда впервые узнала о ней. Много лет назад, когда мы с матерью шли по подъездному тротуару. Под ногами шуршали рассыпанные осенние листья, и мне дико хотелось взять их в охапку и запустить в воздух в виде желтого фейерверка, но я знала, что этот поступок приведет мою мать в крайнюю степень недовольства. Ее рука жестко сжимала мою ладонь, будто мысленно она понимала внутреннее рвение своей дочери и загодя готовилась меня отдернуть. Она шла рядом - высокая женщина со светлыми волосами, собранными в элегантный пучок и заколотыми на затылке. На ней было надето черное и узкое платье-футляр, в котором ее вытянутая и худосочная фигура казалась еще более стройной. Чтобы поспевать, мне порой приходилось переходить на полубег, из-за чего мое дыхание стало тяжелым и частым, а пряди волос выбивались и падали на взмокший лоб. Воздух вокруг был наполнен запахом осени, упавших листьев и дождя, недавно гордо прошедшего по району Кенсингтона. Мы подошли к незнакомому дому, который взглянул на меня сверху вниз своими большими окнами, обрамленными в белоснежную резную раму. Помню, я внутренне сжалась, поднимаясь по крыльцу, пусть этот дом и выглядел намного приветливее моего родного. Я боялась того, что ожидает меня внутри - первого занятия музыки с незнакомым учителем, с которым я останусь один на один, так как моя мать планировала уйти на это время. Мы подошли к высокой белой двери с медной ручкой, и я отстаю на шаг, чтобы спрятаться за фигурой матери, но она не дает мне этого сделать и толкает вперед. Мне не хотелось заниматься музыкой после неудачных занятий в пансионе с миссис Колсон, назвавшей меня умственно-отсталой в последнюю нашу встречу, но я не смела сказать об этом своей матери. Лишь однажды, помню, я подняла на нее свой долгий несчастный взгляд, когда она сказала за семейным ужином, что нашла нового учителя. Тогда я пристально взглянула в ее серо-зеленые глаза, твердые и бесстрастные, затем на ее сухие как пергамент губы, уголки которых были привычно опущены вниз. Она перехватила мой взгляд, и я тут же опустила лицо вниз, к своей тарелке, сдаваясь прежде, чем приступить к наступлению. В пространстве раздается звонкая трель дверного звонка, и я сильнее вцепляюсь в руку матери, опуская свой взгляд вниз и рассматривая свои замшевые черные туфли. На глаза тут же попадается едва видимая царапина на левом носке - она появилась, когда я со злости ударила ногой шкаф в своей спальне, а затем наспех замазывала маркером образовавшийся шрам на своей обуви, лишь бы этого не заметил никто из моих родителей. Дверь раскрывается, и за ней появляется фигура незнакомого мальчика. Я с тихим удивлением вглядываюсь в его худое угловатое лицо, забывая о нормах этикета. Оно было будто вычерчено рукой умелого графиста, нарисовавшего его с острыми скулами и тонкой линией рта. Только глаза, большие, черные, похожие на два зеркала, изучающе смотрят на нас и выдают бурный поток воображения, живущего у него внутри. В руках он зажимает нотные тетради со слегка обветшалыми и отогнутыми уголками. Кажется, он сбит с толку так же, как и я, так же забывает слова приветствия, что не скрывается от внимания моей матери. Она неприязненно морщит нос и, не здороваясь, сообщает ему, что мы пришли к миссис Хэйуорд. В это время она сама выходит к нам, с обескураживающе доброй улыбкой, и просит войти. Помню, в первую секунду я спутала ее с няней или гувернанткой - редко у взрослых бывает такое приветливое и добродушное выражение лица. Женщины о чем-то вежливо переговариваются друг с другом, моя мать с нелюдимой улыбкой и миссис Хэйуорд, чьи волосы мягкими кучерявыми облаками разлетелись по ее плечам. Из-под опущенных ресниц я рассматриваю убранство небольшого коридора, по которому мы следуем в гостиную. И на этом коротком пути я постоянно ощущала взгляд незнакомого черноволосого мальчика, опустившегося тяжелой вуалью на мою спину. Я не знала точно, смотрит ли он на меня, бесшумно шагая позади всех нас, но отчего-то я знала, что если резко обернусь, то обязательно перехвачу взгляд его блестящих глаз. От этого ощущения, помню, внутри меня проснулось легкое волнение. На ходу я начала поправлять на себе свое желтое платье, затем волосы, надеясь на то, что ни он, ни миссис Хэйуорд не заметили мой мокрый лоб. В гостиной мы с матерью садимся на излишне мягкий диван, из-за чего я заваливаюсь назад, упираясь о спинку, но в тот же миг получаю легкий тычок в плечо от матери, просящей меня выпрямиться. Краска начинает заливать мое лицо, в особенности когда я замечаю взгляд мальчика, зашедшего за нами. Мои ноги не достают до пола, и этот факт заставляет меня разволноваться сильнее. Моя мать деловито извиняется перед миссис Хэйуорд, расположившейся в кресле напротив нас, объясняет, что из-за работы моего отца некоторые занятия будут вынужденно проходить здесь. В это время я осторожно рассматриваю небольшую гостиную, обставленную недорогой, но уютной мебелью в теплых осенних оттенках. Ближе к окну стоял черный рояль, отсвечивающий блики солнца прямо мне в глаза. Я щурюсь и думаю о том, как этот дом не похож на мой - громоздкий и холодный в любое время года из-за каменных полов, больше похожий на музей, чем на место, где можно жить. Мой взгляд скользит по книжным полкам, заставленным как книгами, так и рамками с семейными фото. - Прошу прощения, это мой сын. Его зовут Дерек. - Незнакомый до этого момента мальчик встает около своей матери, и та опускает свою бледную ладонь на его плечо. Тот нехотя здоровается с моей матерью, и та коротко представляет меня. Наши с Дереком взгляды сплетаются друг с другом, но уже через секунду он отворачивается к роялю, ставя нотные тетради на подставку. В моей маленькой голове начинают копошиться мысли, в первую очередь о том, как часто мы будем пересекаться с этим мальчиком в будущем. Кажется, что он хочет казаться взрослее, чем он есть. Я не замечаю, как мой взгляд останавливается на его лице, чей контур ярко выделяется на золотистом свету солнца, пока я не понимаю, что его глаза, будто в ответ, изучают меня. Пару мгновений мы изучаем друг друга, пока мое сердце замирает от растерянности. Ухмыльнувшись своим неизвестным мыслям, Дерек склоняется ниже, опускаясь на одно колено, и начинает крутить сиденье, делая его выше, по всей очевидности, специально для меня. Я недовольно дую губы, но мой новый знакомый, так ни разу и не бросив в мою сторону своего колкого взгляда, быстрыми шагами покидает гостиную, поднявшись по лестнице в коридоре. Я провожаю его заинтересованными глазами, из-за чего мне приходиться полуразвернуться на диване, опустив ладонь на обтянутый бархатной тканью подлокотник, и еще какое-то короткое время я рассматриваю лестницу, по которой Дерек так стремительно покинул нас, даже когда хлопок закрывшейся двери наверху рассеялся в пространстве, как туман по утру. Не знаю почему, но этот образ молчаливой лестницы навсегда поселился в моей душе каким-то глубоким и цепляющим нутро воспоминанием.
          Должно быть, в юности я слишком долго не верила в то, что наш мир прост и примитивен. Дерек же с первого дня нашего знакомства будто видел всю реальность насквозь, со всеми ее иллюзорными тайнами и сложностями. Признаваться в этом сейчас нельзя, но, кажется, он знает меня лучше, чем я сама знаю себя. Вот только он сам не понимает, какой силой обладает. Когда-то давно он сделал меня именно такой, какой я теперь являюсь, наделил меня всеми чертами и минусами, в особенности жестокостью. Вдохнул в меня жизнь. Порой мы сидели друг напротив друга - два абсолютно разных человека, каким-то случайным образом столкнувшиеся вместе. Часто мы не понимали друг друга, но именно Дерек раскрывал во мне эмоции, о которых я не знала до знакомства с ним. В более позднем возрасте иногда я могла спорить с ним с каким-то пьянящим упоением, пока не раскраснеются щеки, но чаще всего мы вместе занимались музыкой. Я могла играть лишь мелодии Бетховена или Моцарта, по заученным нотам, которые были шрамами высечены на поверхности моего мозга, а Дерек учил меня импровизировать. Идти по собственному пути, не взирая на стены правил вокруг - все они лишь дым, который можно развеять одним выдохом. Мне так и не удалось сочинить ничего своего, но порой, глядя на Дерри исподлобья, пока тот перебирал струны на своей гитаре, я внезапно понимала, что просто люблю его, ничего не говоря и ничего не спрашивая. Мне хватало этого чувства, как будто оно было источником всех моих внутренних сил. Теперь я точно знаю, что это была моя первая детская влюбленность, которая как стихия охватила весь мой разум, но которую я так боялась показать. Я боялась его, боялась того, что он не поймет или отвергнет меня, поднимет на смех. А еще я боялась реакции собственной матери. Правда, иногда я почти убеждала себя в том, что мои чувства обязательно станут взаимными, если он увидит, какая я на самом деле. Вот только даже я не знала о том, кто я, и до сих пор не знаю. Я любила наблюдать за ним, когда он, звонко рассказывая о чем-то, забывал о собственной закрытости, начинал взмахивать руками, описывая особенно яркие моменты, а я в какой-то хаотичный миг замечала, как вздрагивает мое сердце от звуков его голоса. С улыбкой смотреть, как он идет впереди меня вместе с Томом, и пальцами взволнованно перебирать край платья, так и не решаясь сказать, что он мне нравится. В этом же далеком прошлом моя влюбленность потерпела удар, а гордость возобладала над хрупкой наивностью, разбившейся от подслушанных случайно слов. Комплексы насчет веса, бережно взращенные моей матерью с самого детства, получили новый виток, и мой подростковый разум будто перепрограммировался. Я стала ненавидеть кукольные платья, которые выглядели на моем теле нелепо, и детство медленно умерло где-то внутри. Непостижимее всего были всегда его чувства. Кажется, я просто устала ждать хоть какого-то намека на взаимность чувств, а, может быть, наконец поняла, как прост и мал мир вокруг меня. Я тоже начала молчать ему в ответ. Мы молчим друг другу назло. И все, что мы делали последние годы, будто бы было назло, хотя далеко не мне судить об этом. Ни за что ни в чем не признаемся друг другу, и я, черт возьми, все еще жду неизвестно чего. В ночи, лежа у края постели и разглядывая неоновые цифры часов в кромешной темноте последние пару лет, я вспоминаю о Дереке и злюсь. Больше всего меня злит тоскливый факт, родившийся не так давно где-то глубоко в сердце, что я будто бы ничего не знаю о нем. Знала когда-то, но предпочла забыть, когда его силуэт, подсвеченный разноцветными взрывами неба, исчез на горизонте. Я устала думать о нем, проживая день за днем в мечтах и планах после нашего поцелуя, стертого временем и затерявшегося где-то в песках памяти. Искать тонкую дорогу к его мыслям, не имея карты в руках, но, в конце концов, я заблудилась в этой пустыне. Обида сменилась разочарованием, и я сдалась, столкнувшись с его молчанием. Решила просто идти дальше.
          Все, что я ощущаю в последнее время, это усталость. Запрещаю себе думать, но порой мысли о том, что я не хочу существовать физически в этой действительности, добираются до моего разума и протыкают его тонкими холодными иглами. Я медленно привыкаю жить мгновениями, от момента к моменту, когда в свинцовом небе над головой ненадолго задерживается проблеск солнца. К этому относились занятия музыкой с детьми. А еще долгие прогулки до дома, когда внезапно может пойти дождь. Иногда я останавливаюсь и просто стою на голом тротуаре у садов напротив Альберт-холла, подставляя собственное лицо моросящему дождю и ощущая, как мелкие капли ударяются о кожу. Как грудь наполняется холодом, а легкие хриплым кашлем, который даст о себе знать к утру. Представляю в своей голове человека, который смотрит на этот самый дождь и вспоминает обо мне, беспокоясь о том, что у меня нет с собой зонта. Но это всегда не Том. Я ненавидела жалость к себе, но при этом безумно жалела себя в тайне от всех. Знаю, что он не ждет меня дома - пьет всласть, пока меня нет, пока я не приду и вновь не начну озвучивать свои бесконечные просьбы. Прекрати. Возьми себя в руки. Успокойся. Не трогай меня. Утром он обязательно извинится передо мной и отправится в ближайшую аптеку за лекарством от кашля, но мне уже будет все равно. Помню, когда я перестала реагировать на его извинения, а затем и вовсе потеряла счет этим словам, бросаемым будто бы в воздух, в пустоту. Он делал это впервые на утро после свадьбы, проснувшись рядом со мной и притянув к себе, минуя любые невидимые преграды, выставленные мной накануне. После торжества мы спустились в свой номер глубокой ночью, и Том не заметил моего состояния. Годы самоконтроля и сокрытия собственных чувств, увы, не прошли даром. Голова казалась металлической от боли и событий вечера, в котором особенно ярким пятном выделялся Дерек и наша с ним ссора. Острые слова засели где-то меж ребер терновыми ветвями, и мне не хотелось ничего, лишь заснуть и ненадолго забыться. Мой взгляд опустился на собственное белое платье, пышным нелепым облаком сидящим на мне, и я с остервенением начала его снимать, желая содрать его с себя как можно скорее и выбросить на помойку. Кажется, именно в этот момент Томас неверно прочел мои действия, подойдя ближе, опьяненный счастьем и не услышавший моей просьбы остановиться. Когда мы закончили и его равномерное дыхание заполнило пустоту в комнате, помню, я отвернулась к нему спиной, отодвигаясь на другой край постели, и начала беззвучно плакать.
          Я всегда помнила о Дереке. Возможно, думала о нем чаще, чем может позволить себе замужняя женщина. Я никогда не признавалась себе в этом, упрямо отгоняя от себя воспоминания о нем, но столкнувшись с Дереком сегодня, кажется, я уже не могу остановить ход этих мыслей. Где-то в предельной близости от меня бушует невыносимая злость на него за то, что его так долго не было здесь, но еще больше я злюсь на саму себя. За свою обиду на него. В голове стоит непонятный гул из противоречащих друг другу эмоций, развязавших войну внутри меня. Впервые за два года мы вновь встретились с ним этим безрадостным вечером, и первое, что мы сделали, это отчужденно взглянули друг на друга. Будто два незнакомца, и этот момент вонзился в меня, задевая все жизненно важные органы внутри. В тот миг я почувствовала себя безумно одинокой, еще не осознавая этого, но физически чувствуя, как исчезает моя последняя надежда на понимание в этом мире. Только теперь, бережно прикасаясь к его лицу, я ощущаю, как слабо затрепыхались внутри обрывки наших общих воспоминаний. Только теперь, оказавшись так близко к нему, я понимаю, что скучала по нему. Скучаю до сих пор, с самого первого дня нашего знакомства. Он изменился. Я запомнила его таким, каким он был до своего скоропостижного отъезда в Америку. В последнее время до своего отбытия он стал довольно молчаливым и еще более нелюдимым, когда мы все пересекались на семейных праздниках. Кажется, я даже пыталась говорить с ним, но всегда получала вежливый и твердый немой отказ с его стороны, и с возрастом я перестала воспринимать их как пощечины. Сейчас он совсем не похож на того парня, и я не могу найти этому объяснения, ощущая, как детская растерянность и волнение начинают свербеть на нервных окончаниях подобно инею. В его выражении лица залегла странная безмятежность, и только на дне его зеркальных глаз четко прослеживается тонкая тревога. Раньше он бы ни за что не позволил мне вот так просто прикоснуться к себе, тем более обрабатывать рану, поэтому я слабо и благодарно улыбаюсь ему в ответ на извинения. Возможно в его изменившемся настроении виновата усталость и весь этот бесконечный, полный разочарования вечер. Его внезапное прикосновение к талии проносится ударом тока по извилистой россыпи нервов, и я вздрагиваю, опуская растерянный взгляд на его лицо. Мои руки сковывает испугом, природа которого исходит откуда-то из глубин подсознания, в котором было похоронено мое детство. Последние часы все мои мысли были пропитаны воспоминаниями о нашей связи в прошлом, и в эти секунды мне начинает казаться, что его ладонь прожигает меня насквозь. Не знаю, откуда появляется это чувство, но пару мгновений я не двигаюсь, оцепенев, будто ощутив смертельную опасность, полоснувшей меня холодной сталью по горлу. Я удивленно наблюдаю за тем, как Дерек обнимает меня, не в силах сказать и слова, лишь ощущая, как ничтожно мало кислорода остается в воздухе вокруг. Я уже давно была лишена каких-либо проявлений нежности и понимания к себе, отключив внутри собственные потребности в этом за ненадобностью. Растерянный взгляд падает вниз, первую секунду я лишь потерянно рассматриваю его стальные волосы. Далекие, как ледяная степь, воспоминания о нашем взрослении внезапно появляются перед моими глазами. Как он обнимал меня, когда я упала с той самой лестницы, по которой он однажды сбежал от меня. Как я прижимала его голову к себе в самый черный день его жизни, запуская пальцы в его волосы, пытаясь заглушить для него ту страшную реальность. Я знала его саркастичным и излишне ироничным парнем, но в тот момент он был уязвим, как никогда не был. И он позволил мне тогда прикоснуться к себе. Окровавленный бинт выскальзывает из моих пальцев, пикируя на кафельный пол ванной, и я на миг обнимаю его за голову. Минуя рассудок, прижимаюсь губами к его макушке, невольно вдыхая запах влажных волос. Я никогда не плакала перед Дереком, но сейчас мне беспредельно хочется заплакать, сама не знаю почему. Но проходит еще одна секунда, и Дерек выпутывается из моих объятий, заставляя меня отступить на шаг назад. Я отвожу взгляд в сторону, ощущая, как в душе тут же опускается тень. Вспоминаю, что существует и ждет меня за дверями ванной комнаты, вспоминаю о Томе и о том, каким он был счастливым, когда его брат смог прийти на его свадьбу. Сбитая с толку актом сожаления со стороны Дерека, наспех поправляю на себе платье, нервно убирая волосы со лба и быстро отвечая согласием на предложение чая. Даже не смотрю в его сторону - уверена, он так же смотрит куда угодно, но не на меня. Деликатно улыбаюсь, подыгрывая в этой короткой бессмысленной сцене, как обычно, мы делаем вид, что ничего не случилось. Но как только силуэт Дерека скрывается в темном прямоугольнике раскрытой двери, я подхожу к раковине, плеская на лицо водой и убирая немного растекшуюся тушь в уголках глаз. Внутри вновь раздается колкий удар старых, растрепанных как нотные тетради обид.
          Спустя пару минут я выхожу вслед за Дереком в гостиную, и мой взгляд тут же упирается в фигуру Томаса, сваленного на диване. Голос разума пытается подтолкнуть меня подойти к нему, но я огибаю его, как опасное животное без поводка. Непривычный шум на кухне привлекает мое внимание, и в это время в гостиную выходит Дерек с пластиковым пакетом в руках и по-хозяйски начинает сгребать мусор, на который за последние сутки мне стало плевать. Мне становится стыдно еще и за это, а в следующую секунду смятение заставляет мои щеки обрасти розовым цветом, когда я не успеваю вовремя отвести свой взгляд от его оголенных плеч. Не знаю почему, но теперь, после короткой сцены в ванной комнате, растерянность еще сильнее сковывает мое тело в мелкой дрожи. - Дерек, в этом нет необходимости. Я займусь уборкой завтра, при свете дня. - Нервный и тихий голос едва ли прерывает шуршание пакета и звонкие удары стеклянных бутылок друг о друга, и задним умом я понимаю, что попросту не хочу случайно разбудить Тома, хотя в его состоянии вряд ли хоть что-то теперь могло привести его в чувство. Дерек будто не слышит меня, продолжая расхаживать по гостиной, и я лишь беспомощно и обескуражено наблюдаю за ним, не зная, что предпринять в подобной ситуации. Ведь я всегда занималась такими простыми и обычными вещами самостоятельно, а Дерек меньше всего ассоциировался у меня с чем-то обыденным. Поэтому его действия теперь действуют на меня как мощный нейтрализатор, выключая гулкий шум мыслей на минуту. Но ощущение собственной бездарности и стыда возвращает меня в реальность одним ударом. Мне хочется подойти к нему и вырвать пакет силой, и только одно заставляет меня остаться на месте - я слишком хорошо знаю Дерека и понимаю, что делать это лучше не стоит. Упадок, царящий в доме, читался в каждом предмете, на каждой поверхности, где местами отпечатались липкие круги от бутылок, похожие на ожоги сигарет. Дерек пытается хоть немного привнести ощущение порядка и уюта в это место, но промозглый холод даже он не в состоянии прогнать отсюда. Может быть, ему важно увидеть этот дом таким, каким он его покинул два года назад, каким теперь он хочет увидеть Тома, предлагая свою помощь. Я не знала точного ответа, но мне не хватало смелости для того, чтобы задать прямой вопрос, особенно теперь, пока я наблюдаю за его сосредоточенным и лишенным какого-либо осуждения по отношению ко мне лицом. Не в силах инертно наблюдать за его занятием и утоляться собственной грустью, я тихо удаляюсь на кухню, чтобы занять себя делом и загладить хоть немного свою вину перед ним. Набираю воду в чайник, с грузным ударом ставлю его на плиту, поджигая снизу огонь. Действия выходят сами собой, руки действуют отдельно от разума, в котором расплескалось во все стороны небольшое состояние шока, больше похожего на некую неясную эйфорию. Мне неудобно и непривычно. И почему-то страшно. В горле застрял острый комок, царапающий изнутри до железного привкуса крови во рту. Подрагивающими руками достаю чашки, выбирая с полки самую большую - почему-то сейчас я вспоминаю, что Дерек обожал пить именно из таких. Надеюсь, в нем до сих пор живет эта привычка. Я останавливаю головокружительную карусель внутри  и прикасаюсь ладонью ко лбу, закрывая глаза и возвращая мысли к их родному разуму. В какую же необратимость катится вся моя жизнь. И самым неприятным в этой черте, которую я подвела под собственной жизнью, было то, что я до сих пор не знаю, чего именно хочу и кем являюсь. Головная боль начинает медленно стучать где-то между висков, и мои мысли уплывают в далекую глубину, туда, куда мог завести Тома алкоголь сегодня ночью, будь он менее удачливым водителем. Чужие ладони опускаются на мои плечи, и это соприкосновение заставляет меня содрогнуться от мысли, что сзади меня стоит Том, но голос Дерека, раздавшийся за ухом позволяет мне расслабленно выдохнуть. - Я в порядке. - Поджав губы, я все же нехотя повинуюсь настойчивой просьбе своего друга присесть. Сев на стул у круглого стола, я провожу ладонями по холодному лицу, затем зачесывая назад упавшие на лоб волосы. Отворачиваю лицо в темное окно, поднося руку к лицу и закусывая кончик большого пальца. Как обычно пытаюсь взять себя в руки, но сейчас ничего не получается - все происходящее сейчас похоже на разбитое зеркало, которое невозможно склеить обратно, чтобы оно показывало былое ровное отражение, без сколов и трещин. Просьба Дерека, произнесенная непривычно мягким голосом, возвращает меня в реальность, и я, выдохнув улыбку, соглашаюсь с его просьбой. - Да, конечно. Только сегодня в нашем ресторане не такой широкий выбор блюд. - Молча благодаря своего старого друга за возможность отвлечься от мыслей, я приступаю к привычному делу. Готовка была одним из множества ритуалов, которые держат меня на плаву и помогают закрывать глаза на вертящийся будничный мир вокруг. Открываю холодильник, рассматривая в бледно-желтом свете его содержимое и размышляя над тем, что приготовить. Мне было интересно, изменились ли предпочтения в еде у Дерека, пока он был в Америке, но все же я не решаюсь задать этот вопрос, во многом рискуя перейти на обвинительный тон. Остановившись на глазунье с овощами, я достаю все необходимое, складывая ингредиенты по другую руку от Дерека. Взяв в руки нож, начинаю нарезать цуккини, и только теперь замечаю, что мои ладони сломаны дрожью и будто отказываются слушать меня. Я сжимаю губы сильнее, от чего мои брови начинают невольно хмуриться, пытаюсь силком заставить себя быстро успокоиться, пока этого не заметил Дерек. От количества нахлынувших в этот вечер эмоций и месива из мыслей голова начинает гудеть. Неудобно и непривычно. Страшно. Почти замираю от напряженного ожидания, что прямо сейчас наступит утро и мне нужно будет что-то делать с Томом и всем тем, что случилось. Мне не хочется в данный момент думать о своем муже, но тогда все мои мысли начнут летать тревожной стаей птиц вокруг Дерека и о том, что нас связывает, а думать об этом, что-то подсказывало мне, было вовсе нельзя. Скоро он покинет меня, всех нас. Не только когда рассветное солнце постучится в мою дверь, а в туманном будущем, когда он вновь уедет строить свою новую жизнь вдали от своей семьи. Черт. Я так боюсь потерять его вновь. Толком не могу сказать почему, даже самой себе, как к нему относиться и как отношусь к нему сейчас. Мир вокруг обрамляется в черную раму, сужается до точки, до холодного лезвия ножа в моих руках. И когда позади меня останавливается Дерек, я взволнованно выдыхаю, выныривая обратно на поверхность реальности. Что он пытается сделать? Я осторожно перевожу свой растерянный взгляд на наши руки, когда он мягко прикасается к моему запястью. Замерев, наблюдаю за тем, как осторожно он забирает у меня нож и кладет его на стол. Сердце предательски часто бьется внутри, но я не слышу его, оставаясь в крайней степени замешательства. Мы оба замираем, стоя непозволительно близко друг к другу, будто над нами зависает неизвестная бомба, готовая разорваться через секунду и окропить нас убийственными железными осколками. Не понимаю, почему я остановилась в этом миге, пытаясь почувствовать, как грудь Дерека вздымается позади, при очередном тревожном вздохе. Почему я не выбираюсь из кольца его рук, но уже в следующий миг я с острой болью понимаю другое - я просто не хочу этого делать. В разговорах с ним я всегда становилась лишь тенью самой себя. Или же только с ним я становилась настоящей, такой как есть. Я не знала ответа, пытаюсь уловить его между ударами собственного сердца, в которые рьяно вслушиваюсь в этой недолго тишине между нами. Дерек разворачивает меня к себе лицом, пока я слышу, как внутри меня все кричит о том, что нужно сопротивляться. И все же, нехотя, но я делаю это, поднимаю взгляд к его лицу, нависшим надо мной как тяжелое пасмурное облако. Я ожидала увидеть в его выражении ненавистную мне жалость, но с удивлением я вижу на дне его глаз нечто незнакомое. Правду, о которой когда-то я предпочла забыть. Вижу, что Дерек сам в замешательстве, будто идет наощупь в полной темноте, пытаясь отыскать подступ к неведомому выходу. Но я не помогу ему, потому что сама не знаю, как идти дальше. Внутри него происходит некая мысленная борьба, и это пробуждает внутри меня тень недоверия, которая появляется всегда, когда мы сталкиваемся с чем-то доселе незнакомым. И тогда он просит меня, тихим уставшим голосом, в котором нет и ноты приказа. Я делаю лишь движение по направлению к Дереку, и ему достаточно этого, чтобы понять. Он притягивает меня к себе, и я надламываюсь. Утыкаюсь лбом в его грудь, с моих губ срывается тяжелый выдох, заставляющий все внутри задрожать. Я вдыхаю успокаивающую теплоту его тела, улавливаю судорожные удары сердца под его кожей и пускаю тишину в свою голову. Он говорит со мной, и внутри просыпается слабый порыв возразить, но все же я сохраняю молчание. Уже нет сил сопротивляться, но после стольких лет мне не так просто начать верить кому-то. Мне не хочется верить и Дереку, не хочется верить, что я не останусь одна, как только смирюсь с этой надеждой на лучшее, отравляющей разум опаснее любого яда. Но тонкий саднящий удар где-то в горле подсказывает мне, что сейчас я могу позволить пойти на уступку самой себе. - Хорошо. - Это слово дается мне с трудом, и я скольжу руками вверх по его спине, обвивая ими плечи и еще крепче прижимаясь к его телу, будто подо мной в этот момент развернулась пропасть, и только Дереку удается удерживать меня над ней, вместе со всеми моими обидами и страхами.
          Дерек отстраняется, прикасаясь теплыми ладонями к моему лицу, и я поднимаю свой взгляд на него. Мы долгое время смотрим друг другу в глаза, и в этой тишине между нами я чувствую, как глыбы льда в моих легких начинают ломаться с неимоверной болью, как они уносятся быстрым течением куда-то в пустоту. Я не слышу ничего, даже собственных мыслей, будто мы с Дереком оказались в космическом вакууме, готовым сомкнуть вокруг нас свою темную бесконечную пасть и заставить исчезнуть из этого мира. Глухой стук сердца в груди. Всматриваясь в усталое лицо напротив, в выражении которого так отчаянно плескалось нечто невыносимо отрешенное и неизвестное, я вдруг понимаю, что хочу прикоснуться к нему. Закрыть тяжелые веки Дерека, чтобы он не смотрел на меня этим взглядом. В голове крутятся обрывки беспорядочных фраз, которые я не сказала ему, и тексты сотен писем, которые я так и не решилась ему послать. Как и теперь не могу решиться прикоснуться к его лицу. Мои руки все еще беспомощно лежат на его плечах, в невольном напряжении сминая пальцами прохладную кожу. Я четко знаю, как если бы стояла за стеклом сейчас и наблюдала за бушующей бурей - если я сделаю один шаг наружу, то меня снесет этой стихией. Если я сделаю этот один шаг, то он будет последним. Это понимание расцветает внутри меня, с каждым мигом становясь все более неоспоримым. Оно пугает меня, но так неотвратимо... зовет к себе, опутывает нитями все мои чувства. Я пытаюсь взять себя в руки, на миг опускаю свои глаза вниз, разрывая наши сплетенные взгляды. Рассматривая невидимое пространство перед собой, я растворяюсь в этом безликом моменте. Делаю последнюю попытку отступить. Я знаю, что если сейчас посмотрю в глаза Дереку, то что-то навсегда изменится. Я никогда не верила в судьбу, но сейчас я всей душой уверовала в субъективную ценность моментов. Его ладонь все еще горит на моей щеке. Черно-белый полумрак скрывает черты его лица, но я ощущаю его всепоглощающий, его проницающий как сканер взгляд, устремленный сквозь темноту на мои опущенные ресницы. В этот миг горькие мысли просачиваются в мою голову. Мысли о том, что во мне вновь проснется ненавистный блеск надежды на какой-то смутный и неясный шанс, который неподвластен какому-либо пониманию или малейшему описанию. Может быть, я придумала его себе сама. Как когда-то давно в нашем детстве, когда мы еще могли улыбаться друг другу при встрече, я выдумала сценарий нашей неразрывной связи, которая потом лопнула от малейшего натяжения, стоило нам переступить порог взросления. Все вновь превращается в чертов набор светлых моментов, похожих на полет белесых пылинок на фоне кромешной темноты. Я начинаю считать, прежде чем сдаться. О, как же мне хочется сдаться. Закрываю глаза, с силой сжимая веки на один миг и вновь расслабляя их, будто от короткого приступа боли в легких. Пара секунд, данных мне на отступление, истекают. Сбиваюсь на счет два, и тогда в моих мыслях звучат слова Дерека, сказанные мне в далеком прошлом - мир не исчезает, когда ты закрываешь глаза. Я распахиваю веки, заглядывая в омут черных глаз напротив и в тот же миг теряя себя. Внутри на меня накатывается новая волна боли - то, что происходит сейчас, обязательно оставит шрамы в глубине наших душ - но я уже не слушаю себя. Подняв подрагивающую руку к лицу Дерека и проведя пальцами по контуру подбородка, я неуверенно, взволнованными рывками приближаюсь к нему, беспокойно наблюдая за его взглядом, будто не решаясь до самого последнего момента. - Я рада, что ты приехал. - Я прикасаюсь губами к его щеке, ощущая, как щетина царапает незащищенную кожу и как разочарование от собственного жеста начинает стремительно разноситься по всему телу. Сердце пропускает болезненный и ноющий удар, и я тянусь к другой его щеке, как принято у британцев. - Спасибо. - Мой шепот едва ли нарушает тишину кухни, звучит тише, чем удары настенных часов. Я целую его в щеку, замирая и не отдаляясь, как следовало бы сделать. Проходит невыносимая и бесконечная секунда, и ломанным движением я вновь тянусь к другой стороне лица, теряя счет своим поцелуям. - Спасибо. - Беззвучно произношу лишь губами, у самой его кожи, оставляя беспорядочное прикосновение на его щеке. Кажется, Дерек что-то тихо произносит, но я не слышу ни единого слова и, выпуская из рук свою правоту, теряя до конца частицы своей души, прикасаюсь губами к его губам. Чувствую, как дрогнули его пальцы, опускаясь на мои плечи, но его мысли, как и всегда, остаются мне недоступны, как бы мне не хотелось прочесть их сквозь этот поцелуй. Я закрываю глаза, ощущая, как собственная броня сходит на нет, как угасают доводы рассудка. Вспоминаю о всех днях минувшего года, смазавшихся в одно неразличимое пятно, но вот в этих воспоминаниях появляется Дерри, и запутанный лабиринт превращается в прямую линию, приведшую меня к этому моменту. Прерываюсь на короткий миг, взволнованно выдыхая в его губы и вновь оставляя на них несмелый поцелуй. Двигаюсь на ощупь, ориентируясь лишь по собственным чувствам и дыханию Дерека, отвечающему мне без всяких слов. Скитания последних часов по болезненным и тревожным мыслям берут надо мной верх, и я запускаю ладони в его волосы, сжимаю их меж пальцев, постепенно забывая о реальности и углубляя свой поцелуй. Сквозь плотную ткань платья, обтянувшую мою грудь и мешающую бороться с острой нехваткой воздуха, я ощущаю жар, исходящий от его дрожащей кожи. Сомнения, растворившиеся в темноте, щелчком появляются в моем разуме вновь, и я резко прерываюсь, разрывая связь наших губ и опуская голову вниз. Пугающие, дергающие, будто под ударами тока, мысли заполоняют сознание. Бесшумно выдыхаю, все еще слыша, как бешено бьется сердце внутри, и выпускаю из ладоней волосы Дерека, бессильно опускаю руки вниз, вдоль его плеч. Холодный рассудок вновь возвращается ко мне голосом матери, голосом Тома, голосами всех тех, кто всю жизнь твердил мне, как нужно себя вести. - Прости. - Я потеряла над собой контроль только один раз, всего один, но, кажется, он стоил мне целой жизни. Что он теперь думает обо мне? Я не решаюсь заглянуть Дереку в глаза, будто один этот взгляд вновь лишит меня уверенности в том, что остановка была необходима. Где-то глубоко внутри все кричит, сопротивляясь действительности, толкая меня вновь прильнуть к его лицу, которое было мне ценнее любых сомнений и правил, но я делаю короткий вдох. Сейчас я взгляну в его глаза, и в этих печальных зеркалах мне обязательно померещится осуждение. То, что я сделала, было чудовищно легкомысленно. - Если ты просто уйдешь - я пойму. - Я поднимаю голову и всматриваюсь в его лицо снизу вверх, не в силах унять выражение горькой вины в собственном взгляде. Мне и вправду было жаль. Если бы я знала, чем обернется мой беспечный звонок ему этим вечером, я бы выбросила телефон, лишь бы не позвонить ему. Маленький мир, выстроенный мной вокруг себя и Тома, медленно рассыпался, от каждого выдоха, вырывающегося из легких Дерека. Отдаленной частью души я чувствую, что он знает об этом, но не отдает себе отчета о собственном влиянии на мою жизнь. Может быть, мне все это вновь кажется. В этот момент я молчаливо молюсь и надеюсь на то, что Дерек вновь проявит свое обескураживающее милосердие и сделает вид, что между нами ничего не было. И никогда не узнает о том, что вместо того, чтобы посвящать все свои мысли Тому, нашему многострадальному браку и тому, что результатом нашей с ним совместной жизни стали не дети, а алкогольная зависимость, я отныне могу думать только о нем.

Между нами зависает короткий миг. Чудовищно короткий миг, подобный секунде, которая звенит между вырванной из гранаты чекой и взрывом. Тишина между нами расползается по всей кухне, как темная материя, заполоняет собой все пространство, не оставляя воздуха для легких. Нечто внутри меня тихо и испуганно шепчет что-то неразличимое, и я сжимаю пальцами ткань платья, пытаясь взять себя в руки. Я понимаю, что сейчас будет до того, как колючие слова начинают вырываться с сухих губ Дерека. И это понимание, кажется, на протяжении всего вечера спало между растерянных мыслей, как зверь в чернеющем лесу, но теперь оно вырвалось наружу, схватив меня за горло. Чувствую дрожь в животе, которая поднимается вверх по легким и обхватывает их в плотное кольцо ядовитого дыма. Будто я наблюдаю за тем, как сгорает мой дом, уже не в силах что-либо исправить. Его вмиг посерьезневший голос вдавливается в мою спину ледяным копьем, парализует меня, и я лишь внутренне сжимаюсь от сожаления за собственные неконтролируемые откровения, которые никому из нас, по правде говоря, не были нужны. Теперь я не могу заставить себя произнести ни слова на его вопросы, пропитанные гневным удивлением. Хочется выключить звук в ушах, хоть как-то оградиться от тяжеловесной стены осознания, которая надвигается на меня убийственной волной, поглощающей все на своем пути. С чего я вообще решила лезть к нему со своими сакральными изречениями, в которых не было абсолютно никакого смысла? Этот смысл исчез после стольких лет, которые мы провели, будучи отброшенными друг от друга в разные закоулки вселенной. После двух лет совершенного молчания, разлившегося между нами пустым и холодным океаном. Продолжаю не поднимать глаз, разглядывая неизвестную точку в пространстве перед собой и пытаясь ухватиться за мысли, постоянно выскальзывающих из-под моих пальцев как вода. И пытаюсь отогнать от себя картинку того, какой будет наша жизнь теперь. Скорее всего она останется прежней, за исключением некоторых изменений, вроде того, что мы скорее умрем, чем притронемся друг к другу. От мысли о жизни, которую невозможно прожить иначе, мне становится физически дурно, и я взволнованно втягиваю в легкие воздух, прежде чем произнести одними губами беззвучное: - Я не хотела этого говорить. - Последние секунды, лопнувшие и стертые в пыль, вновь обретают форму и продолжают течь дальше все так же жестоко, как это было всегда. Сделав короткий вдох и выдох, набираясь наивной смелости, я оборачиваюсь, поднимая лицо и заглядывая в глаза Дереку.

          Должно быть, мою жизнь можно поделить на две половины, границей между которыми служил бы день нашего знакомства. С тех пор я перестала быть одна, потому что в моей голове без всякого стука и разрешения поселился Дерек. В невыносимо далеком прошлом я была обычной девушкой с мечтами о вечной любви и с багажом минусов, с которыми именно он меня и подружил. Годы мимолетно проплыли мимо меня, превратив мечты в пепел и добавив обременительного веса моему багажу, но образ Дерека упорно не исчезал, продолжая жить бестелесной тенью в лабиринте беспорядочных воспоминаний. Иногда мне казалось, что я почти ненавижу его. За то, что он никогда не смотрел на меня, когда оказывался в кругу своих приятелей и Тома. А если и смотрел, то одаривал лишь одним безразличным взглядом, оставляющим горькую борозду где-то внутри. Ненавидела его, когда мы ругались и спорили, и он будто исчезал, продолжая маячить перед моими глазами. Это оказалось непостижимым для меня - как можно так долго молчать и так искусно игнорировать мое присутствие? Пока я не научилась делать так же, продолжая заботливо взращивать внутри обиды, продолжая их хранить от посягательств чужих и параноидально лелеять. Но больше всего я ненавидела его за то, что не могла отыскать ни одной причины по-настоящему на него злиться. Мы с упоением спорили друг с другом, бросали друг другу в лицо обещания, что больше никогда, а на следующий день я влюблялась в него по новой. Знала, что это путь в никуда, но не говорила ни слова. И в том маленьком, воссозданном нами мире, где были только я и он, медленно и неотвратимо остались лишь сны. Только во сне мы могли быть вместе. Я помню ту ночь, когда между нами воссоздалась эта тонкая нить связи. Его светлое лицо оказалось рядом, и я по неволе закрыла глаза, втянув полураскрытыми губами воздух и в следующий миг прикоснувшись ими к губам Дерека. Тогда мне показалось, что все пространство вокруг наполнилось его присутствием. Мне хотелось оставить на его лице как можно больше следов от своих несмелых и неловких поцелуев, которые он не смог бы смыть ни своим молчанием, ни временем. Но в силу своего раннего возраста я не заметила, как в той робкой темноте спальни собственноручно привязала цепями свою душу к его возрасту. Но в это воспоминание всегда неотвратимо врывается слепящий свет, выжигающий на корню едва зародившиеся эмоции двух подростков. Перекошенное от гнева лицо моей матери и лица других, в которых расцветает разочарование разных оттенков. Затем это воспоминание дырявят крики и обвинения, самозабвенно испещряя его острыми стрелами. Дерек продолжал сидеть около меня, опустив свою ладонь на мое плечо, пытаясь защитить от чужих взглядов, ничего не отвечая моей матери и лишь нахмуренно следя за ее рванными и резкими жестами. Я не смотрела на него, но чувствовала почти телесно, как в его голове прокручиваются мысли, известные лишь ему одному. Я тоже застыла, но не пытаясь найти выход как Дерек, а от страха, будто оказавшись в этот момент внутри взгляда матери. Оказавшись дома, она поволокла меня наверх по лестнице, в направлении кабинета отца, и я лишь полубежала рядом, не в силах от страха произнести хотя бы слово. Выставив меня по середине комнаты, обитой темным деревом, как прокаженную, она представила отцу весь состав моего преступления. Он окинул меня лишь одним взглядом из-под своих насупленных бровей, вновь скрывая свое лицо в полумраке, и тихая горькая ненависть начала выжигать меня изнутри. Он всегда относился ко мне так, будто ему приходилось терпеть мое присутствие в своей жизни. Моя слабая надежда на то, что он спасет меня от матери, лопнула как мыльный пузырь, когда он вновь вернулся к своим бесценным бумагам. Я часто бывала в присутствии матери, но это не помогло мне перестать испытывать ужас перед ней. Она никогда не поднимала на меня руку, но обладала нередким родительским навыком внушать ядовитый страх и стыд за проступки. Я вернулась в свою спальню спустя час, бледная и сраженная, мечтая о том, чтобы меня в этом мире не существовало вовсе.

          Я оборачиваюсь, поднимая лицо и заглядывая в глаза Дереку. Его острый всматривающийся взгляд впивается в мое сердце, заставляя его замереть на пару секунд. В глубине его зрачков застыла колючая и бездонная пустота, которую я уже не смогу забыть. Но мое сердце продолжает упорно и безжалостно стучать, и я бессильно выдыхаю, когда мое детское имя вырывается из его рта, расплываясь в пространстве так иронично и холодно. Я ошалело смотрю в лицо Дерека, будто он рассказывает мне самую главную тайну моей жизни. Возможно, так оно и есть, по крайней мере, у меня уже не остается сил спорить с этим. Слушая его металлический голос и вглядываясь в его ледяные черные глаза с иступленной упрямостью, я вспоминаю все годы, которые мы провели по отдельности друг от друга. Со дня нашей встречи прошли целые века, заполненные лишь дикими ветрами перемен и множеством упущенных моментов, которые навсегда теперь затерялись где-то во времени. Чувствую, как остро впивается в палец обручальное кольцо. Дерек говорит о моем муже, как обычно выстреливая своей правдой прямо, не разбрасываясь жалостью, которой ранил бы меня сильнее, на самом деле. Жестоко. Что-то болезненно надламывается внутри, и при следующем вдохе я ощущаю, с какой болью воздух продирается в замерзшие легкие. Он говорит, и его голос тонет в шуме мыслей и разгорающемся гневе внутри. Я стала той, кем никогда не хотела быть, и весьма иронично, что этот момент осознания привнес в мой разум именно Дерек. Не шевелясь, застыв, будто все мое тело обратилось в мрамор, я смотрю в его глаза, упиваясь презрением, которое лилось из них на меня. Следом за злостью внутри рождается горькая обида от понимания того, что все, что мы делаем, это назло друг другу. Каждый раз, стоит нам столкнуться один на один, но в этих войнах беспрестанно проигрываю только я. Почему? Моего слуха касается его злая и горькая усмешка, и я понимаю - потому что я не отпускаю его. И это было не плодом романтики из книжек, которыми я зачитывалась в юности, нет. Нет. Это было нечто отчаянное, выжигающее и калечащее, подталкивающее к самозванному безумию. Я смотрю на него, стараясь запомнить все и запечатлеть в памяти каждое мгновение - возможно, в последний раз мы выговариваем все в лицо друг другу. Дерек делает шаг вперед, и я отзеркаливаю его движение, делая шаг назад. Только теперь я понимаю, что впервые за множество лет он говорит со мной откровенно, не закрываясь от меня за стеной монументального молчания. Глядя на него исподлобья, я сжимаю губы сильнее, превращая их в тонкую жесткую линию, лишь бы не вспылить, не понимая, что уже сожжена внутри. Краем сознания я улавливаю тонкую иглу вины, впивающуюся в основание черепа - я вывела его из себя. Его голос становится громче, сердитее, и вместе с тем он все ближе подходит ко мне. Движения становятся рванными и резкими, но я продолжаю смотреть прямо в его глаза, в которых свирепствовала свинцовая гроза. Его рука взметается вверх в неопределенном жесте, и я против воли содрогаюсь всем телом, на миг прикрывая воспаленные веки, в ожидании еще одного удара от судьбы. Будто пули его слова прорезают воздух, проходя через мое сознание насквозь, и я открываю глаза, с болезненной неприязнью вглядываясь в его лицо, застывшее напротив. Я была отвратительна ему, но еще больше себе, и это ощущение почти невыносимо. В нем плещется гнев и неприкрытое презрение, я замечаю это по дрожи в его руке, которую он выставляет передо мной, пренебрежительно тыча мне в лицо всеми моими ошибками. Обида переполняет невидимую чашу внутри, злость перенасыщает кровь, и я уязвленно ударяю ладонью по его руке. Тебе просто не понравилось, что я больше не ведусь на это. Его фраза заставляет меня замереть в растерянности и задаться вопросом, когда же я пыталась так вероломно, по его словам, спровоцировать его, не считая сегодняшнего глупого поцелуя, но Дерек хватает меня за локоть, решая не давать мне времени на то, чтобы собраться с мыслями. Его пальцы жестко сжимают мой локоть, и расстояние между нами сужается до точки невозврата. Сбитая с толку, я ошалевшим и отчужденным взглядом всматриваюсь в каменное лицо напротив, и его слова вонзаются стрелами в мое тело. Чувствую новый укол ненавистной обиды. Не хочу его слушать, дергаюсь, пытаясь вырваться из его хватки, но Дерек почти насильно продолжает впивать в мой слух свой голос, преисполненный немой ярости. Мысли рассыпаются в голове, как карточный домик, и превращаются в хаос. Начинают метаться внутри из стороны в сторону, когда Дерек опускает вторую ладонь на талию, прижимая к себе. Голос разума начинает болезненно пульсировать между висков. - Перестань. - Собственный жалкий голос режет мне слух, и я вновь вздрагиваю, пытаясь вырваться из его дьявольских объятий. Его лицо невыносимо близко. Думаешь, ты смогла бы сопротивляться? Под кожей бешенно бьется пульс, я чувствую его беспорядочные удары кончиками пальцев. В полной растерянности, я останавливаюсь, и мой взгляд замирает в черных и пустых зеркалах напротив. Глаза Дерека не врут - я ловлю эту мысль с пронзительной четкостью, когда встревоженно выдыхаю в его губы. Вымученно, отчаянно. Так глупо и жалко мне все равно хочется сдаться после всего, что он мне сказал. Я не хочу отвечать на его вопрос, ощущая, что мой ответ пустит по венам еще одну дозу убийственной вины, еще одну дозу стыда и ненависти. Он прекрасно осознает, что делает мне больно, но продолжает это делать, а я продолжаю принимать все беспрекословно. Слишком много гордости, чтобы не подставить в отместку вторую щеку. Он склоняется ниже, прикасаясь губами к шее, оставляя влажные пылающие следы на коже, и мир вокруг меня гаснет. Я продолжаю стоять с опущенными руками, не позволяя себе дотронуться до Дерека. Почему-то мне кажется, что он откинет мою руку в сторону, не церемонясь и не желая ощущать моих прикосновений. Воздух вокруг будто наэлектризован, и одна короткая мысль бросает меня в колодец моих собственных черных фантазий, о существовании которых я не подозревала до этого момента. Он мог бы сделать со мной все, что захотел. Показать свою жестокость. Сердце дико бьется в груди, ломая ребра, стремясь на свободу. Воспоминания начинают сыпаться в прах, освобождая мысли, но при следующем ударе пульса я хватаюсь за остатки разума, как утопающий хватается за последнюю возможность выплыть на поверхность.
          - Дерек, - Слабый голос, вырвавшийся из тлеющих легких, кажется мне чужим. Принадлежащим кому угодно, но не мне. Я помнила сценарий каждой нашей встречи, проведенной в обоюдной тишине наших взглядов, но сейчас не могу поднять из памяти ничего. Ни того, почему я ненавижу его, ни того, почему не выпускаю его образ из плена собственных мыслей. Все смешалось, дрожало в безумной тряске где-то внутри, сковывая рассудок в цепи собственных грехов. Кем я стала теперь? Прожить почти три десятка лет, чтобы понять, что я всего лишь трусливый человек, взвешивающий каждое свое слово. От собственной неправдоподобности тошно, но всего одна встреча с Дереком подпалила меня, как спичку. Кто я теперь? Предательница, истязатель, жертва? Я закрываю глаза, прижимаясь к Дереку так, будто имела на это полное право. Волна напряженной дрожи проносится сквозь меня, когда я чувствую, как его тело отвечает мне. Его прикосновения обжигают, срывая последние нити, связывающие меня с холодной реальностью. Следующий его равнодушный взгляд обязательно превратит все эти прикосновения в шрамы. Волна нарастающей боли начинает накрывать мой разум, но неожиданно для самой себя я понимаю, что больше всего в эту секунду желаю подчиниться ей. - Прошу тебя, пожалуйста, - В самой глубине подсознания, в той части, которую я не хотела замечать, рождается страх. И пока руки Дерека грубо блуждают по моему телу, властно прижимая к себе, я внезапно ощущаю, как нечто неотвратимое приближается к нам, переворачивая все карты в наших жизнях. В голове выбивают болезненную дробь его слова, и все происходящее после нескольких невыносимых секунд начинает казаться мне унизительным. Я поднимаю дрожащие ладони, пытаясь отстраниться от Дерека. - Остановись. - Он не слышит меня, и я податливо скольжу вперед, прижимаясь к нему грудью и чувствуя, как дико бьется сердце под сеткой его ребер. Мне кажется, мы оба сошли с ума в один миг. Совладав с собой, я с трудом отстраняюсь назад, тяжело дыша и жадно ловя ртом сухой обжигающий воздух. Моя ладонь скользит вверх к его лицу, и трясущимися от возбуждения пальцами я прикасаюсь к его губам, будто запирая их. Чувствуя, как его частое дыхание опаляет мою кожу, я закрываю глаза, лишь бы не увидеть его взгляда теперь и не попрощаться с собственным разумом. Внутри горит желание сорваться. Вновь броситься к нему, как в пожар, или сорваться в пропасть. Кажется, оба эти варианта отражают одну сторону ответа. - Все должно быть не так. - Я уже ничего не жду от него в ответ. Кончиками пальцев я провожу по контуру его губ, с горькой усмешкой внутри думая о том, сколько же лет мне потребовалось, чтобы вот так вновь прикоснуться к ним. Не жду ни взгляда, ни осуждающих слов, брошенных им мне в лицо. Сердце больно бьет по ребрам изнутри, тяжелое дыхание медленно приходит в норму, и я открываю глаза, заглядывая в зрачки Дерека, в которых тлело нечто незнакомое и опасное для меня, но зовущее в себя окунуться. - Мы должны остановиться, пока не стало поздно. Для нас обоих. - Тихий голос едва прерывает тишину, такую густую, что кажется, будто она превратила пространство комнаты в плотное марево. Я долго попеременно смотрю в его глаза, пытаясь уловить в них тень прежнего Дерека, который не замечал меня много лет, но с какой-то страшной догадкой я понимаю, что он умер где-то там. Слишком невероятно это допустить, но, возможно, пару минут назад. С моей жестокой подачи. Мои мысли превращаются в обрывки фраз, произнесенных им, и я молчу еще пару мгновений, боясь сказать что-то, ведь теперь я ни в чем не была уверена. - Я не хотела причинять тебе боль. Ты сам знаешь, я была плохим другом. Я... - Я опускаю ладонь ниже, предупредительно останавливая ее на груди Дерека. Мне кажется, я больше не ненавижу его после того, как он выплеснул свою шипящую правду мне в лицо. Но теперь я будто боюсь его и заодно того, что он пробудил внутри меня. Я сама этого хотела. Но я не думала, что расплата будет такой жестокой. - Я думаю, тебе лучше уйти.

Эти два года пролетели как одни очень долгие, нескончаемые и бесконечно пустые сутки. Порой за окном брезжило робкое солнце, ознаменовывая собой новый жизненный этап, толкая меня только вперед, вдохновляя на свершения и даря надежду на будущее более счастливое, чем то, что мы продумали с Маркусом вместе. Я ловила это вдохновение, как утопающий ловит спасательный круг и выныривает на спасительную поверхность, но вот мои долгие сутки сменялись ночью, и я понимала, что все мое воодушевление лишь тонкая иллюзия, которая рассыпалась от легкого дуновения восточного ветра. Я не сомневалась, что смогу переступить эту преграду из собственных перетоптанных чувств. Закусывала губы, проглатывала непрошенные слезы и поднималась с постели навстречу серым дням лишь потому, что иначе было нельзя. Чертовски хотелось сдаться, остаться под одеялом, словно ребенок, пытающийся скрыться от всех кошмаров реального мира, вот только ребенком я перестала быть давно, еще до нашей с Марком встречи. Останься я там, в мире своих неостывающих чувств к Маркусу, я бы уже никогда не смогла из него выбраться и осталась бы похороненной там.
          Хуже всего сейчас была не только эта случайная до одури встреча спустя столько времени, а то, что мой самоконтроль треснул, покрылся россыпью трещин и был готов вот-вот взорваться. Множество раз я репетировала перед зеркалом свое равнодушное и строгое лицо для ситуаций, требующих этого, не подозревая, что подсознательно это выражение я тренирую для Марка. Но одно его появление разбило эту мою внешнюю металлическую оболочку как мыльный пузырь. Я не смогла совладать с эмоциями, и от этого мне плохо, становится хуже с каждой секундой. Я чувствую, как кончики пальцев ломает дрожью от переизбытка гнева, внутренней боли и сдерживающихся слез, застрявших острым комком где-то в горле. Захлебываясь собственной злостью, пытаюсь убежать, внезапно осознав, что не хочу, чтобы хоть кто-то в жизни увидел мой срыв, но внезапно Марк крепко хватает меня за запястье, тем самым ликвидируя любые попытки побега. Я бросаю на него яростный взгляд, как разъяренная кошка, внезапно оказавшаяся в ловушке, инстинктивно пытаюсь выдернуть свою руку, после первой же попытки понимая, что это окажется тщетным. - Убери свои руки. - Мое злобное шипение звучит откуда-то из легких, переполненных тяжелым наэлектризованным воздухом, готовым будто бы зажечься в любую секунду и спалить все вокруг. Его пальцы лишь с большей силой сжимают запястье, начинают вести за собой, из-за чего мне остается лишь стрелять молниями из глаз в спину Марка. - Куда ты меня ведешь? Записаться в добровольцы? - Пульс за секунду достигает ста ударов в минуту, сердце разъяренно пытается вырваться из груди, и я против воли иду за парнем, понимая сквозь свинцовую бурю чувств, что мне не стоит устраивать сцену среди одногруппников. Те лишь с полуоткрытыми от удивления ртами провожают нас взглядами, но в эту минуту, не смотря на все месяцы тренировок собственного самообладания и серьезности, я не могу замолчать. В какой-то степени, я понимаю, почему Марк ведет меня прочь от чужих любопытных взглядов, но злость на то, что он прикоснулся ко мне, что заставляет делать что-то против собственной воли, застилает любые доводы рассудка.
          Наконец, мы оказываемся в малом спортивном зале, в котором уже давно не проводились никакие занятия, и Маркус заводит меня внутрь, пропуская вперед и запирая за нами дверь. Избавившись от наручника в виде его крепкой ладони, сдавившей мое запястье, я какое-то время скольжу взглядом по помещению, не видя при этом перед собой ничего. Лишь пытаюсь взять власть над собственными эмоциями, потирая кожу на своей руке. Я бы хотела не смотреть на Марка, не видеть его глаз, боясь удариться о равнодушие внутри них. Или, что хуже, увидеть нечто, что заставит меня дрогнуть. Ставлю ладони на пояс, делаю несколько шагов внутрь зала, измеряя ими собственное дыхание, медленно приходящее в норму после моего гневного монолога на улице. Маркус, будто смирившись с моим состоянием, лишь молчаливо наблюдает за мной, ожидая, когда эта буря пройдет. Но мне ни на секунду не хотелось успокаиваться. Я вижу его размытые очертания боковым зрением, закусываю губу, в следующую секунду выдыхая злую улыбку и, наконец, останавливаясь и упирая в его лицо свой тяжелый взгляд. Мы молчим, безмолвно глядя друг на друга, два человека, которые раньше не представляли дальнейшей жизни один без другого. Теперь Маркус стоял передо мной удивительно живой, наша разлука не повлияла на него так, как когда-то он рассказывал мне. Реальность оказалась куда менее прозаичной, чем ее описывают в книгах. На его лице залегли густые тени, морщины вокруг глаз придавали ему усталое, почти изможденное выражение, и мысленно я списываю это на его возраст и службу в армии, которая порой добавляет молодым людям лишний десяток жизни. Но было в Маркусе что-то еще, чего мне никак не удавалось уловить и из-за чего я ошибочно подумала, что он ни капли не изменился. Кажется, я физически могу расслышать, как крутятся его мысли, подбирая нужные слова - иступлено молчу, приняв выжидающую позу и придавливая его собственным взглядом. Я никогда не терпела чужих оправданий, но сейчас мне люто хотелось услышать хоть какие-то объяснения. Их я ждала целых два года. Слова Марка заставляют меня растеряться, но я не подаю и вида, что он способен меня смутить. Лишь потерянно раскрываю губы, наполняя задыхающиеся от возмущения легкие отрезвляющим кислородом. - В каком смысле? - Маркус расставляет в стороны руки, и с каким-то немым удивлением я понимаю, что его самого переполняют эмоции от нашего прямого столкновения друг с другом. Мне и вправду хотелось его ударить, в особенности за этот остекленевший взгляд, с которым он смотрел на меня, будто бросал вызов. Он собственноручно вкладывал сейчас в мои руки невидимое оружие и предоставлял возможность нажать курок. Я тупо уставляюсь в его лицо, глядя на него из-под насупленных бровей. Дышать становится тяжело из-за распаляющегося внутри пожара. Закатываю глаза после следующей его фразы, глядя в облупленный от времени потолок зала и, не выдерживая, выдыхаю нервный смех. - Я надеюсь, тебе сейчас чертовски непросто, Маркус. - Я называю его полным именем, как я делала это в детстве, когда собиралась отчитывать его. Эти воспоминания обхватывают мое горло в стальной обруч и начинают его нещадно сдавливать. Слушаю дальше его речь молча, не прерывая его и продолжая смотреть в потолок, уперев руки в пояс. Не просто видеть то, что я сделал с тобой. На этих словах я медленно закрываю глаза, пытаясь проглотить тот самый колючий комок, застрявший в горле. Сделав глубокий вдох, опускаю голову вниз, закрывая глаза и продолжая слушать слова Маркуса, которые острыми иглами впиваются в мое и без того кровоточащее сердце. Я знаю, что он говорит правду. Эту горькую несчастную правду, разбитую когда-то на осколки и сейчас кое-как склеенную с подачи Марка. Мне становится больнее от осознания того, что он, по своей сути, не собирался увидеться со мной, и эта проклятая встреча произошла совершенно случайно. Случайно. Не будь я упорнее, чем Марк когда-то думал, мы бы, возможно, больше никогда с ним не пересеклись. Этот факт заставляет меня ощутить, как новая волна гнева поднимается и обрушивается на мою голову. Он подходит ко мне все ближе, я чувствую это кожей, слишком близко, оказываясь в радиусе поражения. Подначивает своими словами, будто подкидывая масло в итак уже бушующий от пожара лес. Моя нога дрожит в нервном напряжении, выбивая носком беспорядочный ритм, который разносится по сторонам в виде тихих ударов. Укусив губу, я раскрываю глаза и поворачиваю к нему свое лицо, встречаясь с его глазами, которые теперь находились так близко от моих. Мне хочется заплакать, и это осознание обрывает внутреннюю струну, растянутую до этой секунды до предела. Щелчок. Развернувшись всем телом, я бью его ладонью по щеке, не со всей силы, но вкладывая в этот удар все свои эмоции, скрупулезно накопленные мной внутри, всю свою душевную боль от его предательства. Замираю. Мои брови медленно расправляются, с полураскрытых губ срывается взволнованный выдох, потому что я не ожидала от себя, что все-таки ударю его. В напряжении я разглядываю лицо Марка, так же застывшее напротив меня, заострившееся и выражающее пронзительную боль, выглядывающую на меня из его потемневших зрачков. Боль не из-за моего удара или из-за моих слов - теперь она смотрела на меня откуда-то из темной глубины его внутреннего, полуразрушенного мира, и это одновременно пленяет меня и пугает. Я не видела Марка таким никогда, даже в далеком детстве, когда я становилась свидетелем его наказаний, которыми одаривал его отец. Смотрю на Маркуса, заполняя это затянутое молчание лишь своим тяжелым дыханием и медленно остывающими мыслями. Звонкий удар, прозвучавший в пространстве зала и эхом ударившийся о старые стены, все еще звучит внутри моего разума, будто отрезвляя меня. Но я не извинюсь перед Марком за это. Его почти спокойное разрешение задавать любые вопросы заставляет меня виновато отвести свой взгляд. Едва заметное стыдливое чувство прокалывает мое сознание тонкой железной иглой.
          Вновь посмотрев в глаза Марка, я выдыхаю свой главный вопрос, который лишь пару минут назад пообещала самой себе не задавать. Теперь я вижу всю иронию этой жизни. Стоило Маркусу вновь появиться в моей жизни, как я нарушила несколько собственных обещаний, отрекнувшись разом от некоторых своих принципов. - Почему ты так поступил со мной? - Потираю свою ладонь, на которой начинает гореть удар, оставленный мною на лице Маркуса. Не сокращая расстояние между нами, но и не делая шага назад, я смотрю прямо в его далекие серые глаза, в которых в эту секунду, казалось, было заключено тучное дождливое облако, готовое разорваться на части от подступающей грозы. Мне не хочется размышлять о его глазах, но пока я смотрю на Марка, кажется, я не в состоянии делать хоть что-то другое.

Прошло около полугода после нашего с Марком расставания, прежде чем я смогла вновь ощутить течение жизни и взять ее в свои руки. До этого мне каждый час каждого проклятого дня хотелось лишь одного - вновь увидеть его силуэт, появляющийся в прямоугольнике дверной рамы, и прикоснуться к его рукам, как это было раньше. Это желание было параноидальным, засевшим где-то глубоко в моей голове, вытесняя из нее все остальные желания, стремления и планы на собственное будущее. Порой это даже пугало меня. Я не говорила об этом ни с кем - никто из моего окружения не догадывался о том, что за внешней оболочкой самообладания, внутри, мне хотелось плакать каждый раз, когда я думала о Маркусе. Запрещала себе чувствовать, маниакально возвращаясь к ушедшим воспоминаниям и мучая саму себя вопросом "а что если?...". Что, если бы он не уехал? Возможно, все сложилось бы именно так, как мы решили, но позднее мне начало казаться, что все планы и сюжеты нашего будущего я напридумывала себе сама, точно какой-то наивный ребенок. Может быть, Марк не хотел этого, не хотел делить со мной этот путь, ведущий в никуда, в ту безрадостную реальность, в которой он не планировал оказаться. Может быть, он никогда не любил меня, вот только осознал это слишком поздно, когда оказался в ловушке обстоятельств. Он поставил передо мной все эти сложные вопросы, оставив без ответа и растворившись в рассветном солнце. Теперь сложно в этом признаваться самой себе, но я лелеяла свое страдание, взращивала его внутри, как самый искусный садовник. Проверяла телефон каждые пять минут в надежде увидеть сообщение от Марка и медленно сходила с ума. Но в один беспорядочный день во мне внезапно стало тихо и пусто. Не было никакого особенного момента, в календаре не светилась красным какая-либо знаменательная дата. Внутри не раздались грустные звуки скрипки, как это бывает в кино. Однажды я проснулась и просто поняла, что устала думать о Хоффмане. Внутри и вправду уже ничего не осталось, лишь боль и усталость - от надежды не было и следа. С того времени я ничего не боюсь и ничего не хочу. Я твердо решила, что уже ничто меня не потревожит и не взволнует отныне, а мое неуместное и сильное желание увидеть Марка сошло на нет. И лишь ночью, глядя на марево ночного неба в окне, я медленно и неостановимо понимала, что уже ничьи объятия не застелют это бескрайнее, необъемлемое и безэмоциональное поле печали внутри. Границы между реальным и надуманным стерлись, поставив передо мной пустую действительность. И мой мир перестал рушиться от одних лишь мыслей.
          Не понимаю, что чувствую теперь. Злость, игравшая на моих нервах как на раскаленных до красноты струнах, растворяется внутри на частицы. Они ударяются о стенки разума, но не бьют током, как несколько минут назад. Я смотрю на свои руки, сложенные на коленях, замечая мелкую дрожь, сковавшую их. Следовало бы успокоиться, но для этого мне нужно уйти и остаться наедине с самой собой. Мой взгляд скользит к фигуре Марка, стоящего ко мне спиной. Не знаю почему, но мне не хотелось уходить, будто он вновь исчезнет, как зыбкий мираж, на долгие и тоскливые годы, стоит мне отвести глаза. Кажется, я уже чувствую, как буду скучать по Маркусу. Эта мысль вонзается в разум внезапно и непрошенно, против моей воли. Два года назад он научил меня не бояться страданий, когда жестокая реальность обрушивается на тебя и пытается похоронить под собой. До нашего расставания мне казалось, что реальный мир подвластен нам, точно так же, как и я подвластна ему, находясь в свете его долгих карих глаз. Иллюзии рассыпались, превратившись в прах, и все это время я считала себя законченной реалисткой. Но стоило Марку лишь появиться передо мной, как скрупулезно выстроенный новый мир, оцифрованный и такой понятный, вновь превращается в мутное пятно. Но я уже не знала Хоффмана. Он был другим, незнакомым мне человеком, чьи мысли и потери теперь мне не доступны. Они принадлежали войне, и если бы к ней можно было ревновать, я бы обязательно ощутила это горькое ядовитое чувство. Если бы только мы не потеряли это невосполнимое время, может быть, мне бы удалось сохранить былой блеск в его глазах. Теперь же в них залегла густая тьма, в которую я не боюсь смотреть, когда он оборачивается ко мне. Его опустошенное лицо зависает надо мной тяжелой тенью, и я с вызовом смотрю в эту незнакомую маску, сжимая дрожащими пальцами свои колени. Я никогда прежде не видела ее, и голос Марка, стальной, беспристрастный, проникает в мою душу, заставляя ее судорожно вздрогнуть. За миг собираю все свои эмоции в кулак и припечатываю их ко дну своего сознания, набирая в легкие отрезвляющий воздух. Мне отчаянно хочется вновь нагрубить ему, но с потрескавшихся губ срываются совершенно другие слова, которые я не успеваю удержать внутри. - Но я не ненавидела тебя. - Осознание того, что толстая каменная стена между нами дрогнула, ослепляет меня на секунду, и я отвожу разочарованный взгляд в сторону, поняв свою оплошность. Я не прощу его, но теперь... Внутри будто ломается корка льда, которой обросла моя душа, как бы мне не хотелось защитить собственную обиду и боль. У меня нет ни одного достаточного повода, чтобы простить Марка прямо сейчас и окунуться в его объятия, будто бы последних двух лет не существовало вовсе. Но как же хочется сдаться и забыться на минуту. Боковым зрением я вижу, как он садится на пол неподалеку от меня, и внутри сворачивается тугой железный узел из нервов. Ноготь моего указательного пальца врезается в кожу большого пальца, раздирая случайный заусенец в клочья. Сжав губы, я поворачиваю к нему свое лицо, но смотрю куда-то вперед, в прозрачное пространство, обращаясь в слух. Острое молчание останавливается болезненным комком в горле, я не произношу ни слова, вглядываясь в изодранную реальность, которая окружила Марка. Его голос прорезает плотную и пыльную атмосферу спортзала, и его слова разрывными пулями проносятся мимо моего лица. На меня хлынуло волнение, сжавшее легкие в неистовой дрожи, но я не подаю и вида, напоминая собой замеревшую каменную статую. Перед глазами рисуются неизвестные картины того, о чем говорит Марк, и я чувствую внутри неясное сопротивление. Будто я не хочу верить его словам. Будто не хочу допускать и мысли, что с ним в действительности могло произойти то, о чем он говорил. Маркус, как это нередко и было раньше, в эту же секунду прочитывает мои мысли и закатывает рукава, являя моему взору шрамы на своих руках. Дыхание сбивается, и по дебрям нервных окончаний проносится невыносимый холод, опускаясь куда-то вниз, где были похоронены все мои эмоции. Непостижимее всего то, с какой отстраненностью все это говорит Марк - словно о другом человеке, с которым произошел весь этот кошмар. Моя кожа покрывается мелкой колючей дрожью, и в этот момент наши взгляды встречаются друг с другом. Нас обступает темнота, будто во всем мире внезапно выключили свет, и в этом мраке видно лишь одно лицо - лицо Марка, в котором я теперь замечаю залегшие трещины множества морщин. Растерянно блуждаю взглядом по его смуглым скулам, по губам, сложенным в одну жесткую линию, и по глазам, на дне которых медленно пламенело нечто чудовищное - воспоминания о прошлом и мое собственное отражение. Внезапно он тянется к карману и достает на свет фотографию - нашу общую, о существовании которой я не знала, не помнила или когда-то предпочла забыть. Аккуратно беру ее в руки, боясь одним лишь неосторожным движением пальцев превратить ее в прах. И на моих губах растягивается бессильная, абсолютно невольная улыбка, пропитанная горечью ушедших лет. Я вслушиваюсь в голос Марка, прожигая взглядом истрепанную фотографию в его руках, и, кажется, только сейчас понимаю, как скучала по нему все это время. Но мысли о том, что произошло с ним в армии, резко прерывают эту попытку почувствовать что-то теплое и светлое, возникшее между нами впервые за долгие два года. Сквозь мутную пелену я рассматриваю фотографию, вглядываюсь в лица двух незнакомых мне людей, оставшихся где-то там, в прошлой жизни. Голос Маркуса продолжает заполнять собой жгучее пространство, и я не прерываю его долгой речи, лишь теряясь среди тяжелых ударов собственного сердца и среди его слов, заполняющими ужасными образами мое воображение. Чувствую всю внутреннюю горечь от того, что не могла быть с ним рядом в больнице в этот кошмарный период. Не могла держать его за руку и врать ему в глаза о том, что все будет хорошо, неизвестно от чего отчаянно веря в то, что все действительно будет так. По его глазам понимаю, что он говорит отчаянную правду - болезненную и заставляющую его содрогаться изнутри. Он смотрит вперед себя, но будто сквозь бледные стены спортзала и сквозь годы, заполненные взрывами и мучительными месяцами в больнице, и внезапно я понимаю, как катастрофически мне не хватало его, чтобы почувствовать себя живой. Только увидев его сейчас, я понимаю, что мои чувства никуда не делись. Мне не удалось выжечь их из себя изнутри, они все это время прятались и таились где-то в глубине моей каменной души. И я абсолютно беспомощна, пусть до сих пор я ни разу даже не прикоснулась к нему и продолжаю сидеть на расстоянии.
          Я не проронила ни слова за весь его долгий рассказ, но совсем не из-за того, что мне было нечего сказать. Мне не хотелось прерывать его - внутри родилось чувство, что этот неподъемный груз эмоций и слов он тащил за собой долго, невообразимо долго. Не смотря на его слова, я ощущаю внутри острую тяжесть от того, что меня не было рядом и я ничем не смогла ему помочь. Выдержав короткую паузу, я набираю в легкие воздух, нарушая наступившую плотную тишину. - Совсем не важно, хорошо это или плохо. Это лишь реальность, в которой мы с тобой оказались. - Я обвожу помещение вокруг взглядом, вновь опуская его на лицо Марка. Пытаюсь заметить в выражении его глаз тот блеск, который видела в них тогда, в счастливом прошлом, но сталкиваюсь лишь с непроходимой болью, ставшей его спутником вместо меня. Он был прав, когда говорил о том, что нас обоих уже нет. Мы умерли, как и все то, что так неразделимо связывало нас тогда. Но теперь мне сложно понять, что именно послужило тому причиной - его отъезд или война, застигнувшая его врасплох. - С ней можно только мириться. И учиться жить по-новому. - Эти слова, сказанные мной обреченно и пусто, зависают в молчании. Я старательно не двигаюсь, не говорю ни слова о нас или о том, как невообразимо мне хочется прикоснуться к нему, но с каждой секундой не упасть перед ним становится все сложнее. Я склоняю голову вбок, заглядывая в его слегка опущенное лицо и ловя его взгляд, который он от меня прячет. Во мне не остается сил. - Мне очень жаль. Тяжело осознавать, что с тобой все это случилось. И еще тяжелее думать о том, что меня с тобой не было. - Хочу сказать что-то еще, но нелепо осекаюсь и умолкаю. Секунды растягиваются в бесконечность, и я, опустив взгляд вниз, перемещаюсь к Маркусу, не глядя в его глаза. Оперившись коленями в пол, я сажусь напротив него, медленно опуская ладони на замок его рук. Меж моих пальцев все еще зажата наша фотография. Холод его кожи вынуждает меня вздрогнуть, и мой собственный голос, тихий и до крайности спокойный после прошедшей бури гнева, заставляет меня нервничать. - Я любила того Марка. - Мой взгляд заостряется на изображении Марка на фотографии - улыбающегося, обхватившего меня в кольцо собственных рук и не подозревающего, какая судьба затаилась за следующим его поворотом, сжимая нож в своей призрачной руке. Закусив губу от приступа внутренней боли, я четко понимаю одну невыносимую мысль - его уже нет рядом со мной и никогда не будет. Все два года, проведенные в одиночестве и самообмане, я все равно ходила всюду с его тенью за собственной спиной, ощущая его тихое и невесомое дыхание на коже. И мне необходимо отпустить его, прямо здесь и сейчас. - И наше с ним время прошло. - Мои брови напряженно хмурятся, пока легкие сжимаются в болезненном спазме. Я не поднимаю взгляда на Марка, на этого нового, незнакомого мне, мрачного Маркуса Хоффмана, и, сжимая меж пальцев фотографию, осторожно засовываю ее обратно в нагрудной карман его формы. В отличие от меня, ему удалось сохранить внутри своего разума наше прошлое, не смотря на ополчившуюся против него жизнь, и за это я благодарна ему, нужно честно признаться. Закрыв на секунду глаза, я собираюсь с силами, и поднимаю свой взгляд к его уставшему лицу. - Нам нужно встретиться вновь. - Не ясно, о чем именно я говорю, о нашей новой встрече в реальном мире, возможно, после занятий или вечером, когда ночь опустится на неспящий Нью-Йорк. Или же о том, что нам предстоит снова знакомиться друг с другом, снова искать эти неразличимые подступы. Я и сама не знала ответов, следуя за свои чутьем почти что на ощупь. Ощутив себя в этот момент будто оторванной от действительности, я опускаю ладони на рукава его формы, ощущая, как под плотной тканью напряглись мышцы его рук. В следующую секунду обхватываю пальцами край и тяну вверх, на что Маркус реагирует почти молниеносно, пытаясь откинуть от себя мои ладони, будто они источали для него какой-то особый вид опасности. - Прекрати. - Мой строгий и суровый голос заставляет его замереть, недоверчиво заглянув в мои глаза, но в этот раз я не отвожу в сторону своего твердого взгляда, пытаясь мысленно сказать тем самым, что по крайней мере сейчас ему нечего бояться. Я закатываю рукава до самых его локтей и опускаю лицо, вглядываясь в глубокие и извилистые шрамы, которыми была покрыта почти вся кожа его рук. Я не пугаюсь, не пытаюсь закрыть глаза, внутри я не содрогаюсь от увиденного, хоть разумом я и понимаю, как больно и как страшно мне видеть Марка таким. Эти шрамы будто говорили со мной, будто пытались показать, что война буквально проросла корнями под его кожу. Мне не хотелось делать пошлейший вид, что я понимаю его после всего поведанного. Мне никогда не понять всего того, что произошло с ним, и мне не удастся восполнить того одиночества, поселившегося в его разуме. Раны такого масштаба не заживают. Я прикасаюсь к его рукам, осторожно проводя подушечками пальцев по неровной коже, почти не дыша в эти секунды. Мне очень хочется сказать нечто важное ему, и я борюсь с этим изо всех сил. Вернись ко мне. Вместо этого, тяжело вздохнув, я произношу другое. - Ты помнишь ту ночь, когда мы гуляли с тобой до рассвета? Кто-то из нас сказал, что мы состаримся вместе. - Эти слова горьким послевкусием растекаются по моему горлу, сковывая его в лед. К моим векам подступают невидимые слезы, и мне потребовалось около десяти секунд, чтобы заставить их высохнуть вновь. Затем я выдыхаю слабую, но теплую улыбку, скрывая боль, которая была сейчас совершенно некстати, и мысленно оплакивая все то, что с нами не случилось в конечном итоге. - Ты идиот, Марк.

L   A   T   E   L   Y       I   '   V   E       B   E   E   N       L   O   S   I   N   G      A   L   L       M   Y       T   I    M   E
A   L   L       T   H   A   T       M   A   T   T   E   R   E   D       T   O       M   E    slept my mind

          - Да, конечно. - Чуть нахмурившись, я пару секунд разглядываю лицо парня, случайно вмешавшегося в мое одинокое пьяное бдение ночного воздуха. В глаза сразу бросается его молодость, граничащая с детскостью, заставляющая задаться внутренним вопросом - парень, тебе есть двадцать один? Сжимаю плотно губы и хмурю брови, не замечая, как мое лицо приобретает суровое и серьезное выражение. Кажется, сейчас я не способна контролировать что-либо, и после долгой паузы я, наконец, протягиваю руку и кладу на стол перед ним спасительную зажигалку. Мои мысли так и не привели меня ни к какому вразумительному внутреннему ответу, но, в конце концов, я сама курю и провожу последние часы в неугасающей степени опьянения. Так что у меня нет никакого морального права запрещать что-либо ему. Я почти улыбаюсь, замечая, что он принимает одну из тех уверенных поз, которые изображают в книгах о ментальном поведении, что заставляет меня полностью уверовать в то, что сейчас он нарушает закон двадцати одного года. Вот только его желание показаться взрослее, чем он есть, сильно контрастирует с ярко-синей кепкой, надетой задом наперед. Я помню его. Сквозь пьяную эйфорию до меня чуть запоздало долетают воспоминания об одном из самых молчаливых посетителей, регулярно забредающих за чашкой кофе. Так странно было видеть его сейчас здесь, будто он существовал лишь там, на моей работе, тот парень с ноутбуком, сидящий до самого закрытия. Знаю, что у него есть блог, и образ беспечного молодого человека из видео, внезапно столкнувшегося с нелепым взрослым миром, сильно разнился с ним самим, разглядывающим сквозь окно тот же бушующий мир, от которого в эти минуты он казался отсеченным. Мы были незнакомы, и сейчас я не горела желанием исправлять эту ситуацию. Количество алкоголя в крови совершенно не придавало мне уверенности, что сейчас я не взболтну чего-то лишнего. И все же, мне хотелось побыть в одиночестве с потоком собственных мыслей и молчащим до сих пор Джейсоном по ту сторону экрана телефона. Должно быть, Вселенная меня слышит и посылает как всегда нахер, потому что в следующую секунду тот парень продолжает наш незамысловатый диалог. Черт, я подумала, что ему и вправду нужна только зажигалка. Коротко мычу что-то невразумительное в знак согласия и киваю головой, делая долгую затяжку и выпуская в холодное пространство табачный дым.
          - Можно просто Тэс. - Полным именем меня называли только родители. Отец, потому что сам выдумал это имя, которое спустя несколько лет так же озарило небезызвестного изобретателя. А мать называла меня так, когда хотела серьезно поговорить о моем будущем, в котором для нее, в последствии, не оказалось места. Я предпочитала три короткие буквы, похожие на звук, который мы выдаем, желая, чтобы кто-то заткнулся. При этой мысли я взглянула на парня, сидящего напротив. Черт, я ничего не имела против него, но все же я вышла сюда, чтобы отдохнуть от шума и потребности постоянно и активно говорить со своими знакомыми. К тому же я люблю эти минуты тишины, проводимые в тусклом круге света от одинокого фонаря. Вздохнув, делаю последнюю затяжку и тушу лишь наполовину докуренную сигарету в пепельнице. Борюсь с желанием вернуться в бар или достать телефон и уткнуться в него, дописать сообщение Джейсону или бесконечно листать новостную ленту - это было бы слишком грубо. Но только я набираю в легкие воздух, чтобы задать встречный вопрос и, наконец, в своей голове наделить именем обезличенный образ того парня с ноутбуком, как он делает странное движение, отправляя зажигалку в бесплатный полет до асфальта. Мой взгляд скользит за ней, но, кажется, я слишком пьяна, чтобы попытаться ее словить, поэтому моя рука лишь беспомощно вздрагивает по направлению к ней, а затем вновь опускается вниз.
          Скольжу взглядом к парню, как бы пытаясь сказать им, что ни за что сейчас не полезу под стол, но прежде чем я нахожу его лицо, оно уже скрывается где-то внизу. Не знаю почему, но его старческое кряхтение заставляет меня заулыбаться. Кому как не ему издавать подобные звуки, верно? Если он поднимется и при этом возьмется за поясницу, я не смогу сдержать свой смех от абсурдности. Странно, как этот парень, чьего имени я до сих пор не знала, в очередной раз показывает мне свою контрастность. Он будто не вписывался в привычный мир, и мне не хотелось его смущать собственным смехом. Это бы еще сильнее подчеркнуло то, что я заметила, что он оказался в глупой ситуации. - Аккуратнее, молодой человек. - Ощутив внезапное прикосновение к ноге, я вздрагиваю, отодвигая ее назад. По коже начала растекаться россыпь мурашек, похожих на множество маленьких насекомых, и в этот момент я понимаю, как замерзла, сидя здесь. Играю серьезный тон, в шутку изображая из себя суровую леди, и чуть склоняю голову, пытаясь увидеть макушку парня под столом. Тяжелый удар заставляет меня громко вздохнуть, как бывает у мамочек, увидевших, что их ребенок упал с горки. Как и неуклюжесть парня, алкоголь так же подпитывает мою эмоциональность, выкручивая реакции на максимум и рандомно жонглируя ими, как какой-то безумный клоун. В обычной жизни едва ли что-то могло вывести меня из равновесия чувств, благодаря годам тренировок в общении с тысячами разных людей. - Ты в порядке? - Моя тревога рассеивается, когда я понимаю, что голова парня в целости, и, не сдержавшись, я искренне и тихо рассмеиваюсь, прикрывая рот рукой. Старая привычка, преследующая меня с детства, когда я постоянно скрывала зубы, закованные в скобки. Краем глаза замечаю, как бутылка вина, расшатавшись, опрокидывается с края стола, и моя рука, в очередной пьяной попытке поймать предмет на лету, лишь слабо вздрагивает в ее сторону. Раздается хлопок, и бутылка исчезает в маленьком стеклянном взрыве. - Вот дерьмо! - Вот дерьмо, я выругалась при нем. Собственный смех обрывается на полуноте, и я вскакиваю со стула в порыве волнения, ведь осколки имели неприятную особенность разлетаться в разные стороны. Парню нужно помочь подняться, пока он не порезал ладони. Но, кажется, в этот внезапный момент все количество алкоголя, которое поглотила моя кровь, решило дать знать о себе. Сознание, витающее где-то на пьяной орбите, делает резкий кувырок, завертев мир вокруг в водоворот. В этом время парень справляется без моей помощи, и, возможно, слишком шустро справляется. Мы сталкиваемся с ним, и на какой-то миг земля уходит из-под моих ног, обещая никогда не возвращаться. Время будто замедляет свой ход, скрашивая будничную темноту с разными красками, но вот этот момент свободного падения завершается, и я понимаю, что все еще стою на своих ногах. А еще понимаю, что знакомое лицо оказалось прямо перед моим. - Какое наглое вмешательство в мою личную жизнь. - Пытаюсь отшутиться, чтобы сбавить градус напряжения и чтобы парень не переживал насчет всего произошедшего, перестав извиняться. Но, кажется, ему вполне нормально, и этот маленький цирковой номер по исчезновению вина никак не отразился на его уверенности. Забавно. Только теперь замечаю, что мы до сих пор стоим прямо друг напротив друга, как на каком-нибудь медленном танце в старшей школе. Аккуратно опускаю взгляд вниз, оценивая то, что он все еще держит руками меня за талию, а затем медленно возвращаюсь к его лицу. И внезапно я ощущаю, как его дыхание прикасается к моей коже. Мысли расползаются во все стороны, как стайка муравьев из разрушенного муравейника, и вместо того, чтобы отпрянуть, поправить одежду и похлопать его по плечу, убедив, что ничего покупать не нужно взамен разбитому вину, я выдыхаю удивленную улыбку. В его глазах исчез приветливый блеск, с которым он появился здесь. Вместо этого на дне черных зрачков засверкало нечто неестественное, будто чужеродное для этого парня. Неправильная взрослость, совершенно несочетающаяся с его мальчишеским лицом, и поэтому на несколько секунд из моей головы исчезают все слова. Мне кажется, или воздух вокруг стал на несколько градусов теплее? - Если я больше никогда тебя не пущу, тогда зачем мне спрашивать твое имя? - Вновь пускаю дурацкие шутки в ход, отгоняя от себя безумную мысль, которая пронеслась мимо на скорости звука и вновь исчезла в пустоте ночи. Забери себя из рук этого парня и возьми себя в свои руки, Тэс. Соберись.
          Встав на твердый асфальт и виновато извинившись за отдавленную ногу, я, как ни в чем не бывало, отворачиваюсь, пряча рискованную улыбку и делая пару шагов вокруг стола. Все еще не могу поверить - он действительно начал заигрывать со мной? Или в моем пьяном воспаленном мозгу сейчас все будет казаться флиртом? Под подошвой сапог жалостливо хрустят кусочки зеленого стекла. Опустив подушечки пальцев на ледяную поверхность стола, я сгибаюсь вниз, подбирая с асфальта несчастную зажигалку. В этой долгой паузе, ощущая кожей взгляд парня на себе, я перебираю в голове опрометчивые пьяные мысли, и в конце концов прихожу к выводу, что ко всему происходящему сейчас я могу относиться как к случайному комплименту, брошенному в толпе, не более. И пока опьянение не завело меня на ошибочный и беспечный путь, нужно пожелать незнакомцу хорошего вечера и вернуться к знакомым. Но сначала... Выпрямившись, я оборачиваюсь к парню, сталкиваясь с его взглядом, и против воли с интересом рассматриваю его лицо. Кажется, я слишком часто за этот вечер нагло разглядывала его. - Так какое у тебя имя? - Он ведь не поверил, что я в действительности так и не спрошу, как его зовут. Я шагаю по направлению к нему и вновь встаю напротив, заглядывая чуть снизу в его глаза. Надеюсь, мы не думаем сейчас об одном и том же. - Приятно познакомиться, Итан. - Улыбнувшись, я протягиваю ему свою зажигалку. Почему-то мне показалось, что Итан был из тех людей, кто постоянно их покупал и с такой же частотой терял их.
          Задержав свой подозрительный взгляд на его глазах, пытаясь прочесть по ним, действительно ли это была попытка флирта с его стороны, я обнимаю саму себя руками, опуская замерзшие ладони на плечи. - Нам лучше вернуться, если мы не хотим подхватить простуду. И меня ждут. - Вполне благоразумное заключение для взрослой женщины. Кажется, я замечаю, как в его глазах вспыхивает искреннее разочарование, но вполне возможно, что это лишь отблеск от фонаря, в котором я пытаюсь раскопать несуществующее. Положив ладонь на ручку двери, я резко оборачиваюсь, вновь чуть не сталкиваясь с Итаном, но прекрасно сделав вид, что не заметила этого. Вместо этого потираю пальцами свободной руки, изображая глубокую задумчивость. - Мы можем выпить вместе. - Нет! Зачем ты это сделала. Боже, Мун, мы же договорились... Я жалею о произнесенных словах в ту же секунду, не отдавая себе отчета в том, что вытворяет мое сознание, оказываясь под градусом алкоголя. Будто взгляд грустных глаз Итана вынудил меня предложить ему что-то взамен, лишь бы он не ощущал себя разочарованным. В чем именно он был разочарован, естественно, пьяное сознание отказывалось давать ответ. Оно лишь в очередной раз подкидывает опасную мысль о том, что я сама хочу этого. - Чтобы ты не переживал о разбитом вине. - Хорошо. Конечно, в таком состоянии, когда я нетвердо иду по темному коридору бара, нужно залить в себя еще алкоголь. Но, по крайней мере, это мимолетное приключение завершится, когда я выпью с Итаном и вернусь к своему столу. Обещая подойти через пару минут, сворачиваю в уборную и достаю телефон. Свет экрана ослепляет меня, и я неприязненно морщусь, пока глаза привыкают. Затем я изо всех сил пытаюсь сфокусировать взгляд на маленьком тексте диалога, понимая, что Джейсон все еще молчит. Вот это действительно меня расстраивает. Недописанное сообщение все еще висит, и я стираю его, набирая новое.

          Через несколько секунд отправляю смеющийся смайлик и, выйдя из кабинки, останавливаюсь около зеркала, надолго задерживая взгляд на своем лице. Кажется, я все еще остаюсь красивой. Востребованной, вот только я так ненавижу это слово. Совсем недавно я перешагнула порог тридцатилетия и думала, что отныне жизнь пойдет по-другому. Черт, в таком возрасте нужно знать все об этом мире и своих возможностях в частности, подводить некоторые итоги и приступать к семейной жизни. Но о чем я знаю на данный момент? Наверное, лишь о том, что моя любовь всегда возвращается, как испорченный товар в магазин. И что мой мир по большей части соткан из истончившихся за столько лет нитей воспоминаний и детских фантазий, которые так и не сбылись. Кашлянув и вымыв руки, приложив мокрые ладони к лицу, я откидываю от себя все мысли, как слишком теплое одеяло, от которого начинает гореть тело в ночи. Выхожу наружу, тут же врезаясь взглядом о лицо Итана. Я уже успела забыть, что обещала вернуться. Думая о том, что я обещала самой себе никогда не давать обещания, чтобы не нарушать их, и сама нарушила свое же обещание, я запутываюсь в этих мыслях прежде, чем дохожу до барной стойки. - Я вернулась. - Привлекая к себе внимание, я сажусь рядом, поймав его взгляд. И почему-то в этот момент я понимаю, что мне необязательно вести себя с ним как-то более серьезно и неприступно. Заказав джин-тоник, понимая, что завтрашнее утро уже не спасти от головной боли, в ожидании я набираю короткое сообщение Джейсону.

          Рядом раздается короткая трель, и я оборачиваюсь к Итану, который внезапно умолкает на полуслове, остановив в воздухе свою руку с бокалом виски. - Тебя тоже ждут дома? - Поджимаю губы, выдавая кривую улыбку понимания, хотя я не понимала ни черта. Ведь в моей стерильной квартире меня ждал лишь высохший папоротник. Честно говоря, мне хотелось сделать намек Итану, будто бы слишком долго сидеть с ним я совсем не могла. Мы ведь наверняка в ближайшее время вновь увидимся в кофейне, и он опять будет сидеть до самого закрытия, только на этот раз смущая меня каждый раз, когда наши молчаливые взгляды будут пересекаться. Но когда мне кажется, что он уже слишком долго молчит, а его лоб едва заметно нахмурился, я чуть склоняюсь, с легкой улыбкой заглядывая в его глаза. - В детстве ты был таким же неловким? - На расплывчатом фоне позади играет неразличимая мягкая музыка, вкрадчивыми нотами опускаясь на дно души. Мне постоянно хочется улыбаться, то ли от зашкаливающего количества алкоголя в крови, то ли от этого сумбурного знакомства с Итаном, образовавшего какое-то пустое, но завораживающее пространство между нами. Его дыхание, которое я случайно уловила губами, все еще тлело на коже, расползалось странным колючим пятном и маячило воспоминанием на задворках пьяного сознания совсем как эта музыка - от него некуда было деться.

[ running from yourself, it will never change ]
i f   y o u   t r y    —   you could die

          В голове проносится стайка бессвязных мыслей, ни одну из которых мне не удается изловить в капкан своего сознания. С трудом понимаю, в какой именно части города сейчас нахожусь, с опасным беспристрастием понимая, что в данную секунду меня это совершенно не беспокоит. Честно говоря, такое поведение было для меня редкостью, граничащей с регулярностью. Добиваться того состояния души, когда она замирает где-то в свободном падении и перестает подавать признаки жизни. Именно в эти минуты я перестаю цепляться за реальность и, что более важно, за свое прошлое. Постоянные воспоминания, зацикленные, будто в сломанной катушке кинокамеры, стали для меня настоящей зависимостью, сравнимой с наркотиками, которые, в конце концов, меня по всей видимости и убьют. Кажется, я уже не могу уловить, что произносит Итан, какой намек закладывает в свои слова и что на самом деле имеет ввиду. Это означает лишь одно - я достигла своего края и уже шагнула в эту пропитую пропасть. Трудно сказать, что это норма для меня. Скорее бесповоротное обстоятельство, без которого я не представляю своей спокойной будничной жизни. Так проплывали многие мои ночи, когда среди случайных слов мужчин я находила лишь единственно важные для меня на тот момент - означающие, что я не буду одна этой ночью, в городе, погрязшем в людях и непогоде. Об этой части моей жизни не знает никто, как и о том, что все эти липкие ночи, пропахшие запахом гостиничных номеров и дешевым порошком для стирки постельного белья, я в состоянии проводить лишь с затуманенным от алкоголя разумом. Я не смогу объяснить, почему это происходит так и никак иначе. Возможно, чужие прикосновения не будут отдавать для меня таким холодом, если мой мозг пропитан алкоголем. Или, быть может, внутри не будет рождаться страх перед наступлением рассвета после бессонной ночи. А так же страх, что теперь нужно возвращаться домой, в свою небольшую прокуренную квартиру, глядящую на пустые глазницы окон от стоящего напротив дома. По крайней мере, это мне и нужно - отдохнуть от бетонной реальности и неумолкающей памяти. Только поэтому я и завела тиндер, надеясь сделать эту безобразную часть своей жизни проще. Но все стало куда сложнее, когда в сети появился Джейсон. В общении с ним я все чаще начинаю оборачиваться назад, к своему главному наркотику. Все труднее втаптывать в землю свое горло и закрывать свое многолетнее чувство вины от чужих глаз, особенно от этих, на дне которых я не найду осуждения. Или понимания. Или чего угодно другого, что заставит меня окунуться в густой мрак собственной памяти и ворошить его. Я знаю, откуда бьет исток этих кошмаров, нанесших мне ожоги, когда в прошлом я еще пыталась заводить серьезные отношения. Он начинается с моего брата, с его сине-зеленых тусклых глаз и дня его смерти. Именно я не помогла ему тогда, и с тех пор я зависима. Стараюсь соответствовать каждому моменту в своей жизни, вместо того, чтобы быть самой собой и быть от этого счастливой. Может быть поэтому мне все труднее смотреть в глаза собственного отражения в зеркале, потому что я обязательно отыщу в них разочарование.
          Мне уже нечего терять, и я никого не жду. Просыпаясь не в своей постели, я с облегчением ощущаю лишь, как пусто и тихо стало внутри. Когда-нибудь, возможно, я научусь любить. Только теперь мне стало очень сложно судить, нужно ли мне на самом деле это. Возможно, звучит по-детски, но мне бы хотелось, чтобы люди, оказавшиеся по близости от меня, были счастливы. Или хотя бы не страдали, а чертовы воспоминания не дают мне забыть, что кроме боли мне больше нечего им предложить. Поэтому подобные ночи, наполненные дешевым ядом, так нужны мне. Иногда отключать все свои чувства и следовать пресловутым инстинктам, заглушая на время ощущение вины и постоянной тревоги. Мне ничего не должны, и я никому не должна. Мужчина без лица, с улыбкой рассматривающий мое лицо и зажимающий меж посеревших от пепла пальцев зажженную сигарету. Короткий молчаливый договор с взаимовыгодными условиями. Только сейчас все происходящее имеет некую разницу, которую я никак не могу осознать. С Итаном все иначе, пусть я все еще ощущаю эту горечь, вставшую поперек горла. Обычно подобные безрассудные и беспорядочные ночи кажутся мне игрой один на один. Я проиграю или потерплю поражение, в конце даже не выйду в ноль, но Итан... Сейчас он не похож ни на одну из этих ночей, и от этого меня не покидает неясное недоверие по отношению к нему. Возможно, я слишком пьяна, и все дело лишь в большой разнице в возрасте. Для меня такое впервые, и от этой новизны эмоций все кажется странным, ненастоящим, будто списанной с книги. Не хватает щелчка, чтобы с черного неба начал падать фальшивый снег. С сожалением я думаю о Джейсоне и о том, что не смогу поведать ему об этих своих эмоциях. В чем-то я все-таки обязана перед ним, пусть до конца я все еще не могу понять, в чем именно. Мы никогда не договаривались о встречах, и я не принуждала его к этому, не желая показаться преследовательницей. Мне нравилось, что одним сообщением он мог заполнить оглушающую тишину, как бы странно это не звучало. В какой-то мере мне было страшно оборвать эту связь, встретившись с ним в настоящем, и я предпочитала разговоры в матовой реальности ненастоящего мира.
          Я будто начинаю бояться его. Лишь потому, что происходящее мне непривычно, и по природному инстинкту мне хочется защититься от Итана, как от незнакомого зверя, о чьих повадках мне неизвестно. Недоверие множится. Наверное, именно это недоверие я попыталась заткнуть через поцелуй, вернуться на рельсы своих привычных сюжетов, ведь мы с Итаном уже отвлеклись от моего старого и рабочего сценария. С силой закрываю глаза, пытаясь отогнать собственные мысли. Ловлю губами сбитое дыхание Итана, иду на поводу у собственных чувств и желаний, как послушное животное, погружаясь в темноту все глубже и все неотвратимее. Краем сознания понимаю, что он может остановить меня, прервать этот круг необдуманных действий, и, если честно, я вовсе не ожидаю ничего взамен. Я знаю, что хочу его, но краем померкшего сознания я невольно хочу так же, чтобы все быстрее закончилось. Только лишь потому, что толкнула саму себя на этот скалистый путь, а теперь меня начинает смущать эта чернеющая неизвестность в конце. Пальцы скользят по шероховатой коже, я сильнее сжимаю лицо Итана, требовательнее тяну к себе, будто он может исчезнуть, оставив меня одну на этой промерзшей улице. Лишаю его попыток отстраниться, но к моему удивлению, ощущаю, как после недолгого смятения он отвечает мне, крепче обхватывая руками мое тело. На самом деле, я не знаю, куда плывет эта ночь. На дне сознания неуловимой рябью начинает подрагивать нечто взволнованное, почти паническое. Мысленно уговариваю себя, что все это лишь очередное несерьезное происшествие, утром я обо всем забуду, вновь представив, что алкоголь стал инициатором стирания памяти. Как любят твердить с экранов телевидения - буду жить дальше. По сути, ничего другого мы и не делаем по жизни, но я все же люблю повторять этот пресловутый и обшарпанный совет как мантру. Но я не имею представления, как подступиться к этому парню. Боже, он ведь так молод, о чем ты думаешь вообще. Я хмурюсь, сильнее захлопывая глаза и отталкивая от себя все эти горькие беспорядочные мысли. Мысли о том, что будет завтра, и о Джейсоне. В моей нынешней реальности, к сожалению, никто ничего и никому не значит. Мне уже давно хотелось сбежать хоть на одну ночь от будней, и в этом мне может помочь Итан. Для него, должно быть, все это тоже ничего не значит. Кажется, я до сих пор не отдаю себе отчета в том, что делаю, и за миг я вычеркиваю все доводы рассудка.
          Внезапно сквозь плотный шум звучит его голос, обрывисто проговоривший мое имя. Эти звуки странной дрожью проносятся сквозь разум, я не цепляюсь за них, но хмурюсь от того, как мягко они звучат. Будто они хотят проникнуть внутрь меня, поселиться где-то меж нитей нервов, а с самим Итаном мы знакомы уже давно. Его холодные пальцы прикасаются к моему лицу, и в следующее мгновение все сомнения вновь вспыхивают и исчезают в белом шуме. Теперь уже Итан целует меня, меняясь со мной ролью, и я судорожно пытаюсь вдохнуть немного обжигающего воздуха. Все происходит слишком быстро, грубо, вот только едва ли я смогу найти в себе немного терпения, чтобы оторваться от его рта. Прижимаюсь к стене, ощущая, как мир вокруг начинает стремительно переворачиваться, и мне необходима какая-то опора, чтобы окончательно не упасть на дно. Его рука прикасается к спине, я ощущаю это прикосновение даже сквозь ткань пальто, ярче, чем обычно, потому что в этот миг по легким прокатывается тяжелая дрожь. Мир вокруг начинает быстро сужаться, сжимая меня в тиски. Это безумие, которое, увы, не хочется останавливать. В голове проносится мысль, что утром я сильно пожалею об этом всем, но голос Итана очень вовремя вырывает меня из рук вновь сгущающихся сомнений. Я тихо и сбито смеюсь на его фразу, едва касаясь губами его кожи и даже не пытаясь уловить весь сюрреализм ситуации. - Они мне даже поверили. - Почти не узнаю этот глухой шепот, вырвавшийся из глубины моих легких и растворившийся в коротком пространстве между нами. Хочется запрокинуть голову и рассмеяться неизвестно от чего, взглянуть в мерцающий ночной воздух и немного отрезветь. Сильное головокружение ощущается даже сквозь темноту полуприкрытых век, я едва ли держусь на ногах, и только руки Итана крепко удерживают меня над пропастью. Сейчас я лишь набор случайных импульсов и желаний, вышедший из строя аппарат, реагирующий лишь на прикосновения и мысли, бросающиеся из стороны в сторону, как бешеная собака. Я и в правду превращаюсь с каждой секундой в податливое животное, на шею которого можно накинуть поводок и увести за собой. Безмятежная пустая улица рвано мельтешит где-то на смазанном фоне, я вижу это даже с закрытыми глазами. Ладони приземляются на плечи Итана, напряженно сжимают их, прося тем самым продолжить этот полусумасшедший процесс. Я успеваю оставить мокрый поцелуй на его губах, когда он отстраняется, запуская облако холода меж наших лиц. Просьба, брошенная, кажется, совершенно невзначай, начинает обрастать тягостным молчанием с каждым мигом. Мне не нравится эта просьба, и в первую секунду я игнорирую его слова, прижимаясь сильнее и едва улавливая грудью чужой стук сердца. Делаю вид, что не расслышала его, скольжу губами по щетинистой коже, обращаясь всеми мыслями к Итану и надеясь, что он расслышит их. Не порти этот момент. Я хмурюсь, то ли от боли, саднившей где-то в горле все это время, то ли от напряжения, повисшего внизу живота. Тихая паника, скребущаяся в затылке, становится ощутимее. Закрываю глаза сильнее, будто ребенок, который думает, что если прикрыть глаза, то мир вокруг исчезнет. Ледяной продрогший воздух застывает дрожью в коленях, поднимается к животу, затем в легкие, вырываясь изо рта взволнованным, обжигающе холодным выдохом. Сама не пойму, что именно это, путая холод с накрывшим возбуждением. Посмотри мне в глаза. Я ведь совершу ошибку, если взгляну на него? Эхо его голоса все еще разносится между зыбучих мыслей, различаю его между ударами бешенного пульса в висках. В мое воспаленное воображение врывается дыхание Итана, обжигающее мочку уха, но я обманываюсь, когда сама пытаюсь приблизиться к нему. Этот момент выбивает меня из колеи, и, наконец, я раскрываю глаза, вглядываясь в его лицо с тихим раздражением за то, что он заставляет меня это сделать. Будто этой своей просьбой он прервал поток моей фантазии, пытающейся вырваться из подсознания и потеряться в оглушающей пьяной реальности.
          Спустя секунду мне удается сфокусироваться на темных глазах Итана, с немым укором я смотрю в его лицо снизу вверх, не прерывая возникшей паузы. Кажется, он что-то прочел в моем обиженном взгляде. Или в напуганном взгляде? Сейчас я не принадлежу самой себе и едва ли могу контролировать собственное лицо. Реальность перемешивается с алкоголем, я уже не ищу остервенело различия между нами. Слышу только сердце, которое шумно и тяжело бьется где-то глубоко в сетке ребер, эти удары перемешиваются с нашим сбитым дыханием, слившимся в один. Я застываю на мгновение, когда Итан задает свой вопрос, растерянно и удивленно взглянув в его глаза. Не успеваю зацепиться за выражение его лица, за интонацию его голоса, кажется, в эти секунды, я потеряла способность к какой-либо разумной аналитике. Выдыхаю улыбку, воспринимая его вопрос не иначе как шутку. - Неужели это важно сейчас? - Я была уверена, что между нами с Итаном в этот вечер все кристально чисто и понятно. Хотя о чистоте помыслов насчет друг друга, конечно, не было и речи. Я не верю его серьезному тону и почти что строгому взгляду, который он опускает на мое лицо. Все еще шагаю на поводу у собственного опьянения и хаотичных желаний. Мне кажется, я все же хороший человек. Я хороший человек, но я постоянно лгу. Пора бы перестать обманывать саму себя в первую очередь, но быть поддельным человеком стало слишком привычным делом. Знаю, что в этом нет ничего хорошего, вот только одного знания мне недостаточно, чтобы перестать ставить себя в такое положение и быть удобным для всех человеком. Не в моем случае. Набираю в легкие воздух, чтобы сказать знакомые слова, успокоить Итана и заполучить то, что мне нужно, но, в конце концов, вновь молчу, продолжая смотреть на него. Напряженный лоб медленно расправляется, и недоверие в моем взгляде медленно перевоплощается в вопрос.
          У него темно-карие глаза. Сейчас в тусклом свете фонарных столбов они кажутся почти черными, особенно в тени полуопущенных век. Вглядываюсь в их блеск, перемешанный с мраком, и замечаю на их дне неясную, мерцающую тоску. Его тон прозвучал слишком серьезно, и, кажется, в этот раз Итану удалось прочесть мои мысли на этот счет. Пытается отшутиться, только я уже поняла, что ему это по какой-то причине важно и важна именно чистая правда, которая так сильно пугает меня в обычной жизни, но не теперь. Впервые за долгое время мне не хочется врать, выбирать полутона и стараться не обидеть. Все впечатления, оставшиеся в пропитом сознании от сегодняшнего вечера, смешиваются в одно неразличимое пятно, горящее теперь на поверхности губ. - Я всегда одна. - Слова даются с огромным трудом, в основном из-за того, насколько тяжело мне произносить их внятно и различимо. Слабо улыбаюсь, наблюдая за реакцией Итана и пытаясь прочесть ее между строк, но едва ли мне это удается в нынешнем состоянии. Сегодня я сделала ставку на похоть, но, кажется, я с треском проигрываю ее прямо сейчас, замечая по взгляду Итана, как он пытается скрыть собственные чувства. Мне кажется это предельно странным, хотя молодые люди всегда ощущают этот мир острее и ярче. Может быть, поэтому ему так важен мой ответ. - Но я не одинока. - По всем законам логики я должна выпутаться из его рук или продолжить целовать его, тем самым дав ему понять, что мы должны наплевать на все условности и продолжить делать то, что нам обоим хочется. Я не знаю, что двигает мной, но опустив руку в карман пальто и достав телефон, я включаю его, не замечая сквозь слепящую яркость телефона новые сообщения. - Если ты хочешь, ты можешь сам написать ему, есть ли у меня кто-то или я одна. - Мне становится смешно от складывающейся ситуации, будто с моего левого плеча внезапно соскочил дьявол и взял в свои руки узды моего разума. Пытаясь скрыть почти что издевательскую улыбку, смотрю в лицо Итана, явно не ожидающего такого расклада. Свет от экрана освещает его лицо, превращая черные зрачки в яркие прямоугольники моего телефона. С моих плеч в эту секунду будто падает тяжелый груз, когда я отрекаюсь от приличий и принятых в обществе правил. Должно быть, Итан сейчас пошлет меня ко всем чертям, но я отправлюсь домой исключительно с улыбкой. Мне и в правду больше нечего терять, хотя к утру я, конечно же, с сожалением вспомню свое продолжительное общение с Джейсоном, потерянное за пару часов. Спустя пару секунд я все-таки решаю сжалиться над ошалелым и растерянным взглядом Итана, отодвигая телефон и выключая его, вновь опуская на дно кармана. - Даже не думай. - Все это становится слишком несерьезно, но будет глупо сказать, что для меня происходящее не кажется чем-то забавным и легкомысленным. Мы ведь договорились сегодня никого не обманывать.
          Между нами повисает нехорошая тишина, и я осознаю, что до сих пор тяжело дышу. Рука, убравшая телефон, безжизненно повисает вдоль тела. Ощутив буквально за мгновение тяжелую усталость, я опускаю голову чуть назад, вглядываясь в ночное небо, в котором потерялись все звезды. Только сейчас замечаю, как из темноты, подсвеченной оранжевым фонарным светом, на нас сверху медленно падает снег. В пьяном разуме все еще нет ни одной мысли, мир вокруг исчезает в неразличимом водовороте, врезается в холодную ночь и разлетается на обрывки. Ноги слишком слабо держат меня на твердой земле. Вновь мысленно благодарю Итана, что он все еще не отпускает своих рук, даря баланс моему пропитому вестибуляру. Выпрямившись, перевожу взгляд на него, и улыбка исчезает, когда я тяжело сталкиваюсь с выражением его лица. Пауза между нами становится болезненно долгой, невольно сближая наши образы между собой. Остатками разума я все еще понимаю, что подобного в моем случае никак нельзя допускать. По сценарию мне нужно нарушить это молчание, заговорить о чем-то отвлеченном и вызвать такси. Только вот я продолжаю смотреть на Итана, замечая, как излишне четкие черты его лица с трудом скрывают его внутренний мир. Почему-то мне кажется, что он сильно недополучил любви от расплывшейся вселенной вокруг. В металлических глазах Итана дребезжит эта моя одинокая мысль, и мне не хватает сил, чтобы проигнорировать это. Наверное, он и сам прекрасно осознает это, может быть, краем души мечтает заполучить эту любовь от мира в целом. Вот только после очередного пройденного жизненного поворота столкнулся со мной, но я совершенно не против на один вечер сыграть маленькую роль. - Что с тобой случилось? - Этот хаотичный пьяный вопрос вспыхивает в моем сознании совершенно внезапно, в тот же момент срываясь с губ вслух. Закапываю свои желания в эту минуту поглубже внутри, решая наперекор своей логике подарить Итану миг спокойствия. Помочь ему. Не знаю, нужно ли вообще ему это, но что-то подсказывает мне, что да, нужно. Другая свободная рука, покоившаяся на его плече все время, вновь скользит к его лицу, но на этот раз мое движение лишено былой требовательности. Мне бы хотелось, чтобы пару минут он не думал ни о чем и просто позволил мне делать то, что я хочу. Довериться мне, потому что довериться ему я позволить себе не могу. Осторожно прикоснувшись пальцами к его сухим теплым губам, скольжу еще выше, к линии роста волос, убирая с них упавшие хлопья снега. Я не собиралась открываться ему, особенно после собственной бездумной настойчивости, которую я проявила по отношению к нему. Понимание того, что это точно первая и единственная ночь между нами, заставляет меня стать мягче. Оно исходит изнутри, как и желание попрощаться - лучшее, что нам двоим вообще сейчас стоит сделать. Почему он вынудил меня посмотреть на него? Теперь я слишком пьяна и могу случайно дать ему какое-то неисполнимое обещание, которое, конечно же, потом нарушу, чтобы поскорее уже взять на себя еще одну вину. Между тем, я слишком долго разглядываю его лицо, с болезненной улыбкой скользя взглядом вниз к его губам и обратно к стеклянным глазам. - Почему именно я? - Признаюсь, я не понимаю ни черта, пока улицы вокруг вертятся в бездумной пляске, приравнивая мои шансы вернуться домой и не потеряться в городе к нулю. Но я прекрасно понимаю, что нравлюсь Итану. По какой-то причине. Осознание этого факта все глубже погружает меня в странные ощущения, будто в любую минуту из-за углы выскочит человек с камерой и цветами и объявит, что все это дешевый пранк. - Что тебе нужно, Итан? - Я не отнимаю ладони от его лица, ощущая, как под кожей медленно разгорается пламя. Мой голос звучит ровно, очень тихо, полушепотом вырываясь из парализованных дрожью легких. Потому что я не хочу обидеть его этим прямым вопросом. Своим вопросом, на самом деле, я предлагаю ему самому решить, чего он хочет от этой ночи. Пусть только Итан не ждет, что я распакую свою душу, как картонную коробку, забитую до краев одним лишь мусором.

T H I S   I S   A   G O O D   P L A C E
t o   f a l l   a s   a n y                 
W E ' L L   B U I L D   our altar   H E R E

          Невозможно объяснить, что происходит прямо сейчас. Ни в мелких подробностях, ни в общих чертах, будто какое-то существо натянуло все мои мысли на свои пальцы, как нити от куклы-марионетки, и управляет мной извне. По крайней мере, мой разум совершенно не контролирует действия, иначе бы он точно остановил меня, будь за окном отрезвляющий до дурноты день. Но сейчас мне хорошо, и алкоголь, медленно текущий в данный момент по моим венам вместе с кровью, определенно одобряет то, что пишут мои пальцы, и подталкивает вперед к дальнейшим действиям. Я и вправду чувствую себя героиней некоторых фильмов, о которых я уже говорила с Джейсоном сегодня, при встрече с Итаном. Бестелесные мосты, выстроенные в общении с ним за последний месяц, начинают обрушиваться один вслед за другим, сгорая в черно-белом пожаре моего подсознания. Все и вправду похоже на некую болезнь, достигшую своего пика в этот вечер. Может быть, я начала ощущать хрупкое, ни на что не похожее сближение с Джейсоном в последние дни, из-за чего - как и всегда это происходит со мной, - начала стирать его с пустых страниц своей жизни. Как обычно, мне становится страшно: страшно за себя, страшно сломать свою мечту и, конечно же, страшно потерять все, что я возымею. Так всегда происходит, и с годами учишься мириться с такой расстановкой вещей в своей судьбе. Изучаешь порядок всех возможных событий со скрупулезностью доктора наук, рассчитывая шаги наперед с каждым годом все лучше, и, в конце концов, видишь дальнейшее будущее с кем бы то ни было с предельной, почти сверхъестественной ясностью, читая его как линии жизни на ладони. Должно быть, я просто не умею учиться на собственных ошибках, и вместо работы над ними просто предпочла попросту не совершать их, где-то на подсознательном уровне. И даже Джейсон, разговоры с которым отвлекали меня от серой действительности, от постоянного шума в мыслях и внутренних голосов, твердящих об одиноком существовании, кажется, не смог разрушить эту стену внутри. И только я начала привыкать к нему, к его образу, проникшему в мой разум, как клетки собственного организма начали атаковать его, как неопознанный объект, в котором может скрываться опасность. Меня бросает из одного бара в другой, пока алкоголь и чьи-нибудь чужие руки не разрушат этот призрачный ориентир, возникший в мыслях. Сегодня это оказались руки Итана. Мне тяжело теперь думать. Более того, я не хочу думать об этих сложных вещах, пока джин продевает в иглу все нити моих нервных окончаний. Алкоголь не любит звуки пульса. Поджигает душу, и пока та горит, превращает человека в тело. И моему телу сейчас очень сильно нужна любовь.
          Кажется, я достигаю того уровня, когда абстрактные чувства обнуляются и зависают над неизвестной и темной пропастью. Сообщение от Джейсона, пришедшее в ответ на мое спустя около минуты, которая мне показалась лишь мигом в пьяной мути реальности, вызывает россыпь колючих мурашек на коже. Все внутри связывается в тугой узел от догадки, подкравшейся к одурманенному сознанию, пусть разум в первый момент и пытается отказаться уверовать в действительность. Затем он начинает выказывать агрессивное сопротивление, поднимая изнутри воспоминания о правилах приличия, о нраве и, конечно же, о том, что я совершенно не знаю Джейсона. Да, я имею какие-то познания о его предпочтениях, начиная от интересов и вкусов к музыке и заканчивая любимыми позами в сексе, о которых, возможно, он даже говорил не в шутку. Но его внешность, возраст, его голос - все это еще оставалось недоступным для меня, и, подозреваю, он совершенно не намеревался раскрывать подобные подробности о себе. Это должно натолкнуть на подозрения о его личности, самые очевидные, если бы он не общался со мной каждодневно на самые разные темы и пытался бы развести на единоразовую встречу в номере мотеля. Возможно, будь я чуть трезвее, чем сейчас, я бы тут же отправила его профиль в черный список, эти мысли, по традиции, тут же возникают в голове, подобно маленьким взрывам. Но очень быстро от них остается лишь дым, который заполоняет собой мою голову. Я понимаю, что он задумал, но все же... Черт, что он задумал? В разуме на протяжении минуты никак не может сложиться конструкция того, что Джейсон хочет провернуть со мной сейчас. Стать тем парнем. Его имя Итан, и у него карие глаза. Его прикосновения все еще неприлично горят на моих губах, заставляя легкие сжаться изнутри в комок. Понимаю, что сейчас я могла бы злиться на него за то, что он смял землю под моими ногами и что дрожь в коленях все еще напоминает о том, что он начал, но в итоге оставил меня наедине с этим огнем, угрожающим спалить изнутри. Но я не могу. Его образ, укутанный падающим снегом и тусклым светом фонаря, отпечатался на моих веках - я продолжаю видеть его даже с закрытыми глазами. Долгая минута, данная мне на спасение свыше, оканчивается, и вслед за прошлым сообщением на экране телефона появляется еще одно. Мутная реальность, мерно существующая где-то на фоне, пьяно кружась вокруг меня в водовороте всего выпитого алкоголя, резко останавливается, впивая в меня свой взгляд. Порой меня не покидает ощущение, что Джейсон наблюдает за мной где-то со стороны, и сейчас это ощущение острым ударом пронеслось по коре головного мозга. Он будто видит меня сейчас, глядя из темноты моей спальни, и я почти слышу в тишине, как он произносит эти свои слова из сообщения. Не задаюсь вопросом, почему он это делает, лишь удивляюсь тому, как он прочел мое собственное желание, которая я не могла понять самостоятельно. Мысли покрываются горячим инеем, обрываясь, и против воли я начинаю видеть, как лицо Джейсона, до сих пор скрытое от моего воображения неясным туманом, начинает обрастать чертами лица Итана. Воздух вокруг накаливается, как будто солнце припало к земле и выжгло весь кислород, и странное, незнакомое ощущение начинает накатывать на меня, будто волны на иссохший берег. Я понимаю, что хочу сделать то, о чем просит меня Джейсон, какой бы странной и неприличной была эта просьба. Поэтому я набираю короткий ответ, без долгих убеждений самой себя и вопросов о том, шутит ли он.

          Опустив руку с телефоном на поверхность постели, я несколько секунд смотрю в потолок, прислушиваясь к своим чувствам. Мысли начинают витать где-то совсем рядом, но все равно отдельно от меня. Тело окутывает легкое, но ощутимое напряжение, и я не замечаю, как моя рука спускается к брюкам, расстегивая пуговицу, затем ниже, забираясь под плотную ткань. Черты его лица вместе с невидимой ухмылкой издевательски ускользают от меня, превращаясь в прикосновения, оставившие этим вечером ожоги на моей шее. Пальцев касается тепло, и с моих губ срывается короткий взволнованный выдох. Глаза закрываются сами собой, и перед ними вновь темнота той самой улицы. Вновь его палец скользит к моему лицу, вырисовывая контур губ, вот только теперь он проникает в рот, позволяя мне оставить укус. Мыслей колко касается постыдное ощущение, но тут же исчезает под натиском возбуждения. Реальность мерно перетекает в мое воображение, где уже я могла управлять ею. Мир тихо вымирает за стенами комнаты, внутри которой, вопреки всему, находился Джейсон. Тяжелые удары сердца наполняют меня изнутри, и, застыв, я вслушиваюсь в них, улавливая их ритм. Незнакомое и от этого странное ощущение прокрадывается вдоль конечностей, к кончикам пальцев, будоража темные мысли. Их становится так много, что темнота внутри меня становится сравнима с космосом. Чуть дрожащей от волнения рукой я вновь поднимаю телефон, бросая взгляд в диалог и теряя ход мыслей. Из-за алкоголя буквы начинают расплываться перед глазами, перескакивать друг через друга, но я задумываюсь о том человеке, кто сейчас был по ту сторону экрана. Кажется, он понимает меня, как никто другой, если решил присоединиться к этой странной и отчаянной игре. Должно быть, поэтому я не ощущаю ни капли стеснения перед ним, и сбивчиво я набираю очередное сообщение.

          Не уверена, какой именно подтекст вкладываю в эти слова. Разум, почти что покинувший это помещение, твердит мне, что сейчас далеко не самое лучшее время для знакомств и встреч в реале с незнакомцами из интернета, тем более с подобными целями, которые сейчас свербели на подушечках моих пальцев. Но Джейсон не был незнакомцем. Острые ощущения, подпитываемые алкоголем, будто яд, начинают разноситься по телу, отравляя его похотью и неосознанным желанием хоть как-то пустить разряд по своему существованию и добавить в него жизни. Проходит еще несколько секунд, прежде чем безумие сходит с рельс и начинает набирать обороты навстречу катастрофе. Слепое желание овладевает мной, вытесняя все предрассудки, разумные мысли и осторожность прежде, чем следующее сообщение от Джейсона заставляет меня взглянуть на экран телефона. Знакомое дрожащее ощущение внутри легких вновь дает о себе знать, но прежде, чем я успеваю подумать, на экране появляется оповещение о входящем звонке. Глаза цепляются за имя на экране, и я взволнованно выдыхаю от того, как все внутренние органы разом делают сальто. Стук сердца заглушает все внутренние голоса, весь тот шум, преследующий меня при свете дня, и, отталкивая от себя все картины последствий и почти панический страх, я решаю просто последовать вслед за своими желаниями, пусть они и похожи на желания полусумасшедшей. Мысли бьются внутри головы, будто стая обезумевших птиц, ударяются изнутри о черепную коробку, и, пропустив пару ударов сердца, я нажимаю на кнопку принять звонок. Замерев и не произнося ничего пару секунд, я опускаю руку с телефоном на постель рядом с лицом, лишь сейчас волнительно понимая, что вторая моя рука все еще была внизу, под тканью брюк. Нет, во мне не остается сил, чтобы приостановиться, и, следуя за своими движениями, сквозь сбитое дыхание я спрашиваю человека по ту сторону стекла: - Ты уверен? - Мой шепот едва различим, но я уверена, что он слышит меня. И наверняка он различает эту пустоту в моем вопросе, на который мне абсолютно не нужен ответ, потому что я уже его знаю. Мы оба уверены в том, что каждому из нас нужно сейчас, пусть призрачные сомнения о целях, которые преследуют Джейсона, лишь слабо трепыхаются где-то на дне сознания. В свой вопрос я пытаюсь вложить видимость стеснения, видимость собственных раздумий и сомнений, которые должны быть в каждой девушке, но Джейсон наверняка понял за пару секунд, что я вру и моя суть развратнее прочих. Где-то на задворках разума я удивляюсь самой себе - до этого момента я не знала, что подобное существует во мне. Мысли вспыхивают друг за другом, бросая меня в жар от происходящего. Все это время я пыталась контролировать шум собственного дыхания, но вот с губ срывается громкий выдох, и я выпускаю контроль из своих рук.
          На том конце провода, будто в ответ на мое безумие, различаю звук чужого дыхания, перебравшегося сквозь разделяющее нас расстояние внутрь моих легких. Вспоминаю, чьи губы настойчиво прикасались к моей шее совсем недавно, и, наконец, воображение воссоздает по осколкам Итана. Напряженная дрожь тяжелым шаром скользит в низ живота, и, не пытаясь сдержать шумного дыхания, я опускаюсь ниже, погружая пальцы. Я почти забываю о том, что рядом со мной лежит включенный телефон и Джейсон слышит меня - пьяный разум рисует его силуэт где-то рядом со мной, в моей спальне. Начинаю теряться во мраке своих фантазий, следуя за собственными ощущениями, как за светом маяка в кромешной и гремящей темноте. Движения руки, будто не принадлежащей мне, становятся более ритмичными, синхронизировавшись с моим воображением, в котором Итан уже стянул с моих плеч злосчастное пальто и запустил руки под тонкую ткань кофты. Холодная ладонь скользит вверх к груди, и я напряженно выдыхаю, ощутив, как собственные пальцы сжали ее. Слышу краем уха, как Джейсон, откуда-то с края вселенной, выдыхает рядом со мной, и жгучее понимание устремляется вдоль позвоночника, заставляя меня сжать колени вместе, заключая руку в плен. Он разделял этот момент со мной, и я слышу, что ему хорошо. Очертания его фигуры, стоящей в углу комнаты, начинают ярко контрастировать со стеной позади, и фантазия, уносясь все дальше в преисподнюю, рисует, как он подходит ближе, опускаясь рядом со мной на постель. Я почти вижу его горящие карие глаза перед собой, и воображение выкидывает неожиданную шутку с моими опьяненными мыслями. Холодная улица начинает срастаться с подожженной темнотой моей комнаты, и собственные фантазии стремительно начинают набирать обороты. Я уже не в силах остановиться, когда в моем подсознании появляется образ Итана, опускающегося в мою постель по другую сторону. Я почти чувствую их прикосновения, блуждающие по моему телу, слышу их дыхание, обжигающее кожу, и безумие, расцветшее в моих легких, выталкивает из них первый тихий стон. Картинка, представившаяся моему разуму, накрывает меня новой дрожащей волной возбуждения и чего-то, похожего на стыд. Собственное дыхание становится судорожным и прерывистым, тяжело срываясь с губ, накрытых в зыбком представлении другими губами. Прижав свободную ладонь ко рту, пытаюсь удержать внутри себя дальнейшие стоны, ощущая, как начинаю подходить к своему краю. Это чувство сравнимо с болью, так же невыносимо, но к нему стремишься, минуя все разумные доводы. Хаос в голове переполняется до краев, переливаясь и обрушиваясь на меня. С губ срывается тяжелый и шумный выдох, и я взволнованно вздрагиваю от лопнувшего напряжения, разнесшегося по всему телу, затем снова, пока мои пальцы продолжают свои новые, более осторожные движения, постепенно останавливаясь. Замерев, я какое-то время лишь дышу, приводя сбитое дыхание и мысли в порядок, вспоминая о том, с чего началось это безумие. Не открываю глаза, зная, что рядом с моим лицом лежит телефон, на котором все еще высвечивается имя Джейсона и действующий звонок. На тело накатывается невыносимая усталость, и я медленно выпускаю руку из плена своих сведенных вместе ног. Острое желание услышать его голос заставляет меня медленно распахнуть веки, с удивительно трезвой ясностью взглянув в пространство своей спальни, в которой уже никого не было.
          Бестелесные обрывки разорванных фантазий парят в пространстве комнаты, тлея и догорая в нем. Четкое понимание чувств все еще горит на моих губах, но я не знаю, правильно ли то, что я ощущаю по отношению к Джейсону. В данный момент, я не уверена, что он вообще существует. В голове просыпаются мысли о нашей странной, но такой обжигающей близости, произошедшей только что, но я не пытаюсь стыдливо оттолкнуть их от себя. Мне понравилось, что мы делали. В моей голове теперь появится еще одно воспоминание, к которому я буду возвращаться по ночам, но оно причудливыми нитями связано с воспоминаниями об Итане и нашем столкновении. Проходит несколько секунд, и я поворачиваю свое лицо к лежащему рядом телефону, будто это устройство обладало сознанием Джейсона и смотрело на меня. Что, если бы он сейчас в действительности лежал рядом со мной? А если бы Итан? В пространстве полупустой комнаты слышны лишь тихий шелест машин, ползущих по автостраде за окном, и мое взволнованное дыхание, все еще шумно доносящееся из глубины оцарапанных легких. - Ты здесь? - Острое желание услышать его голос просыпается внезапно, будто мне и вправду крайне важно убедиться в существовании Джейсона. Знаю, что это желание продиктовано моим пьяным рассудком и оголенными эмоциями, бьющих меня током изнутри. - Все хорошо? - Не знаю толком, как теперь мы будем разговаривать друг с другом, особенно сейчас, когда мои немногословные попытки перебиваются собственным сбитым дыханием. И все же я улыбаюсь, внутренне признаваясь самой себе, что этот сумасшедший вечер и его окончание сегодня как будто воскресили меня от долгого тоскливого сна. Только кого мне стоит благодарить больше сейчас, Итана, распалившегося внутри незнакомые темные ощущения, или Джейсона, возведших их в абсолют?

nat king cole // lonesome and sorry
          Мягкие ноты рождественской мелодии тихо струились из-под потолка, где в зарослях искусственных еловых веток спрятался динамик колонки. Последние посетители расплачивались за свой кофе, обменивались вежливыми фразами с Джесси, которая виртуозно прятала за улыбкой свой изможденный вид и желание поскорее выпроводить их за дверь. Часовая стрелка равномерно отсчитывала минуты, приближаясь к заветному числу под номером двенадцать. Последние дни выдались непростыми в плане загруженности, и каждая новая смена давалась с особым трудом. Мелкие капли моросящего ледяного дождя мерно ударялись о стекла высоких окон, добавляя умиротворяющей рабочей атмосфере еще больше монотонности. Не смотря на дикий график, я как никогда старалась работать последние несколько суток, находя в беспрерывном потоке беспорядка свою хаотичную обитель спокойствия. Мысли не донимают и без того воспаленный разум, в котором продолжали догорать события минувшей недели. Случайная и неслучайная встреча с Итаном в баре, безумное продолжение на улице, где-то на задворках Чикаго, и его неожиданное признание, которое стерло все мои зыбкие романтичные представления, которые только начали зарождаться по отношению к Джейсону. Которого, на самом деле, не существовало вовсе, и мне бы пора вообще забыть об этом имени. Обидно, в особенности из-за стыда и горького ощущения, в какой глупой я оказалась ситуации. Стараюсь не думать обо всем этом, уговариваю себя, не замечая, что мои мысли так или иначе крутятся по проклятой орбите вокруг Итана с того самого момента, как я нажала на кнопку блокировки его профиля. На следующий день я удалила свой профиль к черту, решив больше никогда не касаться социальных сетей. Этот парень преподал мне хороший урок.

          В обычные дни я не задерживаюсь до закрытия, и этот факт вызвал здоровую заинтересованность у моих коллег. Мне пришлось сослаться на предпраздничную суету, из-за которой нам попросту не хватало рук. Признаться в том, что мне необходима работа как лекарство от самой же себя, мне не позволила гордость, остатки достоинства и обыкновенная субординация, пусть и со всеми сотрудниками я старалась сохранять дружеские отношения. Подсчет наличности и заполнение ежедневных отчетов окутывают мой разум в непробиваемый панцирь, защищающий меня от всех мыслей, как от заразной болезни, передающейся воздушно-капельным путем. Я даже знаю ее название, но я запретила себе думать о его имени. Над дверью раздается трель колокольчика, и я бросаю быстрый и усталый взгляд на вход, готовая поприветствовать запоздавшего посетителя. Миг ударяет меня по лицу, оставляя на скуле горящий след, и я вновь опускаю взгляд вниз, сбиваясь со счета и одновременно с прямого хода мыслей. Что он здесь делает? Я закусываю губу, по новой начиная считать купюры, с трудом вспоминая названия цифр. Пришел поиздеваться надо мной, не иначе. Во мне просыпается непроизвольное желание накричать на Итана и выгнать его, а затем продать или отдать даром свое кафе первому встречному, лишь бы избавиться от единственного места, в котором он беспрепятственно мог меня найти. Будто маленькая девочка, которая в очередной раз встретилась со своим противным одноклассником, дергающий ее за косички и обзывающий дурой. Сделав глубокий вдох, я растворяю в себе это инстинктивное желание, напуская на себя вид равнодушия и сосредоточенности. Он может выпить кофе и убираться на все четыре стороны, но что-то подсказывало мне, что он явился сюда вовсе не за этим. Я украдкой смотрю на него, цепляясь за черты лица, которые теперь при четком свете и не замутненном от алкоголя сознании казались еще острее. К памяти возвращаются последние события нашей встречи, так предательски ударяя под дых кадрами того, чем я занималась во время нашего созвона, и я вновь опускаю взгляд, недовольно и пристыженно поджимая губы. Боже, если бы кто-то сейчас прочел мои мысли... Над ухом продолжают проплывать бестелесные звуки джаза, с которым у меня плотно ассоциировалось рождество, и я никак не могу сосредоточиться, чтобы продолжить свою работу. Из мозга исчезают все познания, оставляя взамен лишь тот вечер и отпечаток образа парня, который прижал меня к стене. Который теперь сидел в отдаленном углу зала, ожидая чего-то. Не хочет начинать первым наш разговор. Что ж, я тоже не хочу, и я могу играть в эту игру долго. Непривычная девчачья обида разжигает внутри раздражение еще сильнее, и с наигранным равнодушием я принимаюсь за отчеты, делая вид, что не ощущаю взгляда Итана, приставленного к моему лицу, как холодное оружие.

          - Тес, тот парень у окна, - Вырванная из собственных мыслей с корнем упоминанием об Итане, я оборачиваюсь к Джесси, которая склонилась ко мне, чтобы звучать тише. - Кажется, он не собирается уходить. И постоянно смотрит на тебя. - Я замечаю на дне ее глаз немую злость, ведь меньше всего хочется задерживаться после рабочей смены. А так же в ее зрачках зажигается тихий, ни на что не претендующий огонек любопытства - конечно, ей интересно, что нас связывает. А может быть, и вправду беспокоится обо мне. Поэтому, опустив ладонь на ее предплечье в успокаивающем жесте, я улыбаюсь, и из-за собственной изможденности она не замечает, какой вымученной и взволнованной выходит моя улыбка. - Все в порядке. - Стараясь показаться еще более непринужденной, я бросаю беглый взгляд на Итана, тут же с разбега разбиваясь о его ответный взгляд. С трудом я подавляю в себе желание выругаться и поворачиваюсь обратно к Джесси, убирая за ухо пряди волос. - Если вы закончили с оборудованием, то можете идти, я сама закрою дверь. - Я вижу, что она хочет о чем-то меня спросить, поэтому благодарю бога, в которого не верю, когда Джесси прислушивается к своему голосу разума и решает не приставать ко мне с вопросами. Но от ее допроса завтра утром я так просто не отделаюсь. Как только она скрывается на кухне, я перестаю улыбаться, вновь посылая уничижительно-равнодушный взгляд в лицо Итана. Интересно, о чем он думает. Я решаю не трогать его, не делать вид, что мы не знакомы, бесстрастно напомнив о том, что заведение закрывается. Он явно пришел ко мне с целью поговорить, и будет разумнее позволить ему сделать это, прежде чем я попрошу его больше никогда не приходить сюда. Снова. В прошлый раз я сказала ему, что не буду отвечать за свои действия, и какие бы мысли сейчас не крутились в его прелестной голове, будет лучше, если здесь не останется ни одного свидетеля. Странное ощущение опускается на мои плечи - мое сознание одновременно тлеет от нервного возбуждения и ожидания и так же находится будто где-то под толщей воды. Думать о чем-то другом сложно, сосредоточиться в целом нет никакого смысла, и я просто смотрю на таблицу отчета о продуктивности прошедшего дня, пока за спиной, в глубине кафе, последние сотрудники, громко переговариваясь о планах на предстоящие праздники, запускают посудомойку и надевают верхнюю одежду. Я прощаюсь с ними, не отрываясь от чертовых бумажек, и задняя дверь шумным ударом возвещает о том, что мы остались здесь одни. Наступившее молчание угнетающим и плотным облаком заполоняет все пространство зала, и лишь мягкие и не утихающие звуки музыки проплывают где-то под потолком.

          Несколько бесконечно долгих минут мы не говорим друг другу ни слова, и я понимаю, что Итан не заговорит первым. Чего он от меня ждет? Я старательно изображаю собственную занятость, вписывая какие-то цифры в клетки таблицы и оставляя подписи внизу страниц подрагивающими пальцами. А мысли продолжают крутиться вокруг него - их то я уже никак не смогу проигнорировать, как бы благоразумно это не было. Наконец, я складываю все документы вместе, не одаривая Итана ни единым случайным взглядом, будто его здесь вовсе не было. Пусть не думает, что я брошу все свои дела из-за его появления. Ни за что нельзя дать знать ему и в крайней особенности самой себе, что я ждала его. Мои движения спокойны, в то время как голова готова взорваться, пытаясь спроектировать наш предстоящий разговор. Память вновь предает меня, выбрасывая на берег сознания картинки из наших совместных воспоминаний. Сколько же ошибок я натворила в тот день... Полнейшее безрассудство. Педантично и неторопливо убрав в ящик все бумаги и ручки, я выхожу из-за стойки, не глядя на Итана, так и не сказавшего мне ни слова. Надеюсь, ему стыдно. Или хотя бы неудобно, как было мне, когда я услышала его признание после собственного пьяного и глупого поступка в собственной постели. На ходу я достаю из кармана джинс ключи, и их звон цепляется за мой слух, как рыболовный крючок. Провернув их в замочной скважине главной двери, я переворачиваю табличку, возвещая ночные улицы города о том, что мы закрыты. И я замираю. Оттягивать дальше нет смысла, и разум подсказывает мне, что Итан волнуется сильнее меня, поэтому не хочет начинать этот диалог первым. Мне казалось, я больше никогда его не увижу, но теперь, вновь оказавшись на расстоянии вытянутой руки от Итана, я могу посмотреть в его карие блестящие глаза, которые, возможно, вновь соврут мне, как в тот вечер. Мне кажется, я не могу сделать ни единого движения, так и оставшись стоять у двери, как прикованная, прислонив ладонь к ледяному стеклу, но все же я отрываюсь, сделав шаг в направлении парня и вставая рядом с ним, опуская локоть на край высокого столика. - Ты пришел поговорить или просто поглумиться надо мной? - Я выдерживаю короткую паузу, дожидаясь, когда Итан посмотрит мне в глаза. И как только его губы размыкаются, набирая в легкие побольше воздуха, я издевательски улыбаюсь, чуть склоняя голову в бок. - Джейсон.

i can let go of my fear
fear of normalcy, fear of the solid, walls of our future
and let go of my past
          Во мне что-то явно сломалось. Я смотрю в лицо парня неотрывно, будто пытаясь собственным взглядом оставить брешь в его голове. Проникнуть внутрь сквозь это пулевое отверстие и разворошить все мысли, как осиное гнездо. Я знаю, что поступаю неправильно, и все же я продолжаю это делать, вне всякой логики и неписанных правил. Итан не заслуживал всех моих слов - он всего лишь человек, который споткнулся на моем имени и решил по какой-то причине задержаться и рассмотреть этот камень, вросший в дорогу. В следующие секунды я слышу тихий и почти неуловимый треск где-то рядом с собой. Возможно, он звучит внутри меня, где разрастается неизвестная доныне трещина и распугивает всех моих, ставших родными, тараканов. Это пугает и меня, и я делаю шаг назад, упираясь поясницей в соседний стол, когда Итан сползает со своего стула. Не знаю, что чувствую. Мысли сбиваются в один неразборчивый комок, состоящий из событий последних дней. Но неожиданно тихий и мягкий шепот Итана заставляют меня внутренне остановиться - слова, сказанные смиренно, будто передо мной стоял приговоренный к казни, внезапно жалят мое замерзшее сердце, вытесняя из него обнаженное отчуждение. Осторожно смотрю на него, и внутри рождается странное ощущение, будто я вижу Итана впервые.

          Кажется, я уже чувствую, как буду по нему скучать. Эта мысль, лишенная смысла, впивается в мой разум все глубже, и я никак не могу ее вырвать. Не получается за те сломленные секунды, пока Итан произносит свои слова. Разве что придется ранить себя, оставив в сознании недостающий кусок. Как обычно. Невольно я начинаю качать головой из стороны в сторону, не соглашаясь на его фразу, которая, минуя все преграды, добирается до моей сути. Я хмурюсь, закусывая губы, ощущая, что пока я нахожусь в границах его карего взгляда, мне все сложнее принадлежать самой себе. Усмехаюсь, уводя взгляд в сторону - все еще защищаюсь, давно обронив где-то по дороге сюда понимание того, почему на него злюсь. Может быть, я и вовсе злюсь только на себя. За свою ошибку, которую допустила, невольно подставив под поезд обманчивых эмоций самого Итана. Нужно прекратить все это, пока не стало поздно и пока достопочтенные надежды, которых я всю жизнь избегаю, не завладели разумом. Итан, словно прочитав мои мысли, назло подходит ближе, лишая нас обоих спасительного расстояния. Голая реальность в лице парня с вызовом упирает в меня свой взгляд, выдыхая горячий воздух на скулы. Предупреждает, что не нарушит оговоренные границы, но уже слишком поздно. Стены вокруг, следящие за мной на протяжении долгих и тоскливых лет, знающие меня лучше, чем я сама, угрожающе смотрят на мою маленькую фигуру. Это место давно выучило мои облупленные мысли. Оно было свидетелем моих проблем и потерь, с которыми я справлялась, как могла. С ним я выстроила почти родственную связь, ту связь, которую не смогла построить с собственным отцом. И теперь мне кажется, что оно осуждает меня. Молчаливая атмосфера, нарушаемая лишь далекой музыкой и каплями дождя, мерно бьющими по стеклам окон, разъедает мою уверенность, подобно кислоте, и я поднимаю взгляд к лицу Итана. Ты не понимаешь. Моя жизнь слишком проста и скучна, и я несу этот груз за собой, не решаясь с кем-либо поделить собственное прошлое. Следую самым легким из путей. Слушаю уроки от чужих и не сбиваюсь с проторенного курса, ведущего меня к старости. Говорю спасибо и пожалуйста. Не беру в долг и не даю обещаний. Улыбаюсь и не обижаюсь, получая пощечины от судьбы. И так же послушно стараюсь не портить жизнь хорошим людям, хоть это и получается далеко не всегда. Я чувствую, что Итан хороший человек.

          Ловлю себя на мысли, что хотела бы рассказать Итану о своей жизни. Вопреки тому, что было между нами, в той беспорядочной ночи, оставшейся в прошлом. Вручу ему нож, который потом он может воткнуть в мою спину, не вызвав у меня никакого удивления. Но почему-то мне кажется, что он бы так не сделал. Его вопрос застает меня врасплох, и я растерянно раскрываю губы, глядя снизу вверх на его лицо. Обманывала ли я саму себя? Должно быть, все, что я делаю, это самообман. Теряю одно мгновение за другим, добровольно упускаю из рук каждую возможность, за которые, по сути, должна цепляться каждую минуту беспрерывно утекающего времени. Я не успеваю ничего ответить, так глупо теряясь среди ощущений, во главе которых стоял взгляд Итана, опустившийся на мое лицо почти ощутимой пеленой. Мрак окутывает его глаза, но я уже не пытаюсь отстраниться. Не гонюсь за своими сомнениями, как бешеная собака, отпуская их по ветру. Они разлетаются по сторонам, оседая тяжелым налетом на каждую поверхность в зале. Неуклюжая мысль проносится в моей голове - его лицо в сгущающейся темноте становится еще более знакомым. Как тогда. Разум выключается, будто по щелчку, и у меня больше не остается доказательств собственной правоты. Я бы уехала с ним, если бы он позвал.

          От иступленного гнева не остается и следа, и я просто смотрю в раскрытые и острые глаза напротив. Почему-то явственно чувствую, как закрываются и открываются собственные веки, внемля глухо стучащему внутри сердцу. Но я продолжаю смиренно молчать, взвешивая каждые слова, которые я хочу произнести и которые я раздраженно отметаю в сторону, находя их неправильными. Итан просит меня не думать, прочитав все мои мысли на подрагивающих от напряжения губах. Неужели я все-таки сделаю это? Все еще не могу поверить самой себе и в то, что сейчас происходит. До этого момента в жизни я считала себя смелой, но Итану удалось доказать за пару фраз, что я боюсь собственной воли. Я смотрю на себя, в отражении его глаз, мерцающих в тусклом мраке - как ему удается видеть меня именно такой? Маленьким ребенком, не разобравшимся в собственной жизни, даже пройдя ее до половины. Моя рука вздрагивает, когда к ней прикасаются его прохладные пальцы. От неожиданности и беззвучного понимания, что он вновь стоит так близко от меня. По инстинкту хочу убрать собственную руку, но спустя пару секунд и ударов ноющего сердца, я позволяю Итану обхватить ее своей теплой ладонью.

          - И что будет дальше? - Если я представлю, что никакого сегодня не существует, он вновь исчезнет, как в тот вечер. Его образ сотрется падающим снегом и затухающим светом уличного фонаря. Мне очень хочется вновь спрятаться в той ночи и в руках Итана, минуя все правила, нашу разницу в возрасте и сомнения, полыхающие внутри вместе с тревогой. Уже неважно, что он сделал - все кажется таким неважным в эту секунду, пока его взгляд плывет в пространстве передо мной. Разум напоминает о людях, которые уже завтра могут косо смотреть на нас, осуждающе покачивая головами и цокая языками, но я уже не слушаю его. Все это случится утром, а пока мы вновь оказались спрятанными от прочих взглядов. Замечаю только теперь, что прикосновение Итана развязало немой узел где-то в основании позвоночника, и мои ноги уже не так твердо держат меня на земле. Неужели я все-таки делаю это? - Теперь ты позовешь меня с собой? - На моих губах появляется неуверенная и грустная улыбка, ведь я кое-что узнала об этой жизни. Она научила меня никогда не верить в лучшее. Чудес не бывает, чтобы ты не делал, пройти по воде не получится. Провалишься на дно в любом случае, и лучшим будет лишь вынырнуть обратно на поверхность. Я заглядываю в глаза Итана, замечая, что в них нет и тени сомнения, которое, в свою очередь, съедало меня изнутри. На пару секунд это очаровывает меня. На самом деле, его откровенные слова, нарушившие тишину так просто и прозрачно, взволновали меня сильнее, чем все, что происходило со мной за последний год. И как бы я не хотела примиряться с самой собой, он говорил правду. И говорил ее без какой-либо призрачной выгоды для самого себя - говорил лишь потому, что хотел ее сказать. Мои пальцы напряженно сжимаются на его ладони сами собой. И все-таки мы были одни здесь. Весь остальной мир за пределами стен будто стал фоном, остановился на время и отвернул от нас свой внимательный взгляд. Взяв руку Итана, я осторожно опускаю ее на собственное плечо, сама не до конца осознавая, что именно сейчас произойдет и чего я от него хочу. Музыка, существующая где-то в другом измерении, сменяется на ритмичную и веселую, звеня в пространстве рождественской трелью, но ей не удается нарушить остановившееся между нами время. - Я бы уехала с тобой в тот вечер. - Реальность не была благосклонна с нами обоими, кажется, уже очень долгое время. Мой голос звучит серьезно и тихо, глухими звуками исходя откуда-то из глубины легких. Я смирилась с тем, что гнаться за настоящим бессмысленно, но только теперь, кажется, я готова допустить до себя опрометчивую мысль вновь вступить в эту гонку со временем. Как странно, что Итан, с которым нас почти ничего не связывало, будто слышит меня, хоть я не говорю и слова из того, что хотелось бы произнести вслух. Смотрит на меня своим потусторонним карим взглядом, как в раскрытую книгу, не обращая внимания на старый переплет и ветхие страницы. Его рука, опустившаяся на мое плечо, мягко расплавляет напряжение внутри, как кусок льда. Выпустив его запястье, я кладу ладони на его грудь, но уже не с целью оттолкнуть. Странные ощущения тлеют на кончиках моих пальцев. Как же хорошо, что мы одни здесь. Взгляд Итана в нескольких сантиметрах от моего лица не выжигает меня, не придавливает к земле, как взгляд многих других людей из прошлого. Лишь смотрит в меня так, будто я не была простым человеком. Я улыбаюсь, глядя на него в ответ. Уже без тени грусти и безвыходности нашего с ним положения. Улыбаюсь потому, что он мне тоже нравится, особенно в этот момент. Ему стоило только позвать меня.