red lights

О чем он говорит? Вопрос проносится по нитям моих натянутых нервов, на которых мастерски играет Минхо весь последний час. Я отвожу задумчивый взгляд в сторону, пытаясь вникнуть в суть и делая вид, что не расслышал его вопроса, внезапно прозвучавшего в образовавшейся паузе, хотя и ему, и мне, и десяткам тысяч зрителей, уставившихся в экраны своих устройств в данный момент, понятен, каким будет мой ответ на его предложение. Как можно быть таким невыносимым? Беззвучно выдыхаю, пытаясь скрыть раздражение от его поведения. Минхо же выглядит совершенно невозмутимым, как и всегда, обезоруживая своим спокойным и уверенным голосом. Будто все, что происходит сейчас, не выходит за рамки разумных границ. Поправка: его разумных границ. Для меня же все выглядело немного иначе. Как же меня бесит, что он ведет себя так, будто ничего не произошло. Если бы не Феликс, меня бы тут не было, но у того внезапно появились какие-то срочные дела на студии, и мне пришлось тащиться на этот эфир, чтобы прикрыть зад Минхо.

https://i.imgur.com/M5RgNxx.gifЯ не ожидаю от него благодарности за это. В принципе, уже ничего не ожидаю. Быть может, он прав, как и всегда, когда однажды сказал, что нас не связывает ничего серьезного. Похуй. Пусть так и будет, и раз между нами нет ничего серьезного, то я не обязан быть с ним милым и отвечать на ничего не значащий для нас обоих флирт. И обижаться на него тоже не должен. Но как же он заебал со своим самодовольным видом! На протяжении всего эфира я едва ли одарил его своим взглядом, он же смотрел на меня своими долгими глазами так неприкрыто, что я почти ощущал, как моя кожа начинает краснеть от его взглядов. Он это делает специально, прекрасно понимая, как сейчас меня раздражают его намеки, особенно, блять, на публике. Вот и сейчас он вбросил хуйню, на которую, я уверен, ему даже не нужен мой ответ — он любит наблюдать за моей реакцией, как ученый, наблюдающий за поведением своего зверька. Я несколько секунд молчу, пытаясь не выдать своим видом все то, что думаю о нем и его предложении сходить в душ вместе, ощущая, как за маленьким стеклянным экраном передо мной за нами наблюдают тысячи глаз других людей. Склонившись ближе, я машу рукой перед телефоном, ничего не сказав Минхо и не взглянув на него. — 안녕. — Улыбаюсь, убирая волосы со лба и поднимаясь с дивана. У меня больше нет сил терпеть это! Выйдя из кадра, я оборачиваюсь к Минхо, ловя его внимательный взгляд. Состроив в шутку недовольное лицо и закатив глаза, я отрицательно машу рукой, подтверждая свой отказ, и скрываюсь за дверью, не дожидаясь, когда эфир подойдет к концу.

Боже, блять. Оказавшись в комнате, я с размаху падаю на свою постель, надолго отправляя взгляд в потолок. Закрываю глаза, раздраженно сжимая веки. Как же нелепо я себя веду. Только сейчас понимаю это, оставшись наедине с самим собой. Всегда оказываясь рядом с Минхо, я теряю контроль над собственными эмоциями и начинаю вести себя глупо, а затем сокрушаюсь, бесконечно думая о том, что зря ему что-то сказал или что сделал что-то не так, как следовало бы. Как бы я не сопротивлялся этой мысли, но он имел на меня прямое влияние. Знает ли он о том, какой силой обладает? Надеюсь, что нет, иначе вообразит о себе слишком много и начнет этим пользоваться. Если уже, блять, не начал. Я шумно выдыхаю, поднимаясь с постели и намереваясь не думать о Минхо хотя бы один вечер. Он забирает себе слишком много моего внимания.

Должно быть, Феликс еще не скоро вернется, а значит для меня открывается невероятная возможность провести пару часов в одиночестве. Огромная роскошь, учитывая, что мы живем все вместе и ни у кого нет отдельной комнаты. Учитывая свое дрянное настроение, я не намерен покидать пределы спальни, но мой энтузиазм улетучивается моментально, точно лопнувший мыльный пузырь, когда я беру в руки скетчбук. Без всякого интереса разглядывая пустой бумажный лист, я не могу прекратить думать об эфире и о чертовом Минхо. Что он делает со мной? Может быть, и вправду стоит принять душ, чтобы успокоиться.

Чужой стук в дверь отвлекает меня от горького сожаления о том, что мне пришлось отказать ему и коротать очередной вечер в молчаливой обиде. Странно. Обычно мы все заходим друг к другу в комнаты сразу после стука, не заботясь о том, кто и чем занят внутри в данный момент, а сейчас после трех аккуратных ударов в пространстве воцаряется аккуратная и вежливая тишина. ??? Продолжения не будет? Тяжело вздохнув, нервничая от того, что меня заставляют подняться, я сползаю с постели, убирая в сторону нетронутый альбом. Что-то неизвестное внутри подсказывает мне, кто бы это мог быть, но я не сдерживаюсь и удивленно вглядываюсь в лицо Минхо, когда раскрываю перед ним дверь. Будто вспомнив о чем-то, я хмурю взгляд, упираясь ладонью о дверной косяк, невербально намекая на то, что не пропущу его внутрь. — Тебе что-то нужно? — Мой холодный голос прорезает тишину, образовавшуюся в пространстве между нами, и я неотрывно смотрю на Минхо, застывшего в проеме передо мной. Его недовольный взгляд напряженно упирается в мое лицо, и я невольно ощущаю, как мое горло сдавливает знакомое чувство. — Или просто так зашел? — Я никогда не мог угадать, о чем он думает, точно так же как и сейчас, и только мои мысли концентрируются в одной точке, что, наверняка, не скрывается от Минхо. Черт.

кто я без тебя не помню, ты же хочешь дать мне повод
просто позабыть о многом, чтобы заплетались ноги.

Должно быть, мне стоит прямо сейчас тебя прогнать. Сослаться на усталость, чтобы тебе было не так обидно, хотя мы оба поймем в тишине, что я тебя снова наебываю. Sorry, но я не такой прямолинейный и честный до ошеломления, как ты. Часто люди не оценивают твою прямоту, путая ее с грубостью. Я был таким же, когда только познакомился с тобой - думал, что ты колючий, серьезный, занудный, твою улыбку, казалось, можно было застать реже, чем снег в Сеуле. Я все еще так думаю, но есть нюанс - кажется, я во все это влюбился в тебе. Тошно от самого себя и этих откровенных чувств, которым не было места в наших отношениях. Эти эмоции были совершенно неуместными и нелепыми, и до сих пор я подавляю их в себе, наблюдая за тем, как ты милуешься с Ханом при всех. Даже думать не хочу о том, что происходит между вами, когда вы наедине друг с другом. Думаешь я, блять, совсем слепой? Теперь еще и эта блядская поездка, которую ты разделил с ним. Не мог отказаться от этой слишком привлекательной идеи, да? Ты мог поехать с кем угодно, например, со мной, но ты выбрал его. В принципе, я понимаю, но и ты теперь меня должен понять, когда я попрошу тебя вернуться в свою комнату, иначе я захлопну дверь прямо перед твоим очаровательным вздернутым носом.

Блять. Маячишь уже целую неделю перед моими глазами, будто специально не замечая, что нравишься мне. Я не даю повода так думать, но, кажется, ты видишь меня насквозь, читая все мои мысли как раскрытую книгу. Бесишь своей проницательностью, в то время как я могу лишь догадываться о том, что думаешь ты обо всем, что происходит между нами. Мы честны друг с другом, верно? По крайней мере ты со мной, обезоруживая меня слишком рванными, слишком откровенными и слишком вульгарными прикосновениями, о которых я вспоминал каждое утро, как только просыпался. Ты был страшно доволен собой, а моя блядская гордость не позволяла мне попросить тебя сделать так еще.

Мои губы раскрываются, чтобы ненавязчиво попросить тебя уйти, но слова застревают в легких вместе со спертым воздухом, когда ты без всякого намека делаешь шаг вперед. Нагло опускаешь свою ладонь на мою талию, и мое удивленное от неожиданности выражение лица сменяется выгнутой бровью и сощуренными от недовольства глазами. Я медленно опускаю лицо вниз, бросая сомнительный взгляд на твою руку и ее местоположение, а затем возвращаю глаза к твоему самодовольному лицу. Боже, как же ты похож в эти моменты на кота, которому удалось что-то своровать со стола. - Что ты делаешь? - В пространстве раздается щелчок в дверном замке, и ты тут же оповещаешь об этом, повышая мой уровень раздражения на несколько делений. Твой взгляд говорит о многом, что одновременно бесит меня и в то же время цепляет. Вторая твоя ладонь обхватывает меня, и предательское ощущение жара проносится вдоль моего тела, заставляя меня на секунду забыть о том, почему я на тебя злюсь. Это секунды мне хватает, чтобы отвести свой взгляд в сторону, пока ты не заметил в моих зрачках свое собственное мерцающее отражение. Думаешь, все будет так просто? Честно говоря, мне уже хочется сдаться, но все же я не выдаю ни одним своим движением интереса к происходящему. За столько лет общения с тобой я понял одну неопровержимую вещь - тебе скучно, когда все дается слишком просто. Нельзя на тебя смотреть в этот момент. Твои блестящие глаза заставят меня забыть о собственных принципах, как это всегда и происходит. Ты без зазрения совести приближаешься ко мне, и моего носа касается легкий запах чего-то мятного и древесного. Твой запах. Черт, я скучаю по тебе. Бесшумно выдыхаю, когда ты прикасаешься губами моей шеи, вызывая тем самым приятную судорогу где-то внутри. Слишком долго ты не прикасался ко мне вот так. Так, как только ты умеешь, выдыхая на мою кожу дорожку из мурашек. Твой подбородок опускается на мое плечо, и прозвучавший вопрос пару секунд просто медленно растворяется в пространстве комнаты, в которой в один миг стало слишком душно. Не могу произнести слова, вертящиеся на языке, но все же выдыхаю ухмылку, заставив себя не прикасаться к тебе в ответ. Ладони горят. - Да. Только меня отвлекают.

- Посмотреть? - Глупо переспрашиваю, когда ты отстраняешься от меня, выпуская из плена своих цепких рук. Не то, чтобы я удивился этой просьбе - ты часто наблюдал за тем, как я рисую, обладая редкой способностью к молчанию, которое парадоксально вызывало ощущение комфорта. И только в эти моменты я не ощущал твоего привычного пристального взгляда, обволакивающего меня в другое время в невидимое плотное кольцо. Будто ты мог отключить в себе эту врожденную функцию на то время, пока я рисовал. Я удивляюсь той мягкости, с которой ты произносишь свою просьбу, особенно после того, как ворвался в комнату и как твои пальцы после этого настойчиво сжимали мое тело. Подавив улыбку, вновь выгибаю брови, понижая свой голос до холодной серьезности, с которой разговаривал с тобой всю последнюю неделю. - Если будешь мешать, я тебя тут же выгоню.

Мы устраиваемся на моей постели рядом друг с другом, и, должно быть, из-за слишком долгой разлуки я с такой явственностью ощущаю, как твое плечо касается моего. В рыхлой тишине я вывожу на листе штрихи, быстро, не особо задумываясь о том, что именно рисую. Все, о чем я могу думать, как умалишенный, это о твоих губах, которые теперь так близко от меня. Нам никто не помешает. Мои собственные обиды в эти минуты становятся едва заметными, лишь призрачной пеленой опустившись между нами. Я закусываю губы, пытаясь подавить в себе непрошенную жажду по тебе. Зачем ты пришел??? На листе вырисовываются глаза, и неожиданно для себя я понимаю, что нарисовал твои глаза. Эту схожесть невозможно игнорировать, и я поворачиваю к тебе свое лицо, невольно опуская взгляд на твои губы. - Узнаешь? - Я поднимаю взгляд, вглядываясь в омуты в твоих черных зрачках, из которых будто вот-вот вырвутся на волю все твои демоны. - Ты насмотрелся? - Знаю, что делаю чертову ошибку, но против всякой логики и смысла я медленно приближаю к твоей груди свою ладонь. Без всяких лишних слов я вытягиваю указательный палец и неторопливо тяну вниз расстегнутый ворот твоей рубашки, опуская потемневший взгляд на голую бледную кожу. Пока в голове яро трепещут противоречивые мысли, я отпускаю натянувшуюся ткань и отвожу лицо в другую сторону, перебираясь на другой край постели и упираясь спиной о стену. Ты едва тянешься за мной, но я тут же обрываю этот порыв, бесцеремонно упираясь ногой в твою грудь. Что ты задумал, милый? Теперь моя очередь ехидно улыбнуться, и я закусываю губы, ощущая, что не проигрываю тебе сегодня, как это было во все наши столкновения друг с другом прежде. - Замри. - Я несильно толкаю тебя на противоположную сторону постели, заставляя упасть на подушку. Не убирая собственную ногу, я почти с извращенным удовольствием наблюдаю, как тень смущения на долю секунды овладевает твоим лицом. Тебе нравится? Я продолжаю рисовать, бросая на тебя изучающие взгляды, недовольно надувая губы, когда ты отворачиваешься в сторону, не вынося моего пристального взгляда. Совсем невесело, когда это происходит с тобой, верно, Минхо-хен? Я специально молчу, всем своим видом показывая максимальную сосредоточенность, не замечая, как пряди волос непослушно падают на мой лоб. Наконец, я выдыхаю, выпрямляясь и ощущая, как немая усталость растекается по моему позвоночнику, который был скрючен слишком долго. - Я закончил. - Не в силах сдержать собственной самодовольной улыбки, я, наконец, убираю с твоей груди свою ногу и сажусь прямо, сгибая колени и упираясь в них локтями. - Я нарисовал тебя. Точнее то, каким тебя вижу, твою сущность. - Протянув скетчбук, я с ожиданием вглядываюсь в твое лицо, намереваясь подметить, как оно изменится, когда ты взглянешь на рисунок. На листе все так же находились твои глаза, нарисованные с детальной точностью, вырванные из моей собственной памяти. Но вокруг них не совсем умело и мультяшно было нарисовано тело свиньи с большими ушами и нелепым хвостом-закорючкой, что можно было бы нарисовать максимум за минуту, а не за то бесконечное время, на которое я заставил тебя замереть передо мной. Короткий смех вырывается из моей груди, и я по привычке прикрываю свой рот. - Тебе нравится?

so hard to ignore ya', keep your body open, swim

Все так сложно. Я не привык теряться среди собственных мыслей и непрошенных эмоций, как малолетний школьник, и будь Минхо хоть немного снисходительнее по отношению ко мне, он бы обязательно смог мне все объяснить. Но он, конечно же, не будет этим заниматься по одной лишь простой причине - он прекрасно знает, что он сам и является инициатором моего волнения, так тщательно скрываемого за маской отчужденности. Мы вдвоем играем один спектакль в театре, где я во всех красках изображаю обиду, а он молчаливо ждет окончания, чтобы похлопать в конце и содрать ко всем чертям кулисы. Мы оба знаем наперед, что он будет молчать мне назло, улыбаясь мне с обратной стороны комнаты своей отвратительно хитрой улыбкой, каждый раз цепляющей мое нутро. Мы оба знаем, что я сломаюсь под его настойчивыми прикосновениями, как и все мои обиды внезапно растеряют всю свою важность. Порой я задумывался, не относимся ли мы к нашим ссорам с каким-то извращенным подтекстом, точно зная, что в конце концов мы бурно помиримся, не сказав при этом друг другу и слова. Ведь при остальных мы, конечно, не можем обсуждать ничего такого, а оставаясь друг с другом наедине, слова, как правило, нам уже не особо нужны. Они мешают, будто лишние слои одежды, от которой хочется поскорее избавиться в удушливую погоду. Не тратить драгоценные минуты зря. Времени всегда катастрофически мало или его нет вообще, превращая наше совместное существование в ожидание между редкими и такими недолгими моментами.  Если честно, я так заебался ждать. Поэтому я так злюсь, когда Минхо выкидывает нечто подобное, вроде поездки в отпуск с Ханом. Знаю, что это решение вряд ли зависело от него с самого начала и до конца, но стоило мне увидеть это довольное лицо на бесчисленных фотографиях и видео, как я понял, что это путешествие никак, блять, не помещается во фразу "мы неплохо провели время". Еще и Джисон подлил масла в огонь, тихо и опасно разгорающийся в моей груди, своими восторженными рассказами о неплохо проведенном времени. Мне стоило огромных сил делать вид, что я рад за них и не хмуриться от горького привкуса на поверхности языка от мысленного вопроса, возникающего постоянно где-то недалеко от моего разума - я что, один дурак?

И пусть Минхо не смеет говорить, что все проще, чем кажется. Только он может заставить меня забыть обо всем, что есть на свете, выжигая с поверхности губ все недомолвки и неуютные обиды. Но даже если так каждый раз и происходило по надуманным мной и не очень поводам, старые пожары извещали о себе протяжной тревожной сиреной внутри, как только он уходил, закрывая за собой дверь. Разве это может быть просто? Разве я могу не думать об этом каждую минуту? Разве я смогу уснуть без маниакальных мыслей о том, как мы трахаемся во всевозможных позах? Вопросы бесконтрольно вспыхивают в моей голове ярким светом, когда его нет рядом. Поэтому я так ненавижу ощущать его отсутствие. Начинаю сходить с ума, проверяя каждые пять минут экран телефона на наличие новых сообщений. А когда получал их, оставлял сухие и короткие ответы в знак обиды на то, что мне пришлось так долго ждать. Когда-то я смеялся над теми, кто влюблялся и терял голову, превращаясь разумом в глупого старшеклассника или безумную фанатку. Теперь мне было нихуя не смешно.

Отдам себе должное. Пусть я буквально кипел изнутри противоречивыми эмоциями и недвусмысленными реакциями тела на присутствие Минхо рядом с собой, внешне мне все еще удавалось сохранять лицо ледяного изваяния из сказок о снежной королеве. Он ведь не надеется на то, что все будет настолько просто? Хотя кто его знает. Когда его пальцы так назойливо и невыносимо прикоснулись к моей ноге, моей уверенности в собственных силах заметно поубавилось. Я намеривался как можно дольше его морозить, но, как всегда, не учел, как на меня действуют его прикосновения. Тяжело. Ужасно. Он так плохо себя ведет, что я мыслю о двух вариантах действий - попросить его уйти, чтобы скрыть со своих глаз эту несносную улыбку, или же навалиться сверху своим телом, наплевав на свою обиду и намерения, в которых не было теперь никакого смысла - мы оба знали, на какую дорожку начинает планомерно сворачивать этот вечер. У меня нет никаких сил, и, черт, я надеюсь, что он знает об этом.

Его серьезные глаза начинают изучать мой рисунок, скрупулезно скользя по всему контуру, будто не замечая очевидной издевки с моей стороны, и я ощущаю короткий укол досады. Я ждал, что он смутится, что он, как часто бывает, когда я выставлял его дураком, ткнет меня под ребра, обрушивая на меня моментальное шутливое наказание. Минхо с непроницаемым выражением лица исследует мой шедевр несколько секунд, в течение которых я из состояния самодовольства переношусь в ощущение, будто я сижу на иголках. Это то самое чувство, которое он так мастерски способен во мне вызывать - я не знаю, чего дальше могу ожидать от него. Я выдыхаю улыбку в ответ на его заключение, полулежа вытягиваясь и опуская на стол поблизости графитовый карандаш. - У вас с Чанбином, в таком случае, очень много общего. - Возвращаюсь к прежней позе, чтобы забрать следом альбом, но Минхо справляется с этим сам, внезапно отстраняясь и устраиваясь напротив на другой стороне постели. Эй, я не хочу, чтобы твое лицо было так далеко! Эта капризная мысль дергает мои нити нервов, как маленький ребенок музыкальные струны, и, шумно выдохнув, я стараюсь сохранить на лице холодность, складывая руки на животе в замок и показательно пропуская мимо ушей его слова о глазах. Но я их услышал. - Как чу́дно, что у тебя есть множество других талантов. - Например, выводить меня из себя. Сомнительный комплимент, сказанный так официально, что с него стирается любой налет серьезности. Конечно, мое желание поиздеваться никуда не улетучилось после неудачной попытки с рисунком, оно лишь переросло в извращенное желание спровоцировать парня напротив. Хотя один его тяжелый и внимательный взгляд, с которым он смотрит на меня так, как не смотрел ни на кого другого, уже был неплохой издевкой с его стороны. Легкие начинает сжимать в тугое кольцо, и я только теперь замечаю, что мое дыхание сбивается на каждый второй счет.

Я стараюсь не отводить взгляда от его глаз, испещренных неизвестными мне мыслями, но слишком быстро понимаю, что это бесполезное занятие. Особенно когда ловлю себя на том, что уже смотрю на его губы, очерчивая их контур взглядом. Мозг начинают усиленно атаковать пошлые фантазии о том, что бы я хотел сделать с этим ртом, из которого теперь без зазрения какой-либо совести вылетали несносные сравнения с кошкой. Я приподнимаю брови, иронично улыбаясь одними уголками губ, будто говоря тем самым, что не желаю воспринимать эти его слова как факт. Самым отвратительным и пленительным в Минхо было то, что через порой странные и излишне прямые фразы он мог говорить правду, о которой ты сам можешь даже не догадываться. Раздражать своей честностью, говоря о том, что ты хотел от него скрыть или не знал, как сказать, чтобы не показаться больным на всю голову. И пусть я прекрасно знал о том, как невыносимо скучал по нему, гордость не позволяла мне согласно кивнуть головой на его вопрос и отбросить в сторону все предрассудки, будто они когда-либо существовали между нами. Как назло, его пальцы аккуратно прикасаются к моему колену, заставляя меня невольно оторваться от его лица. Взгляд скользит ниже, по швам его брюк, и я ловлю себя на мысли, что больше всего на свете сейчас хочу прижаться к Минхо и проверить наощупь, действительно ли ему меня не хватало. О том, что происходило в моих собственных штанах, мне думать пока не хотелось.

Он склоняется в мою сторону, но я не шевелюсь, лишь вопросительно глядя на него исподлобья, будто подбивая - давай, что ты будешь делать дальше? Я не шевелюсь, не выдавая собственного интереса ни единым движением тела, но интерес наверняка уже горит в моих глазах. Я вижу их отражение во взгляде Минхо напротив, и больше всего я любил эти моменты между нами. Когда потоки наших мыслей сливались вместе, и внезапно я осознавал, что мы думаем об одном и том же. Слова абсолютно излишни. Выжидательно молчу, пока тишина разрастается между нами плотным, почти осязаемым пространством, в котором внезапно перестало хватать воздуха, лишь выдыхая спустя несколько невыносимых секунд: - Нет. - Я знаю, как Минхо любит разбивать мое сопротивление вдребезги, и поэтому произношу почти устало это слово, вкладывая в него сакральное - ну давай же, чего ты ждешь. Я уже не в силах играть в эту игру и хочу сдаться. Его рука властно опускается на мою шею, привлекая к себе, и если мои мысли до этого момента еще были со мной, теперь я не слышал их голосов, теряясь в шумном биении сердца. Из-за чего я на него злился? Будто вспомнив, я строптиво пытаюсь оттолкнуть его от себя, разорвать удушающий поцелуй, но Минхо лишь сильнее наваливается сверху, отправляя в свободный полет все мои сомнения. Его губы напоминают мне о всех днях, когда нам удавалось быть вместе. Уже неважно, какими мимолетными были эти сцены, как невыносимо мало мне было этих прикосновений, как часто нам приходилось прерываться и возвращаться в реальность, торопливо застегивая на себе брюки обратно. Я пытаюсь вырваться, ведомый принципами, слабо трепыхающимися на дне моего сознания, но его упрямый поцелуй прожигает меня насквозь, пока руки сковывают любое движение, и, в конце концов, я сдаюсь. Открываю рот, позволяя его языку пробраться внутрь, пока внутри головы распространяется раскаленный туман, вытесняющий все мысли о том, надежно ли закрыта дверь. Это уже неважно. И когда он успел овладеть такой силой надо мной? Должно быть, я просто схожу с ума от того, насколько его люблю. Эта острая мысль прознает мое сознание лишь на миг, исчезая где-то в разгоряченном пространстве между нашими телами. Становится так тесно в собственной одежде и в его объятиях, но вместо того, чтобы вновь попытаться сбежать, я высвобождаю руку и запускаю пальцы в его волосы, прижимая к себе сильнее, чтобы стереть последние сантиметры между нами. И пока Минхо нетерпеливо изучает мой рот изнутри, я настойчиво переплетаю наши языки друг с другом, жадно улавливая его пьянящий вкус. Только сейчас я понимаю, что должно быть по-настоящему ебанулся, сознательно избегая нашей близости всю последнюю неделю. Что я ненавидел Минхо за то, что он оставил меня без себя, уехал черт знает куда, но эта ненависть моментально стирается в пыль, когда его горячее дыхание ударяется о мою скулу. Мои руки скользят вниз по его плечам, обхватывают крепко запястья, подобно наручникам, когда Минхо обрывает поцелуй и спускается ниже, захватывая в плен мою шею. Черт, мне показалось, что он хочет уйти. Я едва ли вслушиваюсь в его шепот, опьяненно вглядываясь в глаза и уже ничего не понимая. - Замолчи. - Он понимает меня по одному взгляду, вновь припадая к моим сухим губам. Знает меня лучше, чем кто бы то не был, прекрасно осознавая, что только в такие моменты я готов на что угодно, когда он заполняет собой меня изнутри во всех смыслах. Попрощаться со всеми своими принципами, неясными обидами и сомнениями, отречься от самого себя - только Минхо знает, что я способен на это, потому что только его взгляд способен мной управлять, как тряпичной игрушкой. Должно быть, я слишком требователен к нему в обычной жизни. Интересно, что он думает обо мне в такие моменты, когда делает меня более ревностным, более грубым, похожим на сумасшедшего, пуская собственноручно по моим венам жестокость в ее извращенном появлении.

- А я не шутил, когда говорил нет. - Минхо, будто в ответ на мое упрямство, с издевкой отталкивает в сторону мое колено, и я не проявляю никакого сопротивления этому. Я же не больной. Его пальцы заползают под ткань футболки, заставляя тело вспыхнуть и отправить напряженные импульсы по животу вниз. Скользящие по шее поцелуи внезапно превращаются в болезненный укус, и из моего рта вырывается неожиданный короткий стон вперемешку с шумным выдохом, который я отчаянно пытался удерживать внутри последние минуты. Только он может заставить меня быть честным с самим собой. - Ты невыносим. - Произношу почти со злостью, обхватывая в ту же секунду ладонями его лицо и притягивая к себе. Жадно сминаю его губы, оставляя на них грубые укусы, окончательно теряя связь со всеми предшествующими событиями этого вечера. Что я там тебе обещал? Никогда не позволять прикасаться к себе? Забудь, нахуй. Мне становится смешно от самого себя - я действительно считал, что это возможно. Не находя в себе ни капли терпения, чтобы оторваться от твоего рта, я неловко еложу под тобой, чтобы спуститься ниже по постели и обхватить тебя ногами, скрещивая их между собой за твоей спиной и грубовато притягивая тебя к себе как можно ближе. Тебе и правда так не хватало меня? Прижав тебя к своему паху, я ощущаю сквозь одежду твой отвердевший член, и это обстоятельство заставляет меня самодовольно улыбнуться сквозь вязкий и мокрый поцелуй. Спустя секунду улыбка растворяется на моем лице, и я закрываю глаза, углубляясь в тебя, теряясь в ощущениях, которые начинают невыносимо кружить голову. Меня уже не заботит, что нас могут увидеть, что нас могут услышать, и я вновь выдыхаю в воздух негромкий, дрожащий стон, выбираясь из душащего плена губ напротив. Через миг твоя ладонь накрывает мой рот, заставляя замолчать и напоминая о необходимости тишины. Блять, может быть нам стоит и правда запереться в душе, скрыв в шуме воды любые неприличные звуки? Этот вопрос застывает неясным эхом в голове, не находя какого-либо логичного ответа. Все что я могу ощущать, это тебя между своих ног и собственное возбуждение, прилившее к члену и невыносимо пульсирующее. Я раскрываю глаза, сталкиваясь с твоим потяжелевшим взглядом в нескольких сантиметрах от моего лица. Мне кажется, я готов умереть от этого твоего взгляда. Молчаливого, глубокого, такого темного, что в его мраке хотелось потеряться. Твое сбившееся дыхание опаляет мое лицо, и я раскрываю губы, ловя ими один из твоих пальцев и обхватывая его зубами. Нетерпеливо, крепко, так крепко, что твое лицо дергается в болезненной судороге, и тогда я выпускаю его. - Я буду тише. - Мой шепот касается твоих губ, и я обхватываю руками твои плечи, притягивая к себе ближе. Аккуратно, медленно, почти издевательски провожу языком по контуру твоей верхней пухлой губы, пытаясь уловить каждую реакцию, которую выдаст мне твое лицо, твое тело или твои мысли, которые я когда-нибудь обязательно научусь читать. Потому что все мои фантазии ты уже знаешь наизусть. Все чувства натягиваются в одну тугую нить, и я отпускаю ноги, высвобождая тебя из своего плена. - Ты не представляешь, как я по тебе скучал. - Твое лицо так близко к моему, что пока я говорю, мои губы невесомо скользят по твоим, и наше сбитое дыхание смешивается в один влажный шум. Освободив одну руку, я скольжу ею вниз, просовывая между нами и прикасаясь к краям твоим брюк, высвобождая из петли пуговицу и стягивая их за пояс ниже. Я чуть отстраняюсь лишь для того, чтобы замереть и посмотреть в твои глаза, когда моя ладонь ныряет под ткань нижнего белья и прикасается к твоему члену, нетерпеливо обхватывая его. Кажется, я готов кончить прямо сейчас, когда я наблюдаю за тем, как на дне твоих глаз вспыхивает нечто до боли знакомое, молчаливое и опасное. По телу расползается невыносимая жажда, и я вновь впиваюсь в твои искусанные губы, вновь кусаю их и вновь засасываю, проводя по ним языком, образовывая мокрую нить, натянувшуюся между нашими ртами. - Мин. - С моих подрагивающих губ тихим шепотом слетает твое короткое имя, почти умоляюще, потому что я внезапно оказываюсь слабее тех мук, что выдумала моя собственная ревность. Пожалуйста, я больше не могу.

faster in this sweet space, ah
(  h e a t e d      i n      t h i s      s w e e t      s p a c e  )
just look at me

Мне так хочется большего, Минхо. Желание накрывает меня плотной, удушающей пеленой, вместе с твоими пальцами, внезапно сомкнувшимися на моей шее и оборвавшими тихий стон. Этот стон застревает где-то в легких, путается с мыслями, медленно сгорающими внутри и опускающимися вниз, концентрируясь в паху тяжелым разгоряченным шаром. Блять, как сложно. Я давлюсь собственным шумным вдохом, ощущая, как ты вновь наваливаешься на меня, вновь до предела прижимаешься бедрами, заставляя почувствовать себя. Боже. Кажется, я не выживу до конца. Скажи честно, тебе нравится пытать меня? Не в силах совладать с собой, я отпускаю все свои желания на волю, выгибаясь и прижимаясь задницей к тебе в ответ, пытаясь совпасть с ритмом твоих движений. Трусь о твой член так пошло и так откровенно, что мысли сводит от боли и желания ощутить тебя внутри, будто я успел забыть это чувство за последние пару недель и теперь мне было жизненно необходимо восполнить утерянные воспоминания. Видишь? Я сдаюсь перед тобой полностью и принимаю свое поражение. Мне уже все равно, кто из нас виноват, пока твои ладони сжимают шею, вызывая пульсацию вен по всему телу и заставляя сердце то замирать через раз, то дико стучать, угрожая разорвать грудную клетку.

Твой голос, звучащий так тихо, но невыносимо твердо, касается моего слуха, затем ударяется о стены комнаты и проникает внутрь них, заставляя их содрогнуться. С моих губ срывается разочарованный выдох вперемешку с тихим, почти отчаянным стоном в ответ на твой молчаливый отказ. Терпи. Это слово остается дребезжать эхом в тлеющем сознании, когда я с трудом делаю очередной хриплый вздох. Мир сужается вокруг, темнеет, сжимает меня со всех сторон, и я ловлю себя на случайной мысли, что этим миром был ты. Я сокрушенно упираюсь лбом в простынь, вздрагивая, когда в очередной раз неловко проезжаюсь бедрами по поверхности постели. Если дело так пойдет и дальше, то мое терпение окончится намного раньше, чем ты запланировал. Я так сильно хочу тебя, что это вызывает боль. Все действительно пошло не по плану, ведь я собирался морозить тебя еще как минимум неделю. Смешно, но я действительно думал, что смогу выдержать все это, не подозревая о том, что посыплюсь после одного лишь твоего наглого поцелуя. Теперь нужно мириться с тем, что мы имеем, вместо того, чтобы ты имел меня. Мне так страшно хочется большего. И я знаю, что того же хочешь и ты, но, похоже, издеваться надо мной ты хочешь немного больше. У нас не так много времени и возможностей быть наедине друг с другом, но по тому, как ты сам сдерживаешь себя, как тяжело дышишь, опаляя шею позади своим горячим дыханием, я понимаю, что ты сам знаешь об этом. Знаешь и продолжаешь делать это со мной, доводя до исступления, уничтожая любые, даже самые незначительные сомнения о тебе.

Мне очень мало тебя. Даже сейчас, когда расстояние между нами стирается по миллиметру с каждым шумным выдохом и движением, отражающимся эхом по всему телу. Твои пальцы настойчиво прикасаются к моим губам, и я послушно открываю рот, позволяя им проникнуть внутрь. Все внутри сжимается от судорожной дрожи, прокатившейся вдоль живота, и мои ладони бесконтрольно сжимают простынь, впиваясь в ткань, когда воздуха в легких становится катастрофически мало. Твоя просьба, сказанная полушепотом прямо около чувствительного уха, ситуацию нисколько не облегчает, особенно когда я понимаю, что это не просьба вовсе. И все же я делаю то, что ты просишь, не сопротивляясь, как бы мне не хотелось обратного. Теперь, блять, невозможно. Старательно обхватываю губами твои пальцы, проезжаясь по ним языком во рту. Боже, как я хочу увидеть твое лицо сейчас и заметить одобрительный проблеск на поверхности почерневших от возбуждения зрачков. Тебе нравилось, когда я становился таким. Полусумасшедшим, готовым на все, лишь бы ты продолжал мучительно медленно подталкивать меня к краю. Я бы прыгнул, только попроси ты меня об этом. Но ты не просишь. Тебе достаточно знать то, что я готов это сделать, только когда твои руки блуждают по моему телу, оставляя красноватые отметины на коже. Только когда ты теряешь терпение, срываясь на быстрые и резкие толчки. Когда я вот-вот готов так пошло закатить глаза от накрывающего удовольствия. С каждым неосторожным движением, с которым ты вдавливаешь меня в постель, я веду головой вперед, ощущая, как твои пальцы проникают все глубже, касаясь горла изнутри. Разум начинают атаковать пошлые ассоциации, случайные кадры из расплавленной памяти, где мой рот оказывался уже между твоих ног. Только тогда ты позволял мне дышать, в отличие от того, что происходило сейчас. Правда сейчас я буквально готов на все ради того, чтобы ты продолжал свои пытки, даже если для этого нужно отказаться от воздуха.

Скопившаяся влага собирается в одном из уголков губ, начиная неприлично стекать вниз по подбородку, но едва ли я замечаю это, теряясь в собственных ощущениях и отчаянно стараясь быть тише. Затуманенный рассудок где-то на задворках сознания все еще нашептывал предостережения о шуме, который мы создаем и который может привлечь ненужное внимание. Ты смазанно касаешься мокрыми  пальцами моих губ, прежде чем оторваться, и стоит мне судорожно втянуть в задыхающиеся легкие раскаленный воздух, как ты тянешь меня за собой, ставя на колени. Не успеваю сказать ничего, когда ты грубовато тянешь резинку белья вниз, но едва ли я мог бы сказать сейчас что-то внятное, если бы ты решил внезапно прислушаться ко мне в этот момент. Успеваю лишь упереться ладонями в смятую простынь, расслышав удары колотящегося сердца. Твоего или моего уже не важно. Потому что... Блять. Ты не даешь мне думать слишком много, точно зная, что мои мысли никогда не приводят нас к чему-то хорошему. Твои пальцы нетерпеливо обхватывают мой член, заставляя меня шумно выдохнуть стон, который я изо всех сил сдерживал внутри до сих пор. Медленно они скользят вниз по коже, заставляя меня зажмуриться от напряжения и тихого отчаяния - мне не хотелось кончать так быстро, без тебя. Что-то неприятно упирается в колено, но я быстро забываю об этом, ощущая, как ты вдавливаешься в меня сзади, отправляя по нитям нервов пульсирующую дрожь. Боже. Ты замираешь, и с закрытыми глазами я вижу, как ты почти улыбаешься за мной, выжидающе скользя взглядом по выгнутой от напряжения спине. Какой же ты невыносимый. Я не могу терпеть и одной сраной секунды, и подаюсь вперед, затем снова, с ломанной дрожью в коленях ощущая, как подушечки твоих пальцев вычерчивают линии на коже, невыносимо сжимаются в самой пульсирующей точке, пока я буквально трахаю твою горячую ладонь. Завтра я буду прятаться от твоего хитрого, горделивого взгляда. Обычно этот твой взгляд меня злит, заставляя вспыхнуть внутри, и одновременно вызывает предательскую улыбку, сводя мышцы живота от недавних воспоминаний, проявляющихся на коже в виде следов и синяков. Будто недостаточно моих пошлых стонов, лишенных какого-либо привычного смущения, и тебе обязательно нужно оставить свои печати физически на моей коже. Почему-то я не думаю об этом в моменте. Не вспоминаю о том, что нас ждет за стенами этой комнаты, что о нас могут узнать в любую минуту, что блядские синяки на шее будет так трудно скрыть за тонной тонального крема. Я потею в свитерах с высоким горлом, а ты смотришь на меня с другой стороны комнаты так, что мне становится неловко от собственных воспоминаний, от собственного поведения, которому ты всегда являешься причиной. Только ты. Почему-то я не думаю об этом всем в моменте, и я лишь порывистее прижимаюсь к тебе, отираясь о твой совсем твердый член и давясь сдавленными стонами. Воздух вокруг начинает вскипать, отражаясь ударами скачущего пульса меж висков. Громко и рванно дышу, ощущая, что край начинает медленно подползать к моим ногам. Нужно быть тише. Блять. Тише. - Минхо. - Я едва ли узнаю собственный голос, низкий и хриплый, звучащий будто из другой вселенной. Я хочу предупредить тебя, что меня хватит совсем ненадолго при таком ритме, но ты игнорируешь мой возбужденный и дрожащий шепот, бесстыдно и сильнее начиная двигаться бедрами, синхронизируя ритм наших действий. Чувствую, как волосы прилипают к моему взмокшему от напряжения лбу. Терпи. Шумно выдохнув, я честно пытаюсь выполнить эту просьбу, пока ты, будто издеваясь, ускоряешь свои движения рукой. Терплю, цепляясь за реальность точно так же, как теперь цепляюсь пальцами за простынь, края которой уже давно выбились из-под кровати и собрались вокруг. - Мин, я... - У меня не получается закончить фразу, и сдавленный шепот тает в шумном пространстве. Приоткрыв вмиг иссохшие губы, чтобы не быть таким громким, я втягиваю разгоряченный кислород, но никак не могу сделать полный вдох, ощущая, как дрожь медленно сжимает в тиски все тело. Боже, как же я хочу оказаться с тобой где-то далеко отсюда. Забрать тебя туда, где нам никто не будет мешать, никто не услышит моих срывающихся блядских стонов, где я смогу, наконец, услышать тебя. Там где поминутное расписание не будет нас отвлекать друг от друга, и нам не нужно будит ловить каждую случайную минуту, чтобы успеть подрочить друг другу. Чтобы ты мог быть моим без остатка. - Пожалуйста, я не могу больше. - Мы уже слишком далеко, чтобы я смущался от собственного изнеможения по тебе. Я хрипло шепчу, будто умоляя, едва справляясь с собственным дыханием. Мой разум сгорает. Мне кажется, я могу умереть, если буду терпеть хотя бы еще десять секунд. Твоя ладонь сжимается сильнее и ускоряется, моментально бросая меня в беспамятство, давая молчаливое разрешение на то, что я могу, наконец, кончить. Невыносимая дрожь почти сразу же прокатывается по моему телу, заставляя меня выгнуться и задержать дыхание на пару секунд, а затем громко выдохнуть, сильно содрогнувшись. Я падаю лицом в постель, чтобы заглушить себя, ощущая, как внутри растекается долгожданная разрядка. Как же я скучал по тебе.

Мы сошли с ума? Я замираю на какое-то время, приводя свое тяжелое дыхание в норму и собирая воедино разорвавшуюся в клочья реальность воедино. Все еще чувствую тебя. Это я улавливаю с дикой явственностью, с дрожью в перенапряженных руках, пока ты прижимаешься ко мне сзади, давая мне великодушно немного времени, чтобы прийти в себя. Теперь терпишь ты, верно? Я выдыхаю улыбку, пока моя грудь все еще тяжеловесно вздымается из-за сбитого дыхания. Ты всегда был таким, заботясь прежде обо мне, чем о себе. Мне так хочется посмотреть на тебя. Ты, наконец, выпускаешь меня из своего плена, опускаясь рядом и вытирая ладонь об угол простыни, из-за чего я смущенно хмурюсь. Мой разгоряченный вымотанный взгляд ложится влажной пеленой на твое лицо, и я опускаю голову вбок, кончиком языка слизывая каплю пота, скатившуюся к моим раскрасневшимся от поцелуев губам. Улыбаюсь, заглядывая в твои глаза, от взгляда которых мне не хочется скрыться. Твои потемневшие зрачки расширены, заполонив собой почти всю радужку, подобно темной космической материи. Я знаю, внутри них горит напряженный огонь - я почти чувствую этот жар, опаляющий мою кожу. Мое сердце, кажется, готово разорваться от этого твоего мерцающего взгляда, который проникает в мое лицо, как рентген. Видишь, о чем я думаю? Продолжая тяжело дышать, я провожу языком по губам, затем убираю взмокшие пряди волос со лба, прежде чем склониться к тебе и замереть в миллиметре от твоего рта. Думаешь, я оставлю тебя так? Ты не настолько виноват передо мной. - Теперь твоя очередь? - Высунув кончик языка, я касаюсь им твоей верхней губы, после чего только начинаю целовать тебя, постепенно углубляя собственный поцелуй. Перехватываю твою руку, которой ты тянешься к моему лицу, и сплетаю наши пальцы, прежде чем увести ее в сторону и заставить тебя опуститься на спину. Нет. Позволь теперь мне. Доверься.

- Закрой глаза. - Я шепчу в твои губы, красные от моих неаккуратных укусов, после чего прикасаюсь губами к твоему подбородку, скольжу ими по шее, оставляя влажные следы. Не удерживаюсь, впиваясь в твою кожу около кадыка лишь раз, чтобы наутро там остался розоватый след. Ты вздрагиваешь, пытаясь ухватить меня за лицо, чтобы остановить, но я тут же отстраняюсь. Считай это моей маленькой местью за все те засосы и синяки, что позднее проявятся на моей шее. Все становится неважным, когда я привстаю, упираясь коленом в постель, а затем сползаю ниже, вслушиваясь в твое прерывистое дыхание. Прижимаюсь поцелуем к твоему животу, замечая к собственному удовольствию, как он напряжен от ожидания того, что будет дальше. Ты прекрасно знаешь, что будет дальше, всегда был умнее меня, и все же я продолжаю молчать, вслушиваясь в собственное дрожащее дыхание. Чуть неловко перебравшись через тебя, я сажусь на колени между твоих ног, проводя языком по собственной ладони и прикасаясь к твоему напряженному члену. Твой громкий выдох отдается отзвуком в моем разуме, скользит долгим эхом, будто в свободном падении, оказываясь глубоко в сознании. - Посмотри на меня. - Я опускаю глаза, когда склоняюсь ниже, а затем вновь поднимаю их, вылавливая твой горящий взгляд, который обжигает меня, подобно яду в крови. Я обожаю, когда ты смотришь на меня так. Когда на дне твоих глаз тлеет нечто горящее, когда там перемешивается похоть, удивление и небольшая доля смущения. Ради этого момента я готов отказаться от собственной души. Если нам не удалось нормально потрахаться, что ж, существует мой рот, не так ли? Я опускаю веки вниз, склоняясь ниже и проводя языком по всей длине, медленно, пока наши раскаленные ощущения не столкнули нас вновь вместе в скачущем на всех парах ритме. Хочу эгоистично заполнить собой весь твой гребанный мир. Чтобы ты смотрел только на меня, и я перестал молчаливо мучаться, когда твой взгляд касался кого-либо другого, и перестал ненавидеть тех, на ком он задерживался. Раскрыв рот, я обхватываю губами член, пару раз издевательски медленно качнув головой вниз и верх, а затем вновь отстранившись и возвысившись над тобой. Ты манипулируешь моим сознанием одним лишь взглядом и своими полураскрытыми губами, проникаешь в него, вытаскивая наружу все грязные фантазии и вырезая в подкорке головного мозга свое имя. - 내 입을 엿먹일래? - Я физически чувствую, как вспыхивают мои собственные глаза на середине фразы, и с упоением наблюдаю за твоей реакцией. Ты ведь не думал, что я просто так отберу твою активную роль? Взяв одну из твоих ладоней, позволив нашим пальцам на мгновение соприкоснуться друг с другом, я прижимаю ее к своему лицу, прежде чем твои пальцы скользнут выше, вдоль волос, напряженно сжимая их. Я приоткрываю рот навстречу, чуть высовывая язык. Если сходить с ума, то до самого конца, верно? До самого предела, как в последний раз, теряя разум и пульс. Сходить с ума нужно от всего сердца.

Всё происходит слишком быстро. Внезапно все звуки вокруг перестают существовать, смазываясь в один неразличимый шум. Похоже на нарастающую барабанную дробь, пока я не осознаю, что слышу удары собственного встревоженного сердца. Так все и закончится, серьезно? Не верю собственным ушам на протяжении всей встречи, пока Пак Чинён, сидящий напротив, потирает сухие ладони, будто пытаясь согреть их, не смотря на царствующую жару за окном. Становится невыносимо душно. Он усадил нас втроем в зале для конференций, вместе с ненужной кучей представителей компании и юристов, а не в своем просторном проветриваемом кабинете. Все максимально серьезно. Официальная строгость, ровный ряд стульев с кожаными подлокотниками и присутствие Чанбина рядом - я почти слышу, как со скрежетом вертятся мысли в его голове. Пытается что-то исправить после того, как наделал хуйню, но я понял, что это бесполезное занятие, как только пришел сюда.  Брал бы с собой мистер Пак столько свиты, если бы не был настроен серьезно? Спасать что-либо уже поздно, и горькое ощущение вины за собственное бездействие начинает неприятно царапаться изнутри. Редкое дребезжание фарфоровых чашек с отвратительным кофе в руках юристов еще болезненнее подчеркивает разрушение всяких надежд на удачный исход дела.

Чувствую себя потерянным, максимально неуклюжим и незащищенным, не замечаю, как неосознанно начинаю дергать ногой под столом. Пытаюсь представить, что делать дальше по жизни, но сейчас кажется, что передо мной закрылись все двери в мире.  И причина всего этого находилась в нескольких сантиметрах от меня, что превращало мое существование в данный момент чем-то едва ли выносимым. Чанбин делает вид, что меня не существует, даже когда я вставляю критические комментарии в его речь, почти срываясь на открытый спор с ним при всех. Уже похуй, не правда ли? Я могу больше не делать вид, что меня устраивает истинное положение дел в группе и что Со Чанбин не сошел с ума, решив самоудалиться из компании, наплевав на всех остальных. Блять, он правда считает, что не сделал ничего плохого? Злость переполняет изнутри, перекрывая собой желание сбежать из этого зала как можно скорее. Ловлю случайный взгляд Чана напротив, говорящего со мной без слов, но я сознательно отказываюсь его понимать, уводя глаза в сторону. Не проси меня успокоиться, пока я сижу рядом с этим упрямым уебком.

После объявления перерыва мы остаемся одни в зале, и я делаю глубокий вдох, кажется, впервые за последний час. Каждой клеткой своего тела я ощущаю раздражение, но не успеваю произнести и слова на предложение Чана, когда рядом происходит взрыв. Неосознанно вздрагиваю, направляя свои полные неприязни глаза на Чанбина, и наши взгляды пересекаются. О да, хён, ты тоже чувствуешь, что происходит некоторая хуйня? Глядя на его разъяренную физиономию, я не двигаюсь с места, невольно преисполняясь всеми воспоминаниями о нашей вчерашней переписке. Он целый год думал о том, чтобы уйти из компании, но не нашел нужным открыть свой блядский рот и обмолвиться со мной хоть одним словом. Даже для него и его дурацкого характера это было слишком, даже если учитывать, какого он на самом деле мнения обо мне. Вчера я узнал об этом, к сожалению или счастью, и теперь мне открылась невероятная возможность говорить ему все, что я думаю, не переживая о его чувствах. Зачем переживать? Раз он уже нас всех бросил.
- Так, успокойтесь оба. - Голос Чана звучит фоном, будто он находился в соседней комнате - между нами с Чанбином образовался плотный кокон из злости и невысказанных обид. Я знал, что когда-нибудь бесконечные ссоры с ним сведут меня с ума, но я не знал о том, что он настолько меня не выносит. Его взгляд впивается болезненно в мои глаза, вызывая ноющую боль где-то меж висков, и я неосознанно хмурюсь, сжимая пальцы рук в плотный замок.
- Что, прости? - Нужно держаться, но я бросаю всякие попытки улыбнуться и свести все к шутке после первой же попытки сделать это. В мысли врываются случайные слова Чана, сказанные мне утром, когда мы собирались сюда. Я не могу ему не верить, но все же состояние легкого блять удивления сдерживало меня от того, чтобы устроить сцену прямо здесь и сейчас, как только я увижу лицо ебанного Чанбина. Моя нога начинает громче отбивать такт о деревянный пол, и я роняю лицо в ладони, проводя ими по взмокшему от нервов лбу. Так значит, Со Чанбин нашел себе девушку? Хотя, конечно, громко сказано "нашел", учитывая, что это была Дженни Ким. Я громко усмехаюсь, опуская руки на колени и не думая о том, что выгляжу в данный момент как выживший из ума еблан. Черт, я не знаю, из-за чего злюсь больше. Из-за того, что мой близкий друг оказался не таким уж и близким, решив разъебать все, из чего состояла вся моя жизнь. Может, из-за того, что вчера он говорил о проектах, которые не хочет потерять, о нашем продюсерском трио, которое уже заведомо проебал и променял на мисс Ким. Или из-за того, что... В любом случае в истоках стоял его пиздеж, а теперь он еще орет на меня.
- Ты несешь полную хуйню. - Я опускаю взгляд на поверхность стола. Что бы между нами не случилось, но я все еще не мог ругаться прямо ему в лицо. Не замечаю, что мои руки начинают подрагивать, как оголившиеся провода с искрящимся током. Три, два, один. - Хан. - Серьезный голос Чана, который не знал, что именно происходит между нами, но улавливающего на подсознательном уровне суть, толкает меня с невидимого края. Я встаю со своего места, нетерпеливо отодвигая стул в сторону, полный уверенности направиться к двери и хлопнуть ею с другой стороны, но внезапно за один миг меняю свое намерение, останавливаясь напротив Чанбина, готового по всей видимости взорвать мою голову одним взглядом. - О какой трираче ты говорил? О какой трираче ты говорил? - Я повторяю свой вопрос на повышенных тонах, тыкая пальцем в сторону парня, не заботясь о том, какие тонкие здесь стены и что повсюду есть глаза и уши. Завтра нас здесь уже не будет, а я почти сгораю от желания высказать Чанбину все, что думаю о его персоне. - Кто должен был ко мне прислушаться? Вот эти люди? - Я указываю на брошенные бумаги на местах, где сидели юристы, в которых были изложены все правила наших жизней за последние несколько лет. - Ты хотя бы себе веришь? - Во взгляде Чанбина мелькнуло неизвестное, но такое частое выражение, которое я замечал при наших ссорах, говорящее о том, что я прикасаюсь к чему-то, что трогать нельзя.  И если раньше я тут же отступал, чтобы спустя время подойти и виновато спросить, как поживает мой хён, теперь мне хотелось впечатать его в стену. Я так живо и ярко представляю это, что мне приходится сделать шаг назад, пока мое желание не превратилось случайным образом в действие. - Давай, назови меня сраной малолеткой. - Дыхание перехватывает от переполняемого гнева, и я, почти задыхаясь от тревоги, не говорю больше и слова, уводя взгляд в сторону от лица Чанбина. Как бы мне не хотелось, но я не заметил и тени сомнения в его глазах, которую ожидал увидеть. Лишь праведную ярость, которой, очень, блять, надеюсь, был причиной.

я не могу заснуть   т р е т и й   ч а с
и   в с п о м н и л   каждый стыдный момент,
где поступить хотел бы не так, из памяти, не глядя, стереть.

Меня изнутри трясет так, будто к моему телу провели провода и пустили вдоль них электрический ток. Не помню, чтобы я когда-либо в жизни злился так же, как сейчас. По крайней мере, я всегда избегал подобных чувств, лишающих меня контроля над собственным телом и мыслями. Последние метались в голове, будто испуганные птицы, ударяясь о стены тонкого черепа и покрывая их паутиной трещин. Пытаюсь ухватить за хвост хоть одну из них, подобрать нужные слова, чтобы замять собственный всплеск ненужных острых эмоций, но чем дольше я смотрю в перекошенное от злости лицо Чанбина, тем сильнее понимаю одно - я не хочу делать первый шаг, чтобы выстроить хоть какое-то подобие перемирия между нами. Не сейчас, не сегодня и сомневаюсь, что когда-либо вообще. Гнев переполняет собой весь мой разум, чей вкрадчивый голос угас вместе с моими призрачными попытками перевести нашу ссору в конструктивный диалог. Посмотрите, блять, на него. Лицо Чанбина покраснело от внутреннего напряжения, волосы растрепались, будто он пробежал стометровку, а руки бесконтрольно сжимаются в кулаки, из-за чего костяшки пальцев белеют. Кажется, что он в любой момент может взорваться, как граната, из которой вырвали чеку. Я замечаю все это, несмотря на то, что сам был похож на выжившего из ума с тремором рук.

Должно быть, я вижу его таким впервые. Меня не покидает ощущение, что через пару мгновений должно произойти что-то страшное. Интуиция меня никогда не подводила, к сожалению, и через секунду Чанбин отвечает мне. Слишком спокойно и слишком тихо, из-за чего липкое ощущение растерянности прокатывается по моей коже неприятным холодом. Честно говоря, я и не ожидал, что он попытается меня понять. Вернее, где-то глубоко я надеялся на это. Что из короткого списка своих привычных действий Чанбин хотя бы раз поступит по-другому, хотя бы раз отвлечется от своего плана, в котором я всегда не прав. Он знает, как я каждый раз рефлексирую из-за возраста, но все равно продолжает намекать на него, продолжает шутить о том, как я бесполезен. Я тяжело выдыхаю, уводя взгляд в сторону, не пытаясь скрыть разочарования от его слов. Опускаю ладони на спинку стула, напряженно сжимая пальцы, запрокидываю голову назад, отправляя раздраженный взгляд в потолок. Нога непроизвольно начинает стучать по полу, выбивая марш прямо по моим нервам. Я ничего ему не говорю, не желая продолжать этот бессмысленный спор. Что я ему докажу, пока он в таком состоянии, когда не способен подумать о чем-либо, кроме себя, своего гнева, когда не способен ни на что, кроме как агрессивно защищаться? Я взмахиваю рукой, молчаливо прося его заткнуться. Чан, стоящий с другой стороны стола, выглядит потерянным. Впервые среди участников происходит подобный раздор, и он не сразу находит правильный набор действий, который стоит предпринять. Отлично. Чанбин успеет высказать мне все свои обиды в ответ на мою короткую ремарку о том, что он несет сейчас хуйню.

Мне не следовало срываться. Я жалею о своих словах сразу же, как произношу их.  На языке остается горький привкус от слов, будто я надышался пыли, но Чанбин не дает мне и шанса на отрезвляющий вздох. Я не успеваю моргнуть, как он делает резкий шаг вперед, хватая меня за ворот футболки и заставляя мое сердце невольно сжаться от неожиданности.  Кровь в венах моментально превращается в кипяток, и я с вызовом всматриваюсь в его почерневшие глаза. Давай, блять, сделай это. Ударь меня. Он смотрит на меня с обескураживающей ненавистью, и тогда что-то внутри меня вздрагивает. Не от страха получить по лицу, не от факта это некрасивой ссоры. Внутри вздрагивает отвратительное чувство, что это конец нашей с ним дружбы. Что он и вправду думает обо мне все то, что высказал в переписке вчера, что говорит каждый день и о чем не считает лишним высказаться вновь. И кому из нас похуй на чувства другого? И в данный момент он смотрит на меня с высоты своего роста как на паразита, на которого он случайно наступил.  За последние несколько лет я еще никогда не ощущал себя таким ничтожным. Трачу несколько секунд на то, чтобы утихомирить собственную злость, но с таким же успехом я мог бы бороться при помощи зонтика с бушующим ураганом. В это время Чан в мгновение ока оказывается рядом, пытаясь нас разнять, но я будто не вижу его, не ощущаю чужих прикосновений, пытающихся меня оттолкнуть в сторону - мой зашоренный взгляд был сфокусирован на Чанбине, который дал волю всем своим чувствам. Стоит, блять, поздравить его. Должно быть, это просто невыносимо - молчать столько времени, учитывая его взрывной характер.

- Я приезжал. Но во мне не было надобности, ты дал знать об этом. - Чан уводит меня в сторону, подальше от природной катастрофы под названием Чанбин, встает между нами, обращаясь к последнему и предупредительно выставляя руку. Конечно. Только Чанбин может орать как псих и махать руками, чудом никого не задевая вокруг. Джисон же просто как обычно отступит, в ожидании, когда эта буря пройдет. Постарается не выдать своим лицом, видом и словами, как ему больно выслушивать каждый раз все замечания своего хёна. Мысли саднит воспоминаниями и эмоциями, которые Чанбин вызывал во мне когда-то, кажется, очень давно, и я почти с раздражением отталкиваю их от себя. Обманывать себя бесконечно не получилось. Это односторонняя связь, и Чанбин сейчас вновь доказывает этот тезис. Какой же я мудак. Остается надеяться, что мой голос, мои слова и дрожащие холодные пальцы не выдадут того, что я думаю на самом деле. - Если ты не понимаешь с одного раза? - Я отдергиваю футболку, поправляя ее на себе. К сожалению, мои собственные метущиеся мысли привести в порядок не получается. Следующие слова вновь ударяют меня по лицу. - Ты вообще не фильтруешь то, что несешь? - Я нервно потираю брови кончиками пальцев, мечтая только об одном - чтобы этот кошмар поскорее закончился и я сбежал отсюда на другой конец света. Тут речь не о понимании или хоть каком-то уважении со стороны Чанбина по отношению ко мне. Я был ему неприятен, и похоже, что давно. Новое осознание простреливает насквозь железной пулей мой разум, который и так стал похож на решето за последние сутки. Может быть, я сошел с ума.

Я горько усмехаюсь, складывая руки на груди в замок, наблюдая за тем, как Чанбин от гнева, наоборот, не может устоять на месте, пересекая зал из стороны в сторону, как разъяренная кошка, запертая в клетке. Раньше он был совершенно другим. Когда он успел так сильно измениться? Легким не хватает кислорода, который будто выгорает вместе с внутренним огнем из перемешанных чувств. Я так боюсь потерять все, чего достиг. Но еще больше я боюсь потерять их всех, потерять бестелесную связь с каждым. С Чанбином, кажется, уже потерял, пусть и продолжаю сопротивляться, как мотылек, застрявший в решетке раскаленного радиатора. Я закатываю глаза, когда он обращается к Чану, делая вид, что меня нет здесь. Знает, как я бешусь с этого, но продолжает, блять, делать, чтобы мне было еще больнее. - Я могу тоже рассказать, что ты мне вчера писал. - Все происходящее похоже на сюр. Будто мы жалуемся нашему отцу друг на друга, чтобы он выбрал сам, кто из нас виноват больше. Чан выглядит растерянным, но при этом предельно серьезным, сложив руки перед собой. - Давайте я тоже пожалуюсь! - Мне противно от самого себя, но я просто не в состоянии молчать, ощущая, что взорвусь от молчания и заполню собой весь конференц-зал. Взмахиваю руками от раздражения и усталости. Сейчас они объединятся и отправят меня куда подальше. Я вам порчу рабочую встречу, не так ли? Все самые противные мысли заполоняют собой мой разум, превращаются в водоворот, в котором теряется всякое мое самообладание. - Давай, нам всем интересно, что ты думаешь, хён! - Мой голос становится громче, и я вновь нелепо смеюсь. Но вот Чанбин бросает свою фразу, как камень, прямо мне в лицо, и я, наконец, резко умолкаю, вперив в него свой нахмуренный взгляд. Стены вокруг начинают медленно кружить, и я с тупым видом просто смотрю на человека, которого когда-то считал своим близким другом. Которому, блять, посвящал тексты песен в тайне от всех, даже от самого себя. Должно быть, я и вправду тут самый главный клоун.

Он делает шаг навстречу, выплевывая свои слова мне в лицо, но я не двигаюсь с места, все еще пытаясь прожевать то, что он сказал до этого. Я забываю о том, что перерыв не бесконечен, и в любой момент сюда завалится Пак Чинён со своей сворой юристов, перед которыми нужно будет играть серьезный настрой. Я забываю о Чане, чей силуэт оказывается неподалеку от нас, пытаясь встать между и лишить Чанбина очередной возможности въебать мне. Он ведь именно этого хочет? Я не знаю. Я уже ничего не знаю, ни в чем не уверен. Мои губы на миг размыкаются, чтобы что-то сказать, но затем сжимаются в плотную и тонкую линию. Самое обидное, что в эту секунду он, возможно, прав. Где-то глубоко внутри я постоянно думал о том, что являюсь ношей для всех ребят. Бездарным продюсером, способным лишь писать песни, но не отвечать ни за кого в этой жизни, даже за самого себя. Делаю, что захочу, пока такие, как Чанбин, решают все остальные вопросы. Я всегда сомневался, но он никогда не говорил мне эту правду. В отличие от меня самого, он, блять, знал про меня все, похоже, и теперь смотрит на меня с презрением. От этого я чувствую себя еще более жалким. В висках болезненно пульсирует кровь. Я внимательно слежу взглядом за Чанбином, когда тот отворачивается к Чану, ставя его в известность о том, какое я ничтожество. Если у меня и будет шанс вставить несколько слов в его обличительный монолог, я не знаю, что сказать. Танк под названием Чанбина уже ничего не видит перед собой, идя вперед напролом. Ощущение собственной беспомощности увеличивает температуру плавления в воздухе, и я опускаю взгляд вниз. Смотрю куда-то сквозь пол, ощущая, как вдоль позвоночника растекается чудовищная злость. На происходящее, на слова, на то, что ждет меня завтра. На Чанбина. Его громкий и ядовитый голос прогрызается вглубь моего разума без всякого разрешения. Теперь это только твоя проблема, прости. Все мои мысли соединяются в одной точке, и мои ладони сжимаются в кулаки. Не успеваю подумать ничего, как в пару шагов преодолеваю расстояние между нами, отталкивая в сторону Чана, стоявшего ко мне спиной и потерявшего бдительность от услышанного. Еще миг, и мой кулак с размаху попадает по лицу Чанбина, не ожидающего от меня удара. - Замолчи, заткнись, заткнись! - Сорвавшись на крик, я вновь замахиваюсь, потеряв всякую связь с реальностью от переполняющего гнева, но в следующий же миг оказываюсь схваченным Чаном, оттеснившим меня назад. - Это была моя жизнь, ты... - Не хватает кислорода. Я тяжело вбираю в легкие воздух, ощущая, как твердая поверхность уходит из-под моих ног, превращаясь в зыбучий песок. Чан что-то говорит мне, но я не слышу его слов, вглядываясь в лицо Чанбина, смотрящего на меня так, будто видел впервые. Должно быть, я и вправду съехал с катушек и стал другим человеком. Я с раздражением отпихиваю от себя руки Чана, который тут же опускает свою ладонь на мое плечо. Нервно дергаю им, ощущая, как эта ладонь готова прожечь меня насквозь. - Ты, блять, был моим другом. - Мой друг смотрел на меня с другой стороны зала, точно с обратной стороны планеты. Между нами и вправду теперь было несокрушимое расстояние. От этой мысли мне становится больно, и я хмурюсь от внутреннего взрыва, превратившего мои легкие в лохмотья. Я выставляю руку перед собой, когда Чан делает шаг ко мне, чтобы успокоить, вновь что-то говорит, но, кажется, я оглох от собственного крика. Шум разрывает голову изнутри, и я отступаю назад, тяжело выдыхая и внезапно понимая, что только что сделал. - Не ходи за мной. - Обращаюсь, наконец, к Чану, на лице которого застыло выражение искреннего ужаса от происходящего, и скрываюсь за дверью, со всего размаху хлопая ею за собой.

Головная боль бьет меня по вискам изнутри, когда я склоняюсь и опускаю лицо в ладони. Чувствую, что мой лоб покрывается холодной испариной, а сердце бьется так, будто готово остановиться. Я даже не знаю, где я. Шел по коридору, не видя перед собой ничего, завернув в первую попавшуюся дверь, и теперь мне становится отчаянно стыдно за случившееся пару минут назад. В разуме крутятся обрывки каких-то фраз, голос Чанбина и собственные мысли. Только теперь замечаю боль в руке, которой ударил его. Блять. Какой же, блять, ужас. Мои ноги трясутся, выбивая в пространстве марш из моих похеренных нервов, и я продолжаю держать закрытыми веки, с силой нажимая на них пальцами. Чувство безысходности с каждой секундой все сильнее сдавливает петлю на моем горле, как бы я не пытался внутренне привести себя в порядок. Ничего уже, блять, не в порядке. Все вокруг кажется удивительно бессмысленным и пустым, особенно теперь, когда я, кажется, навсегда потерял Чанбина. По своей вине.

Огни ночного Сеула завораживают своей красотой. Я не заметил, как стрелка на часах перевалила за полночь. Прислонившись лбом к стеклу, я слушал как капли мелкого дождя барабанят по крыше, точно пытаясь пригубить пожар, разразившийся над нашим домом. Мои вещи так и остались валяться неразобранными в рюкзаке. Я достал оттуда лишь зубную щетку и мятный ополаскиватель для рта, потому что ополаскиватель Хвана казался мне слишком приторным. Очнувшись от полусонной комы, я проверяю, спит ли Хёнджин, и натягиваю край одеяла на его худое плечо перед тем, как выйти в гостиную. В доме так тихо, что даже мне становится не по себе, хотя я любил тишину. Именно поэтому жил по соседству от дома трирачи, куда перехал Хёнджин, распорядок его дня удивительным образом компилировался с долгими посиделками Чанбина, Джисона и Кристофера. И хотя шум совсем не то, что вдохновляло Хвана, он всё же выбрал его в качестве раздражающего фактора, потому что в последнее время я раздражал его еще больше. Не чувствовать это было просто невозможно, но пока что я ничего не мог изменить. Мне нужно было время, чтобы подумать о своих чувствах, а последнее вдруг решило сыграть против нас.

Я останавливаюсь напротив двери в комнату Хана. Сунув руки в карманы сосредоточенно изучаю ручку. Знаю, что не стану касаться её и пальцем, и всё равно стою так еще несколько минут, как будто жду, что на город обрушится мутирующий газ, чтобы подарить мне способность смотреть сквозь стены. Стены души Джисона уже так давно не пропускали меня во внутрь, хотя я точно знаю, что смог бы ему помочь. Я хочу этого. Хочу, чтобы он обратил на меня своё внимание и хоть немного отвлёкся от своих неясных разборок с Чанбином. Они не ладят уже так давно, что кажется все привыкли в ноте разительной прохлады, с которой эти двое все равно продолжали работать бок о бок. Я знаю, что это совсем не моё дело. Я знаю, что я сам предложил убрать наши отношения в долгий ящик. И я знаю, что Хан на самом деле никогда не собирался заглядывать туда даже ради ностальгии. Мне удивительно то, что внутри до сих пор не по себе от мысли о том, что когда-то болело. Болело по нему. Моя жалкая боль не сравнима со всем тем, что теперь ему приходится переживать. Моя жалкая боль всегда была меньше всех прочих чувств в чужой полыхающей груди. Сегодня мне впервые показалось, что вечный огонь внутри Джисона померк, как будто фитиль вместо керосина пропитали солёной водой. Я ненавидел, когда он плакал. И если честно, не нуждался в суперзрении, чтобы знать, что именно происходит за дверью его комнаты прямо сейчас. Я мог бы простоять здесь вечность, как собака ожидающая без вести пропавшего хозяина, но давно понял, что в этом мало толка. Признаться, мои принципы никогда не шли впереди необходимостей. Что-то подсказывало, что пришло время первым заглянуть в проклятый ящик. Я чувствую себя неуверенно, когда делаю это без разрешения, ведь то решение мы приняли вместе.

И всё же касаюсь, единолично устраивая откат. Дверь не охотно поддаётся простому движению, впуская незваного гостя в полумрак. Глаза уже успели привыкнуть к темноте и я ясно вижу скомканный силуэт маленького человека. В нём без труда узнаю того, кого искал. Дождь здесь звучит громче из-за открытого настежь окна, и я нахожу повод остаться и сделать шаг, давая знать о своем присутствии негромким хлопком притворившейся от сквозняка двери. — Простынешь ведь, — Бросаю негромко, прежде, чем пересечь спальню и наскоро закрыть окно. Подоконник уже успел промокнуть, я шикаю, нечаянно окунаясь пальцами в лужу. В моем голосе нет упрёка, как не было никогда прежде. Зато так и разит настойчивой заботой, хорошо, что я давно привык к тому, что Джисону она не особенно нужна. Не тогда, когда на нас не смотрят камеры, конечно. Играть свою роль бывшего парня напоказ он обожал больше всего на свете. А я обожал, когда он смеялся, пусть даже танцуя на полудохлых бабочках в моем животе. Сейчас всё было так отвратительно тоскливо, что я почти готов согласиться устроить им прощальный степ. Они едва трепыхались, достаточно.

— Джисон, — Я опускаюсь на край кровати, пошевелиться решаюсь не сразу. Хан лежит лицом в подушку и мне кажется, что там уже тоже образовалась лужа. Слишком ранимый для жестокого мира. Слишком теплый, для холодного северного ветра, что подул в сторону  привычной жизни. — Я не уйду, — Пусть не просит даже. Повелевать не умел никогда. Тяжело вздохнув, я ломаю оковы чужой неприступности, забираясь на кровать с ногами, чтобы коснуться спины Хана осторожным жестом. Он не переоделся даже, распластавшись по кровати в том, в чем уезжал сегодня со студии. И так и не ответил на моё короткое сообщение вдогонку. Я подбираюсь под продрогший бок, без спроса снова. Помявшись пару неловких секунд, протягиваю руку, чтобы обнять и хотя бы немного согреть собой, потому что холодом напиталась вся его одежда и простыни на неубранной кровати. На душе свинец, но есть большая разница между тем, как мы видели этот мир. Я точно знаю, что Хану досталось больше всех, хотя признаться не до конца понимаю уровень трагедии. Даже так уже вижу сотни новых дверей, но мир Хана сузился до одной точки и сейчас её наглухо закрыло солнечным затмением. Мне так не хочется знать, каким было его новое солнце.

И всё же это важно было для него. То, чем он мог заниматься благодаря группе, я уверен, что такой талант обязательно найдет выхлоп в любом другом ключе. Нужно лишь поискать ту самую дверь с подходящим замком. Сейчас худшее время раскладывать всё по тумбочкам, как он любил делать в сложных ситуациях. А наша была открыта мною лично, и мне вдруг кажется, что время пришло. Я прижимаюсь ближе, привлекая Джисона к себе чуть смелее. Таким робким меня не видел, пожалуй, никто. Утыкаясь лбом в маленькое плечо, роняю тихое — Мышонок, — как уже давно не называл Хана, и всё же именно так захотелось прямо сейчас. Логика исчезает, повинуясь зову неуёмного сердца. Оно не любило молчать, когда я оказывался так близко лишь к одному человеку. Даже хорошо, что это бывало безмерно редко. Я помню все наши моменты наизусть. — Мы что-нибудь придумаем, слышишь? — Знаю, что пока мои слова не звучат убедительно. А еще знаю, что готов перевернуть весь мир, чтобы вернуть улыбку на лицо, к которому сейчас приклеился грустный смайл. — Ты никогда не останешься один. — Все его страхи раскладываются в пасьянс на моих ладонях как метафорические карты с яркими картинками. В этой колоде я давно выучил наизусть каждый смутный образ, не подавать вида теперь не было никакого смысла. Я никогда не скрывал от него правду. Хоть ни разу не получал вдумчивого ответа на скопившиеся вопросы за столько лет. Это неважно. Не важно ничего, кроме маленького комка боли, что неуютно сжался под тяжестью моей руки. Я знаю этот жест. То, как он чуть дёргает плечом, стоило мне приблизиться на недозволенное расстояние. Мне сложно отпустить как это происходило обычно в случае явного протеста, и я вдруг упорствую, сопротивляясь очевидному. Иногда мне кажется, что Джисон и сам не знает, что ему нужно на самом деле. Моя дурная привычка решать за других не работала только с ним. С ним вырубало половину моих врождённых талантов, а порой не прокатывало ничего вообще. Иногда мне кажется, что я уже и сам не знаю, чего хочу. Прямо сейчас я чувствую лишь необходимость закрыть его собой от целого мира.

Наши отношения с Джисоном уже так давно напоминали лихорадочный сон о любви. Беспокойный, совершенно не связанный с реальностью, но проснувшись чувствуешь, как внутри оседает тоскливая пустота. И это свербящее ощущение не покидает грудь до самого вечера, заставляя мысленно возвращаться к нереальным картинкам с участием нереальных людей. Теми, кем мы были прежде, нам двоим уже никогда не стать. Тогда почему наяву всё же остаётся явный привкус горькой потери? Как в любимом анимэ Хана, где главные герои ищут друг друга, находясь в параллельных измерениях. Откуда-то я точно знаю, что даже забравшись на самую высокую гору и поймав лучи радужного света, мне всё равно не отыскать там дорогие сердцу очертания, потому что он не станет звать меня в ответ; со своей далёкой вселенной. Он никогда не бредил идеей встречи. Не видел знаков в череде хаотичных событий. Даже в лучшие времена нашего общения не шёл на поводу у чувств, ведомый лишь звоном подростковых экспериментов. А я никогда не занимался самообманом, поэтому стал инициатором нашего "расставания". По прошествии лет всё это уже не задевает, хотя говорить о том, что мне наконец-то стало всё равно не выходит. Я предпочел отключить эмоции, на этом всё.

Я не должен был оказаться здесь. Не должен был переступать порог комнаты Хёнджина на выход, оставшись слушать мелодию дождя по ту сторону стены, потому что даже имея две руки, в моём мире невозможно спасти две полярно разные души одновременно. Я хорошо понимал, что рано или поздно мне придётся выбирать, с которой из моя собственная душа не сможет спастись в унисон. Стакан наполовину полон, но очевидно, что ни одна из историй не могла закончиться хорошо до тех пор, пока среди пунктов длинного контракта значится тот, что запрещает какие бы то ни было отношения. Если бы мне дали выбор, я бы предпочел никогда не выбирать. Уже так долго я перекладываю на чаши старых весов свои жалкие аргументы (а чем еще заниматься в клетке?). Они кренятся в одну сторону лишь по началу, а в конце неизменно замирают на ровной линии горизонта, и я теряю фокус, принимаясь любоваться очередным закатом неслучившегося. Я бы предпочел жить во вселенной Марвел, где в разных мирах было бы несколько версий другого меня, чтобы все истории были прожиты в полную силу от начала и до конца и не стали гештальтом. Пожалуй, это единственный выбор в жизни, как сделать который я до сих пор не имел понятия.

Мне не по себе от мысли, что там за стеной я оставил Хвана в одиночестве. И дело не в том, что я беспокоился будто без моего нетленного присутствия ему не пережить неприятных событий бесконечного дня. Из них двоих, моих главных героев, Хёнджин обладал способностью стойко справляться со сложностями сам. Без меня в такие моменты ему было гораздо проще разобрать и собрать себя по кусочкам. Но вряд ли тот факт, что в самый сложный момент я оставил его и ушёл утешать другого, как-то поспособствует восстановлению наших и без того непростых "отношений". Украдкой, где-то очень глубоко внутри я надеялся, что Хван всё-таки спал. От этого чувствовал себя подлым предателем и лжецом, хотя точно знал, что даже если Хёнджин слышал, как я ушёл, он никогда не спросит почему. Тем хуже для нас обоих, потому что догадки съедят его изнутри и в конце концов это выльется в очередную ссору. Я так устал сражаться за то, о чем мы не можем нормально поговорить. Даже тогда, когда всё вокруг очевидно рушится и на голову падают куски потолка, большинство констант в моей жизни приходится заключать в очевидные кавычки. Я перестал понимать, осталось ли что-то настоящее.

Хан нервно вздрагивает от слишком удушливого прикосновения, и мне кажется, что до моего вторжения он тоже находился во сне. В том самом лихорадочном. Судя по растерянному выражению лица, резко проснувшись, он хотел бы увидеть совсем не меня. Но я был здесь, и игнорировать моё присутствие даётся ему с большим трудом. В отличии от Хёнджина, Джисон не пытался притворяться. С контролем очевидных эмоций дела обстояли еще хуже, так что я без труда читаю ленту бегущих новостей на его хмуром лбу, когда он переворачивается на спину, чтобы принять обстоятельства лицом к лицу. На моё он даже не смотрит, обращаясь к космосу, Будде или Таносу в ожидании, что тот щёлкнет пальцами вот-вот, и тогда точно не придётся находиться здесь рядом со мной. В отличии от Хвана, это разительное желание освободиться из плена можно и нужно принимать за чистую монету. Когда он касается моей ладони, то удивляет не в меру. Потому что это соприкосновение идёт в разрез с логикой и воцарившейся обстановкой безысходности. Я не спорю, создавая временную связь между нами, если так будет проще разобраться в себе. О своих чувствах я думаю в последнюю очередь. Лишь подпираю его голову, ощущая словно взял Хана на руки, на этот раз не ради забавы напоказ. В комнате не было скрытых камер, а наше реалити-шоу на двоих не наберет и одного просмотра на повторе. А я же так старался, склеивая куски киноплёнки так, чтобы моменты общих воспоминаний с Джисоном совпали с переходами в драматичной песне, что играла на фоне. В моей голове тут же иронично запел Джон Мэйер, его душещипательное соло затронуло самые тонкие струны моей одинокой души. Мы все ужасно одиноки.

Ностальгия непрошено пробивает защитную броню. Хан меняется в лице, делаясь еще более неузнаваемым, когда смотрит так пристально и серьёзно. Тот мальчик, которого я когда-то знал, всегда был весел и беззаботен. Дикий зверёк, что метался по клетке собственного сознания мало общего с ним имел. И всё же он по-прежнему оставался моим в захламлённой памяти. Зиял незримой раной на сердце, той самой обесцененной потерей, забыть о которой невозможно, зная, что на Земле этого мальчика уже давно не существует. Сбитый с толку своими размышлениями, я теряю бдительность, когда ладони Джисона требовательно смыкаются на моих щеках. Удивление крадётся вверх по дуге изогнувшихся бровей. Уже здесь можно было понять, что я абсолютно не готов к такому взаимодействию. Уже сейчас можно было ясно увидеть, что несмотря ни на что, я всё равно останусь рядом ровно столько, сколько понадобится, чтобы сберечь чужую душу. О своих чувствах я думаю в последнюю очередь. Да и что в этом толку, если еще немного и начнётся очередной закат; а я снова не успел сделать правильный выбор.

Когда Хан притягивает меня к себе для поцелуя, внутри что-то с хрустом надламывается. От неожиданности, я даже не успеваю сказать ничего. Только округляю глаза, контуры губ повторив, потому, что ему зачем-то понадобилось стать ближе. Ничего не проходит бесследно. Все наши ошибки на самом деле и не ошибки вовсе, а то, что нам было нужно совершить именно тогда, когда случилось. Я лишь чувствую, что причиной происходящего опять стали обстоятельства, а не зов беспокойного сердца. Куда больше я бы удивился, если бы увидел в его глазах настоящую необходимость во мне, хотя признаться и эта, фейковая, застала врасплох. Позднее, когда я найду себя в размышлениях об этом, я не хочу оправданий. Я отвечаю ему взаимностью, позволяя взять лишь только то, что нужно, чтобы шагнуть в новый день с чистой головой. Моей голове уже не поможет ничего. От этого наш поцелуй едва ли напоминает обмен тактильностью. Скорее попытку утолить моральную жажду, чтобы не сойти с ума от тотального обезвоживания. Помогая ему напиться, о своих чувствах я думаю в последнюю очередь. Опять.

— Я обещаю, — Мой шёпот заполняет прорехи в голове Джисона. Я старательно проталкиваю слова в его уши, смазывая губами пухлую щеку. Ладони находят обессилившее тело. Нет. Этот поцелуй был совершенно не похож ни на один, что бывал прежде. Ни с Ханом, ни с Хваном, от этого теряется спасительная параллель. От этого теряется всякий смысл происходящего и весь мир сужается до размеров наших скрюченных фигур на кровати посреди проливного дождя. Так уродливо и красиво; одновременно. — Обещаю, — Повторяю снова, потому что пустоты внутри Хана слишком много. Так много, что как черная дыра она поглощает всё живое вокруг себя. Поглощает меня. Не замечаю, как принимаюсь хаотично исцеловывать каждый сантиметр его прохладной кожи. Мы похожи на двух вампиров, которым не нужно солнце. Знаю, что даже самые горячие выдохи не способны сейчас согреть ледяной плоти. Знаю, что я совсем не тот, кто должен был утешать его так. А разе был кто-то, кто стал бы? Одиночество Хана встречается с моим, вот и всё. Мы просто две заблудившиеся звезды на карте бескрайнего небосвода, поэтому близость такая дикая даже не претит. Хотя я всё еще чувствую как он ломает себя, чтобы продолжить принимать мои поцелуи, потому что такого точно не должно было случиться в его самом лучшем сне. Быть чьим-то ночным кошмаром — моя единственная роль, пора бы смириться.

Дрожащая ладонь блуждает по худому телу в жесте успокоения. Она цепляется за пуговицу на джинсах, и то как сбивается моё дыхание лишь результат химической реакции организма. Мы так близко, но так далеко друг от друга. Расстояние в тысячу световых лет нам ни за что не преодолеть. Я не пытаюсь, мягко задевая Хана лучами далёкого света. Быть может мы просто всегда жили в разных галактиках, и нам двоим давно светило разное солнце. Я не хочу думать, каким солнцем согревается Хан теперь. Мои губы оставляют едва заметные отпечатки на его коже, с рассветом они выцветут и больше никогда не будут узнаны никем. О своих чувствах я всё еще думаю в последнюю очередь. Но теперь я не думаю еще ни о чьих чувствах вообще, концентрируясь на ускользающем мгновении. Точно гонюсь за солнечным зайчиком, зная, что он никогда не окажется в моих ладонях. Останется мысленно как наваждение мутным утром. И даже на отходах вызовет только приятные ощущения, потому что невозможно возненавидеть — свет. Хан всегда был светом в моей мрачной реальности. И этот шёпот везде. Забирается под кожу ледяными мурашками, пробивает барабанной дробью из дрожи и озноба. — Я обещаю тебе.... — Остатки самосознания уплывают в небытие. Весь мир тонет, и мы с Ханом тонем вместе с ним, оказавшись в самом центре бешеной воронки. Еще немного и нас уже не спасти. Я не хочу думать об этом. Я не могу думать об этом. Я не могу думать ни о чем...

Ноль мыслей, когда я грубовато одёргиваю края брюк ниже. Ноль мыслей, когда прижимаюсь пересохшими от частого дыхания губами к ушам Хана. Ноль мыслей, когда моя ладонь бессмысленно сжимает худощавый бок, и это прикосновение фантомной болью отзывается в собственном. Так ярко, так ненормально сильно, потому что всё происходящее выпадает за рамки обыденности. Я слышу, как Джисон рыбой открывает рот, чтобы что-то сказать, но говорить уже слишком поздно. Я чувствую, как он впивается пальцами в моё плечо, ища поддержки или пытаясь оттолкнуть (скорее второе). Я понимаю, что черта между нами остаётся где-то далеко позади, и что завтра уже будет невозможно откатить назад. Сложить в долгий ящик или притвориться, что ничего не было. Я понимаю так многое, что от этого понимания становится страшно. Потому лишь упрямей утыкаюсь лбом в его висок, возможно, впервые в жизни мне тоже очень хочется попросить о помощи. Помоги мне, Хан. Забудь о своем далёком солнце хотя бы на мгновение и притворись, что всё, что происходит сейчас не нуждается в кавычках. Но он просыпается так невовремя, а я погружаюсь в тягучую кому, когда цунами из вспыхнувших чувств накрывает всё вокруг кромешной темнотой. Я тону. Я задыхаюсь. Чувствую как вода наполняет мои лёгкие, выталкивая остатки кислорода. Перестаю понимать что-либо вообще, когда прижимаюсь собой так тесно, буквально вмазываясь своими бёдрами в его, от чего из груди вырывается смятый полустон. Мне бы хотелось, что бы Хан поймал его своими губами, но увы, наша звериная тактильность не предполагала и толики романтизма. Сложно быть романтиком, когда ласкаешься к другому зная, что за стеной тебя возможно всё еще ждёт тот, кто никогда не относился к твоим стонам так небрежно. Оттолкни меня, Хан. Сделай этот выбор сам, потому что новый закат может стать последним для нас обоих.