in the celestial vaults i drew bedraggled breaths
because i am unloved
i went as far as i could get

Каждое мгновение, от которого меняется твоя жизнь, находит свое место в памяти. События приобретают свои краски, и каждый раз, пытаясь пробудить их в памяти, они отражаются в каком-то неясном, умиротворяющем тумане. Детали размыты, и ты можешь не помнить собственных произнесенных слов, но в этой мгле отражается лишь то, что по-настоящему важно. Лишь то, что имеет значение для твоих мыслей, для твоих рук, на которых ты все еще можешь почувствовать легкое дуновение тех прикосновений из прошлого. Смывается время, будто следы на песке, и ты уже не помнишь тот город, то место, на котором вам посчастливилось пересечься друг с другом. Но на щеках ты все еще чувствуешь то неприятное жжение из-за ветра смешанного с соленым океанским воздухом. В ушах стоит тот глухой шум проносящихся мимо людей, их силуэтов, ведь память давно стерла их лица. И лишь одно лицо сохранило все свои черты в твоих воспоминаниях. В мельчайших подробностях ты помнишь те глаза, глубокие, удивительного голубого оттенка, те слегка нахмуренные брови из-за внезапно показавшегося из облаков солнца. То неясное движение уголком рта, малейший жест, выдающий волнение, которое ты путаешь с неприятием. Все это только спустя время обретет для тебя смысл, и этот момент станет одним из тех, что изменил твою жизнь, но сейчас ты этого даже не замечаешь. Только долгое время придаст твоему настоящему правильную форму.
Воздух перестал казаться наэлектризованным из-за напряжения, повисшего в нем. Теперь волнение оставило меня, уступив место легкому удивлению. Внезапная перемена в поведении Леонардо заставила меня задуматься о нем, и теперь с его лица исчезла та маска обиженной знаменитости. Странно, но я даже испытала некую неловкость от его извинений, давно отвыкнув от таких слов в своей жизни. Шагая по довольно истоптанной земле и засунув руки в карманы куртки, я бросала короткие взгляды на лицо Леонардо, думая о том, каким же человеком является он. Его брови расправились, и исчезла та морщинка между ними, говорящая о его недавнем недовольстве. В те моменты, когда он поворачивал голову, разглядывая поля вокруг, растянувшиеся к самому горизонту, его глаза были удивительно спокойными. Ловлю себя на мысли, что не смотря на всю обстановку хаоса и напряженной работы вокруг, Леонардо казался абсолютно естественным на этой площадке, будто бы для него нет ничего нормальнее в жизни. Оказавшись около двери, я понимаю, что на протяжении всего пути не произнесла и слова, и только теперь замечаю это затянувшееся молчание. Но на этот раз никто из нас не придал значения этой долгой паузе, и в моей голове проносится мысль, что за все последнее время мне ни с кем не было уютнее молчать так же, как и с мистером ДиКаприо. - Вот и пришли.
Оглядываю аккуратно расставленные повсюду вещи и ящики, подписанные сбоку черным маркером. Все лежало в точности так же, как мне пришлось в скором порядке оставить день назад. Оказавшись внутри, я сразу начала оглядываться, пытаясь вспомнить, в какой из коробок хранится чистящий порошок, и тут же почувствовала холод, царствующий внутри, в лишний раз убедившись, что порядок в вещах должен быть повсюду. И в твоем родном доме, и на другом конце света, в богом забытой деревне на краю острова. Оборачиваюсь к Лео в тот самый момент, когда он второпях вешал платье на место. - Ничего страшного. Вернее... оно даже не принадлежит мне. Достав из ящика мыло и пятновыводитель, протягиваю руку, в которую без лишних вопросов Леонардо вручает свой шарф с таким видом, будто я вместо него собралась провести сложнейшую операцию. Снимаю куртку, так полюбившуюся мне за время съемок, и аккуратно вешаю ее на край стула, подальше от Лео, уже успевшего устроиться в самом углу. Вглядываясь в грязно-серые пятна на белоснежной материи, я на миг забываю о том, кто находится со мной в одной комнате, сконцентрировавшись лишь на одном действии, пока вопрос мужчины не нарушает тишину. - Да, конечно же нравится. Я умолкаю на половине фразы, на секунду задумавшись над вопросом. Крис удивительный творец, и так скажет любой, кому посчастливилось с ним работать. В глазах других людей он казался строгим, бескомпромиссным человеком, с расчетливым разумом и маниакальным желанием делать лишь так, как видит он. Это было правдой лишь отчасти, и я вновь и вновь сталкивалась с тем чувством самообмана, когда Нолан оказывался не таким, каким его рисовало мое воображение. В нем удивительнейшим образом были сбалансированы все чувства, а его редким недостаткам спустя время я смогла найти лишь одно объяснение - он был безумно влюблен в кино и в свою работу. Независимый человек, которому приходилось работать на студию, дабы воплотить свои идеи в жизнь. - Мне всегда нравились его картины, не смотря на все эти сложные и громоздкие конструкции сюжетов. Иногда появляется желание стать частью какого-то одного большого процесса, понимаете? У меня это желание постоянно. Я перестаю следить за ходом мысли, не замечая, как начинаю произносить слова вслух. Расправляю на коленях шарф, внимательно разглядывая его, пытаясь заметить пропущенные пятна. В тишине присутствие Леонардо становится почти неявным, и я бросаю на него короткий взгляд, чтобы убедиться, что он все еще здесь. - Мёрф близка мне по духу, но я все же стараюсь играть тех персонажей, которые не похожи на меня. Это было правдой. Если бы мне предложили сценарий какого-нибудь персонажа-водолаза или просто любящего плавать человека, я бы со всей присущей радостью согласилась, не смотря на то, что боюсь воды. Преодолеть собственный страх стал бы для меня исходной точкой в этой работе, мне нравилось заставлять себя, будто разрушая стены внутри. Но в Мёрф было что-то другое, и лишь Крис, несознательно, помог мне понять, что же было в ней. Съемки подходили к концу, но, кажется, мне так и не удалось преодолеть те страхи, что вызывала во мне эта роль. И теперь, в очередной раз разглаживая чужой шарф на собственных коленях, я задумалась о том, что же удерживает меня в одной точке, когда все проносится мимо меня и уходит куда-то вперед, когда я остаюсь на месте. Я вглядываюсь в спины уходящих. Страх быть любимой и страх быть отвергнутой, эти ли чувства я так долго взращивала внутри себя, не пытаясь их преодолеть и найти помощи в объятиях другого человека? - Но иногда не провести параллели между собой и своим персонажем просто невозможно. - произношу я на выдохе и встаю, складывая пополам шарф и поднимая взгляд на мужчину. Леонардо поспешно ставил баночку с пудрой на край стола. То, что он вряд ли слушал меня, даже радует. - Надеюсь, у меня получилось исправить нанесенный вам и вашему памятному подарку ущерб. Мне правда жаль, что так вышло. Его слова о матери вызвали во мне чувство вины, что я в очередной раз не заметила нанесенной кому-то обиды. Не знаю почему, но со мной часто такое бывало, что мои неосторожные действия или неаккуратно произнесенные слова задевали кого-то. Стыднее всего было то, что я этого даже не замечала, не обращая внимания на чужие слова. В каждой фразе слышать скрытую угрозу или упрек - это стало привычкой, из-за которой во многом в моей жизни появлялись проблемы. Протягиваю руку Леонардо, встающему мне навстречу, и вздрагиваю из-за внезапного шума. Со слегка приоткрытым ртом наблюдаю, как в воздухе повисла тонкая завеса из-за мельчайших пылинок пудры, повисшей в воздухе, в голове прикидывая, сколько по времени придется это убирать. Улыбаюсь мистеру ДиКаприо, чтобы не засмущать его еще больше, если это возможно, но улыбка выходит еще более неловкой. - С вашим везением... Вы еще легко отделались, столкнувшись со мной. Хотя кто знает, может это станет самым плохим воспоминанием о вашей поездке в Исландию. - с коротким смешком произношу я, поднимая с пола баночку с тем, что осталось от пудры внутри, и складывая это на дальний край стола. И вновь этот мужчина напротив привел меня в то состояние, когда понимаешь, что ты обманулся. Улыбаясь с телеэкранов зачаровывающей улыбкой, Леонардо всегда казался мне изысканным мужчиной со всей присущей аккуратностью и любовью к утонченному поднятию бокалов с шампанским в честь своих друзей. Теперь же от этого образа не осталось и следа в моем воображении. Он стал человеком, с обыкновенной неуклюжестью и склонностью попадать в неловкие ситуации, разрушая чужие трейлеры, но от этого появилось лишь большее желание довериться ему. Задумываюсь на пару секунд после его предложения. В радиусе пяти миль мы бы не нашли ни одной нормальной чашки кофе, а на площадке подавали лишь его жалкое подобие с запахом ненавистной ванили. Я коротко соглашаюсь и хватаю со стула куртку, ведь путь, задуманный мной, нам предстоял неблизкий.
- Учтите, что Крис отпустил меня лишь на час, поэтому только за кофе и обратно. Я завожу машину, и тут же чуть не срываюсь с места, вовремя нажав на педаль тормоза. Я вовремя успеваю вспомнить о том, кто сидел рядом со мной, и ругань, чуть не сорвавшаяся с губ, остается беззвучной. - Мне давно не приходилось водить, поэтому вам лучше пристегнуть ремень, я думаю. Я не успеваю закончить фразу, как слышу щелчок ремня безопасности сидящего рядом Леонардо. В его глазах застыло что-то, похожее на полнейший ужас от предстоящей поездки, и я пытаюсь разрядить напряженную обстановку, включив радио, по которому передавали очередной прогноз погоды, сообщающий об угрозе шторма. Нужно будет сообщить об этом Крису, если это не успел кто-нибудь сделать до меня. Выехав на асфальтированную дорогу, собрав по пути все ямы и кочки, направляю машину в сторону ближайшего населенного пункта, набрав скорость. - Вы надолго собираетесь здесь оставаться? Поворачиваю голову к мистеру ДиКаприо, заглядывая в его глаза. Дорога прямая, куда она денется!

n o w   a l l   o f   t h e
l a n d s c a p e
it's just an
empty place.

—  —  —  —  —  —  —  —
— Я давно не сидела за рулем, — кажется, в сотый раз я произношу это, чтобы оправдаться перед Леонардо за свою ужасную езду. Не понимаю, почему я так волновалась перед ним, ведь даже когда я встречала таких же знаменитых людей за все время своей непродолжительной карьеры, я не волновалась так, как сейчас. И это было не то праведное волнение перед успешным человеком, находящимся на вершине, когда ты стоишь лишь у подножия, не сделав пока ни единого шага наверх, нет. Это было сродни тому чувству, вспыхивающему внутри, заставляя щеки гореть, когда сидя за школьной партой ты замечаешь, что на тебя впервые посмотрел один из твоих одноклассников. Впервые посмотрел тем взглядом, которые позднее девочки мечтают ловить на себе все чаще. Не отрываю взгляда от дороги, вцепившись бледными пальцами в грубую кожу руля. Это не было каким-то ошеломлением, медленно проникающим в закоулки разума и выключающим напрочь мысли. Хотя сейчас, нужно признаться, я не могла ухватить и удержать в голове хоть одну мысль. Они метались во мне, непонятно почему, в какой-то истерике повторяя один и тот же вопрос. Что же делать. Что же делать. Но ведь ничего необычного не происходит. Я пытаюсь успокоить внутреннюю дрожь и взять себя в руки хоть на секунду. Ничего необычного не происходит, я всего лишь еду в одной машине с Дикаприо, который, кажется, все больше убеждается в том, что живыми нам не доехать обратно до съемочной площадки. Но кого я пытаюсь обмануть? Дорога - это последнее, что на самом деле могло меня волновать. Кажется, я вообще не видела пути перед собой, двигаясь автоматически, по памяти, невидящим взором уставившись куда-то вдаль. Мечущиеся мысли закрыли собой весь обзор, и только голос сидящего напротив мужчины выводит меня из своеобразного транса. В панике поворачиваю направо, чуть не пропустив нужный поворот, немного проехавшись по встречке. Дергаю за рычаг, совершенно забыв о всех правилах вождения, и машина издает непонятный, чужеродный треск, которого, я точно знала, нормальный автомобиль издавать не должен. И лишь в моей голове проносятся слова молитвы, чтобы все оказалось в порядке, машина издает душераздирающий звук и с глухим ударом останавливается на месте.
— Черт, только не... — Я не успеваю закончить фразу, как раздается громкий хлопок, и из-под капота начинает медленно струиться дым. Я складываю руки сверху руля и кладу на них лоб, тяжело выдыхая, будто молясь неизвестно кому и зачем. Почему все в моей жизни происходит не так, как я этого хочу? Простой вопрос, который я задаю себе регулярно, звучащий в моей голове скорее утвердительно, чем вопросительно. На секунду забываю, что справа от меня сидит Лео, и его голос напоминает мне, что теперь у меня вдвое больше проблем, первой из которой является безопасное возвращение мужчины до площадки. В голове промелькает мысль о том, в какой панике будут его агенты, когда он не вернется вовремя, какой переполох поднимется среди них, и сквозь все собственные нервы мимолетно проносится моя улыбка. Сейчас все выглядело именно так, как они и подумают. Я украла Леонардо прямо среди белого дня и отвезла его в незнакомый лес, где не ловила сеть, и нам повезет, если за весь день мимо нас проедет хоть одна машина. Некоторое время мы молчим, наблюдая за тем, как струи дыма подхватываются ветром и уносятся вдаль, растворяясь в воздухе. — Кажется, она все-таки заглохла. — Неоспоримый и абсолютно логичный вывод. Поворачиваю голову к Лео, ожидая поймать его смущенный моей глупостью взгляд, но тот уже выходит из машины и с совершенной уверенностью открывает капот. Задерживаю взгляд на его лице, которое с хмурым и сосредоточенным видом скрывается за капотом, и с удивлением осознаю, что какой бы популярностью он не обладал, он оставался обычным человеком, мужчиной, разбирающимся в поломках, умеющим взять все в свои руки и не сеющим панику в неожиданных ситуациях. Он склоняется к моему окну, и тревога начинает завладевать мной. Тысяча вопросов проносится в голове со скоростью звука, главный из которых оставался все тем же, терзающим мой разум все последние часы. Что же теперь делать? Поднимаю растерянный взгляд на Лео и беру себя в руки. Меньше всего мне хотелось сейчас терять перед ним все свое самообладание и показаться ему кисейной барышней, не умеющей действовать в критический момент и паникующей на пустом месте. — Уверена, что-то все-таки можно сделать. — Выбираюсь из машины, стараясь не замечать, как мужчина закатывает глаза. Склоняюсь над дымящимся двигателем и понимаю, что ни черта не знаю. Абсолютно. Запускаю руки между деталями машины, пытаясь вспомнить хоть что-то из базовых знаний, но взгляд Лео, который я чувствовала кожей, сбивал с толку, возвращал все мои мысли к себе, заставляя забыть о том, что сейчас важно. И я забываю. Поднимаю руки, запачканные в саже, и захлопываю капот. Короткий вздох, вырванный из легких, дает понять, что Лео подошел ко мне ближе. — Что ж, это и вправду ведро. — Пытаюсь улыбнуться, но улыбка выходит слишком нервной, в тот же момент исчезая с моего лица. Иногда стоит смолчать и не делать ситуацию еще более неловкой, пытаясь разрядить напряжение. Но почему-то эта здравая мысль приходит ко мне лишь после произнесенной фразы. Поднимаю голову наверх, проследив за устремленным в небо взглядом мужчины, и знакомое нервозное чувство хватается за сердце. Черные тучи стремительно заволакивали и без того пасмурное небо. Приехав сюда, в первое время я постоянно ощущала раздражение из-за слишком переменчивой погоды, которая за минуту могла смениться от яркого солнца до ледяного ливня. Я привыкла к погоде в родной Калифорнии, которая теперь казалась такой далекой, словно вся прошлая жизнь происходила не со мной. Спустя время я, конечно же, привыкла к бушующим ветрам и регулярным дождям, преобладающими на этом острове, но теперь волнение за другого человека выбило из меня все спокойствие, с которым я распрощалась еще в дороге. Как обычно, пытаюсь составить в своей голове план, с которым мы как можно скорее вернулись бы на площадку, но ничего не приходит в голову, и мысль о том, что Лео может промокнуть, начинает мелькать чаще, чем мысли о том, что я опоздаю и Крис снимет с меня за это шкуру.  — Значит, вы никогда не попадали под исландский дождь. — Чуть громче, чем обычно, произношу я, пытаясь перекричать ветер и начинающийся ливень. Тяжелые ледяные капли начали падать на лицо, будто царапая кожу, и спустя мгновение ливень уже застилал собой весь взор, и вымокшие пряди волос неприятно прилипли к коже. Взглядом даю понять, что нам лучше вернуться в машину, и залезаю на переднее пассажирское сидение, туда, где было ближе. Рядом, на водительское место, опускается Лео, и со звуком захлопнутых дверей дождь глухими ударами начинает бить по крыше и лобовому стеклу, смывая за окном весь остальной мир, превращая его в размытое пятно.
Стягиваю с себя влажную куртку, на миг задумавшись о том, что меня непременно отругают за испорченный реквизит, и закидываю ее на заднее сидение. Холод тут же пробирается под кожу, сковывая все мысли, но я с тем же упрямым и нелогичным упорством стараюсь не подать вида, что мне холодно. — Кажется, это надолго. — выглядываю в окно, не видя ничего, кроме серого ничего за окном и стекающих по стеклу струек воды. Наконец, поворачиваюсь к Лео, неподвижно сидящему рядом и с растерянностью наблюдающим за дождем. Наверное, утром он себе даже представить не мог, что сегодня окажется со мной в самой глуши Исландии, с заглушенной машиной и бушующей погодой за окном. Некоторое время наблюдаю за ним, и установившееся в воздухе молчание ни на секунду не смущает меня. Кажется, я впервые встретила человека, с которым мне было бы уютно находиться одной. В безысходности ситуации медленно меня начинает покидать волнение, уступая место спокойствию. Я перестаю ощущать холод. — Может быть, перейдем на ты?
—  —  —  —  —  —  —  —
http://funkyimg.com/i/2gzkw.gif http://funkyimg.com/i/2gzkv.gif
Jameson Nathan Jones - Audiemus
Трясущимися пальцами пытаюсь набрать телефонный номер, но постоянно ошибаюсь, набирая вместо восьмерки девятку. Мир сжимается вокруг меня, страх сковывает в тиски сердце, заставляя его бешено колотиться, и в мыслях дикими и тяжелыми ударами бьется о стенки моего разрушающегося разума лишь одни слова - нужно успеть. Механический голос отвечает мне вместо сестры, оповещая о том, что номер не доступен, и срываясь с последних нитей, протянутых между мною и самоконтролем, разбиваю телефон об пол. Экран пару раз мерцает и затухает, и в тот же момент я опускаюсь, безрезультатно пытаюсь собрать телефон вновь, в диком волнении понимая, что она может позвонить, а меня не окажется рядом. Ведь она все еще там, в его квартире, наполненной запахом дешевых сигарет. Мне нужно было давно забрать ее оттуда, переубедить ее и поставить точку в нашем общении с отцом. Оторвать ее от этих болезненных отношений, с которыми ей было так сложно покончить, словно боль стала ее любимым чувством. Но осознание пришло ко мне слишком поздно. Слишком поздно, прежде чем я успела сделать хоть что-нибудь. Поднимаю голову, отгоняя от себя эти мысли. Нет, ничего не произошло, это ошибка, и она все еще жива. Она могла вновь пугать нас, вновь требовать внимания к себе и своим проблемам, с которыми мне было так сложно помириться. Я постоянно говорила, что она лишь накручивает себе и миллионы людей вокруг справляются со схожими проблемами без чужой помощи. Теперь в сокрушении я понимаю, что она была больна, и где-то в сердце болезненно игла проткнула мою собственную плоть. Оставляю лежать на полу разбитый телефон, поднимаюсь на ноги, нетвердой походкой подойдя к окну и взглянув на непроницаемое серое небо. Я все еще отвергаю от себя эту чудовищную мысль, уже не с такой силой, слабо, с каждой секундой сдаваясь перед ней все больше, и знание невыносимой правды медленно выкачивает из меня весь воздух. Пытаюсь сделать хоть один вздох. Все вокруг начинает плыть, но я продолжаю неподвижно стоять перед окном и невидящим взглядом рассматривать небо. Нет сил даже расплакаться. И все, что я могла ощущать, внезапно расстворилось, и все мысли остановились в холодном спокойствии. Ее нет. Ее нет. Нет. В квартире раздается звонок.

i hope that you somebody,
someone i could count
to pull me to my feet again
when i was in doubt
http://funkyimg.com/i/2hPpP.gif http://funkyimg.com/i/2hPpM.gif

Дом этого человека находился в конце улицы. Медленно ступаю по рассыпанному гравию, стараясь наступать как можно тише, но камни рассыпаются в стороны с каждым моим шагом. Каблуки туфель утопают в земле, угрожая слететь с ног, но ничего хоть отдаленно не могло отвлечь меня от мысли, что я собственной волей оказалась здесь, там, где обещала себе никогда не появляться. Поднимаю взгляд к окнам, со страхом ожидая увидеть за замутненным от времени и грязи стеклом лицо того человека. Стены совсем обветшались, краска потрескалась, оставаясь гниющими пятнами по всему дому. Пытаюсь вспомнить лучшие дни, но как не стараюсь, в памяти этот дом остается все тем же, будто все эти пятна на нем появились вместе с постройкой. Поднимаюсь по старому деревянному крыльцу, не дотронувшись до потрескавшихся перил. Дверь открыта, как и обычно, лишь безумец мог бы решить что-то украсть здесь. Кончиками пальцев касаюсь двери, толкая ее вперед, и тут же отдергиваю руку, словно от больного зверя. Дом, в котором сохранились вся моя боль, неизвестный, пугающий своими воспоминаниями, утопал в гробовой тишине. Прохожу по коридору, перешагивая разбросанную по полу обувь. На стене из последних сил держалась деревянная треснутая фоторамка, с двумя девочками, чьи улыбающиеся лица в обрамлении рыжих волос под гнетом времени и осевшей пыли стали почти неразличимы. Поворачиваю за угол и в гостевой замечаю на диване сверток из старого выцветшего одеяла, которое когда-то очень давно Джульет подарила хозяину этого дома в день знакомства. Что-то начинает шевелиться под тканью, пробужденное звуком незнакомых шагов, и спустя мгновения из-под одеяла появляется лицо моей сестры. - Здравствуй. На выдохе произношу я, стараясь говорить как можно тише. Почему-то нарушать тишину этого дома показалось мне кощунственным. Прохожу вглубь комнаты, не отрывая взгляда от Джульет, устало уронившей свою голову обратно на подушку. Она совсем изменилась. Пугающе впалые щеки на посеревшем лице не отвлекали внимания от потускневших, спутанных и сбившихся в комок волос. Тонкими, бледными руками Джульет берет со стола пачку сигарет и через несколько секунд выдыхает из легких едкий дым. Поднимает на меня свои глаза, теперь казавшиеся кукольно-большими для исхудалого лица, и заметив мой хмурый, обеспокоенный взгляд, отводит их в сторону. - Зачем ты пришла? Всматриваюсь в ее когда-то блестящие глаза, черные круги под ними, и не могу поверить, что несколько лет назад нас с ней постоянно путали. Теперь от прежней Джульет не осталось ничего, лишь ее тень, истончившийся призрак, сквозь который я видела ее мир, темный, без единого луча света, такой же жестокий по отношению к ней как ее собственный отец. Подхожу к столу и взяв с журнального стола ее пачку, достаю сигарету. - Я не могу смириться с тем, что ты с собой делаешь. - Отхожу к окну и через мгновение выпускаю в серое стекло белый дым. Как давно я курила в последний раз? Кажется, это было пару лет назад. Пытаюсь зацепиться взглядом хоть за что-то на улице, но это так же бессмысленно, как искать цвета на черно-белой картинке. Ее молчание раздражает. Оборачиваюсь к сестре, к ее пустому и равнодушному взгляду, будто смотрящим сквозь меня. - Ты не понимаешь, что я хочу лишь, чтобы у тебя все было хорошо. Ты... - Она отворачивается. Вновь, не хочет ничего слушать, и ее поведение вмиг вызывает где-то внутри волну раздражения. Почему она меня не понимает? Не хочет понять, даже не пытается, будто сделав шаг мне навстречу, она проиграет что-то в жизни. - Он не сделает для тебя абсолютно ничего. Никогда, как бы ты не прыгала перед ним. Ты ему не нужна, как и я, как и наша мать, он просто ничтожество. - Мне даже не нужно было говорить его имени. Тот человек, которого я никогда не назову отцом, и сестра сразу поняла, о ком я. Джульет в ту же секунду оборачивается от пощечины моих слов, и пряди волос падают на ее лицо. - Слушай, заткнись, хорошо? Не говори ничего, просто помолчи, ладно? - Пробиваюсь сквозь грубость ее голоса и сажусь на диван рядом с ней, опустив недокуренную сигарету в пепельницу. - Я ведь хочу только помочь. - Мой голос меняется, и по взгляду Джульет я понимаю, что она, возможно, впервые осознает мое волнение. - Пойдем со мной. Ей стыдно, я вижу, за все те ошибки, которые она допустила в своей жизни, и мне лишь остается доказать ей, что ничего не сможет изменить того факта, что она остается моей сестрой. Опускаю ладонь ей на плечо и провожу ею вдоль ее руки, прикасаясь пальцами к красноватым дорожкам вен, исходящим от сгиба ее локтя, утыканного небольшими, но немного кровоточащими точками. Джульет не выдерживает и, смутившись, отдергивает руку, пряча ее под одеялом. - Мне не нужна ничья помощь.
В нем было что-то, чего я не могла уловить. Не могла разглядеть сквозь его устоявшийся образ в моей голове, но с каждой секундой этот образ рассыпался на части, открывая мой взор, открывая того человека, каким он был на самом деле. Лео отворачивается к окну, разглядывая сквозь непроницаемое серое пятно бушующую погоду. Разглядываю его руки, которые он сложил на руле, хотя мы не двигались с места, и борюсь с желанием их коснуться. Мы были незнакомы друг для друга, все еще слишком далеки за то недолгое время, которое мы находились вместе, но от чего-то во мне было чувство, что я давно его знала. Непонятное, но дарящее теплоту в мыслях, будто от них я могла согреться. Но холод и вправду уходит на второй план, как только я думаю о том, что мы остались отрезанными от целого мира, которому мы обязаны принадлежать. И только теперь, в сломанной машине, с дрожью от холода в сердце, рядом с настолько знакомым незнакомцем я начинаю чувствовать комфорт. За окном раздаются едва уловимые, далекие раскаты грома, и пальцы Лео сжимают сильнее руль. Взгляд ясных глаз возвращается ко мне, и я смущенно улыбаюсь, стараясь не сдаться перед ним и собственным волнением. Этот день становится удивительнее с каждой секундой, и я почему-то не ощущала себя потерянной в этой буре.
- Да, может быть, здесь что-нибудь должно быть, - смутившись того, как его руки протянулись над моими коленями, я неосознанно вжалась в кресло. Напряжение сводит тело, и как только Лео откидывается обратно в своем кресле, я расслабленно выдыхаю. Не понимаю, что со мной. Не понимаю, что он заставляет меня чувствовать, не делая при этом ничего. Приказываю себе хоть немного расслабиться и вернуться к себе, к той, которую мужчинам невозможно смутить, невозможно сбить с толку и выставить глупой. Протягиваю руку, хватаясь за край расстеленной на коленях мужчины бумажной карты и тяну немного к себе. В глаза сразу бросается незнакомый язык, пока я не понимаю, что это почерк Нолана, отметившего для себя какими-то особыми символами известную лишь ему информацию. Некоторое время пытаюсь разобраться во всех линиях, казавшихся рандомно разбросанных по всей карте, и не замечаю, как мой собственный взгляд поднимается наверх и застывает на лице Лео. Его сосредоточенные глаза смотрели прямо, голубые зрачки немного подрагивали, читая чертеж местности, и в этот самый момент я увидела его, словно впервые, открыв для себя человека и разрушив тот образ в голове. Он превратился в чистый лист, на котором теперь я могла записывать все то, что вижу в нем. Светлые волосы, идеально убранные назад даже в такой ситуации, губы, постоянно сомкнутые, хотя, возможно, это было тем самым небольшим жестом, отличающим его состояние сосредоточенности и усиленных размышлений. Отбросив назад весь мир с его невыносимыми вспышками фотокамер и восторженными криками, я понимаю для себя, что Лео красивый мужчина, не тот, кем он видится всем остальным. Его простой взгляд, лишенный в этот момент всякого напряжения, всей той тяжести, когда тебе необходимо быть другим для всех, заключил в себе того человека, на которого я взглянула впервые. Неизвестная грусть застывает в глубокой синеве его глаз, и я падаю в эту воду, и тяжелые волны смыкаются над моей головой. Словно неизвестный мерцающий свет среди чернеющей чащи, привлекающий к себе так невыносимо, я ощущаю желание опуститься к самому дну. Со временем воздух перестанет быть необходимым. Но что-то тянет меня на поверхность. Знакомое горькое чувство дает о себе знать болезненным уколом в сердце, заставляющим вспомнить. Сколько раз мне приходилось так прощаться с воздухом и нырять в человека? Раньше у меня не получалось не отдавать себя всю целиком, посвящать себя в новую религию и менять веру. Видеть перед собой всюду одно лицо и ставить его в ореол собственной слепой верности. Но потом меня вырывали со дна, бросали на суше, словно рыбу, заставляя задыхаться в этом обжигающем песке. Ничего не должно повторяться. Но иногда омут так и тянет, чтобы в него прыгнуть и надеяться, что больше никогда ты не вынырнешь на поверхность вновь.
Лео поднимает голову, и наши взгляды встречаются, но я не хочу в очередной раз отворачиваться. Странное ощущение где-то в груди подсказывает, что ему можно доверить себя и свои мысли. Как же непонятно... Я знала его слишком мало, чтобы могла прикоснуться к нему, но несколько часов наедине с ним подарили мне удивительную уверенность. Я бы назвала это знанием. Мысли рвутся наружу. Нет желания обернуться назад, посмотреть на тех, кому, казалось, я могла когда-то доверить собственную жизнь и кто безжалостно разочаровал мои ожидания. Вся прошлая жизнь дышит в затылок, положила свою тяжелую, испещренную в шрамах руку на мое плечо и требует развернуться. Посмотреть назад. Убедиться, как часто я могу ошибаться в своих чувствах, как часто я убеждаю себя в том, что те самые особенные моменты все-таки существуют в моей жизни, закрывая глаза на их мертвенную бледность. Но я в очередной раз наступаю в это разбитое стекло, намеренно, зная об этой колючей боли, ожидающей впереди. По-другому не могу. По-другому не получается. По-другому и не умею. Отвергаю от себя мысли, возвращающиеся вновь и вновь, но даже теперь у меня не хватает сил принять их и признаться самой себе, что я сама виновата и рассыпала себе под ноги стеклянные осколки собственноручно. Кажется, я сама превращаюсь во что-то стеклянное, с пустотой внутри. Готовое треснуть от любого прикосновения, покрыться паутиной трещин и в один прекрасный момент просто разбиться. Пару раз моргнув, отвожу взгляд, всматриваясь в бесконечный дождь за окном. Стекла начинают покрываться испариной, и я протягиваю руку, проводив пальцем по окну и наблюдая за оставшимся на нем влажным пятном. Голос Лео вновь приковывает меня к себе. - Мне не холодно.  Вспышка молнии за окном на миг озаряет его кожу, и я замечаю отразившийся, такой же вмиг вспыхнувший страх на его лице, но он не пытался скрыть его, не пытался отвернуться и вмиг сменить тему, пряча эту допущенную оплошность. - Грозы здесь случаются часто. - Без всякого стеснения смотрю прямо в его глаза, и едва слышу свой голос, будто он принадлежал какому-то другому человеку. Пытаюсь подобрать какие-то слова, но молчание кажется мне в эту минуту самым приятным. Его предложение сбивает меня с толку. От чего-то мне было страшно прикоснуться к нему. Страшно от того, что я могу почувствовать, что сразу разрастется в груди, заполняя собой все легкие. С чем я не смогу справиться. Спустя мгновение медленно протягиваю ему закоченевшие руки, и его ладони останавливаются в миллиметрах от моих. В пальцах вспыхивает огонь, и наблюдая за нашими руками, мне в голову приходит мысль, что такое же тепло появляется, когда опускаешь ладони в камин. - Это похоже на магию. - Широко улыбаюсь непонятно чему, подняв взгляд к лицу Лео, и в эту же секунду он убирает руки, разорвав связь, едва зародившуюся в том ничтожном пространстве между нами.
Что-то щелкает в голове, заставляя меня отвернуться от прошлой жизни и взглянуть в глаза мужчины напротив. Громкие удары дождя становятся чаще и сильнее, и испытывая незнакомое чувство, что за окнами этой машины перестал существовать весь мир, я неуверенно дергаю руками в сторону Лео. Пересилив вмиг вспыхнувший страх, я осторожно дотрагиваюсь до его рук, обжигая мягкую кожу собственной холодностью. Не могу поднять глаз. Но чувствую, как его взгляд останавливается на моем лице. Воздух вокруг вмиг становится горячим, и спустя пару секунд я убираю руки. Как только перестаю чувствовать его кожу под своими пальцами, я тут же начинаю себя корить за этот порыв. Но желание соприкоснуться с Лео было слишком сильным, намного сильнее того страха сгореть в ту же секунду от этого самого прикосновения. Убираю за ухо выбившуюся прядь, и когда молчание становится невыносимым, я решаю выдавить из себя хоть слово. - Дождь становится сильнее. Вдруг он будет идти всю ночь? - Не могу заставить себя повернуть к нему голову, и неловко обняв руками собственные плечи, нахожу в окне точку, от которой не отрываю взгляда. - Безумный день.

n o n !   j e    n e   r e g r e t t e   r i e n . . .   c a r   m a   v i e ,   c a r   m e s   j o i e s
aujourd'hui, ça commence avec toi.

Неуловимое дуновение ветра приводит в движение кружевные занавески на окне, наполняя светлую комнату шелестящим звуком. Отрываю долгий взгляд от черно-белой фотографии на туалетном столике и, поднявшись, захлопываю окно, выглядывая на неширокую улицу, на которой располагалось все, что сделало бы жизнь любой семьи еще счастливее. Маленький магазин с фруктами, где Люсьен в очередной раз начинает заигрывать со своими далеко немолодыми покупательницами; пекарня, откуда на всю улицу расплывается запах свежего хлеба, делающий этот день еще жарче; на перекрестке улиц стоял немолодой мужчина, чье имя мне так и не удалось узнать, в полнейшем молчании продающий газеты. Эта жизнь, кипящая под окнами моей квартиры, казалась абсолютно нормальной, являющейся эталоном благополучия и размеренности, которых мне так не хватало в прошлом. Но что-то в этом всем сбивало меня с толку, заставляя взглядом отыскивать среди этих людей, неторопливо идущих по тротуарам и радующихся этой безмятежной жизни, единственного бегущего человека, опаздывающего на свой поезд, плачущего ребенка и его мать, раздраженную вызванным шумом... Мне казалось все это надуманным, будто бы я не могла успокоиться в моменты счастья и продолжала искать источник проблем, найдя его бесконечные истоки внутри самой себя. Ведь все теперь хорошо. Все хорошо. Но какое-то горькое чувство застряло на языке, будто я пытаюсь проглотить комок грязи, убеждая себя, что это кусочек сладкого шоколада. В чем-то я остаюсь неправой. До сих пор задаюсь вопросом, поступила ли я правильно, добившись роли в новом проекте. Это привело в бешенство Гийома, пустив еще одну глубокую трещину в нашем общении, которое теперь ограничивалось лишь во взаимных упреках и регулярных ссорах. Я стала помехой в его реализации как режиссера, кажется, такими были его слова в прошлый вечер. Уже все равно. Мне стало совершенно все равно, кем я являюсь для него, и свободный вдох теперь я могу сделать лишь тогда, когда он покидает мой дом. Не наш дом. Какими бы несправедливыми мои взгляды не были, эта небольшая квартира с видом на самую благополучную улицу Парижа оставалась моей. 
Находиться в спальне из-за духоты становится просто невыносимо, и, поразмыслив пару мгновений, я бросаю в сумку все необходимое и выхожу в гостиную. Приходить на съемочную площадку слишком рано может показаться навязчивостью, но... Почему меня настолько сильно волнует, что обо мне подумаете вы? Оставляя сумку у выхода, я надеваю плащ, что казалось полнейшим безумием делать в такую жару. Воспоминания о нашей первой встрече волнуют меня до сих пор, но я не ощущаю ни стыда, ни радости от этого проекта, как бы парадоксально не казалось, учитывая, с какой упертостью я добивалась этой роли. Возможно, я сужу слишком рано об этом, ведь сегодня наступал только лишь первый день моих съемок, однако... Я вижу единственно возможную проблему этого дискомфорта в душе - его голова виднелась из-за спинки дивана. — Чем занимаешься? — Не пытаюсь подойти и хотя бы прикоснуться, проявляя интерес из простой вежливости, о чем жалею в ту же секунду. Не стоит привлекать лишний раз его внимание, особенно когда пытаешься уйти. — Я тут подумал немного... — Надо же. Эти необъяснимые явления мозговой деятельности в последнее время случались все реже. Ищу глазами ключи от квартиры и, к собственному разочарованию, обнаруживаю их на журнальном столике перед Гийомом. Медленно подхожу и замечаю кучу разбросанных журналов перед ним, разрезанных на части. С бережной аккуратностью он орудовал ножницами, вырезая фотографии с пестрыми подписями под ними, и подавив нервный смех, я узнаю его лицо на всех этих обрезках. — Я думаю сделать коллаж на всю стену, в кабинете или нашей спальне, это будет потрясно. — И вправду, просто восхитительно, что о таких отвратительных вещах он не видит смысла предупреждать меня, не то, чтобы спросить. Поразительно. Вглядываясь в его лицо, я пытаюсь вспомнить, за что полюбила его, но все эти воспоминания покрылись налетом разочарования в семейной жизни и бесконечного сожаления о нашем с ним знакомстве. Этот абсолютно чужой мне человек, сидящий на моем диване в моей квартире, разбрасывающим мусор во все стороны ради того, чтобы потешить свое эго, которое достигло размеров небольшого государства, я будто не знала его вовсе до этого времени, теперь удивляясь тому, какого черта этот бездомный делает в моем доме. Заметив мой взгляд, он поднимает голову ко мне, и смутившись, я киваю ему. — Делай, что хочешь, главное заниматься хоть чем-то. — Мои слова задевают его самолюбие, и, изменившись в лице, он откладывает в сторону ножницы. Беру со стола ключи, разворачиваясь к выходу, но становится поздно, и его повышенный голос заставляет меня остановиться.  — Не доставай меня своими упреками, ясно? У меня творческий кризис, из-за тебя, между прочим, я жду, когда смогу снова работать. Могла бы проявить хоть немного внимания и не отравлять мне жизнь своими глупыми выходками. — Нельзя отвечать. Нужно только уйти, Марион, ты все равно останешься в проигравших, если выйдешь отсюда в испорченном настроении. Не позволяй ему делать этого. Сжав сильнее в руках ключи, поднимаю сумку с пола, перекидывая ее через плечо. — Хорошего дня. — Через силу выжимаю из себя подобие улыбки, надеясь на то, что он оставит меня в покое. — Куда ты собралась? Куда ты уходишь? — Проворачиваю ключ в замке, и за спиной слышится приближающийся грохот шагов. Прямо перед лицом появляется рука, ударом закрывающая дверь обратно. — Собралась снова бросить меня со всем этим дерьмом? Ты думаешь только о себе, как и всегда. Считаешь, что страдаешь больше всех? — Медленно поворачиваю к нему голову, вглядываясь в глаза. — Ты хотел напугать меня, Гийом? — В смутившемся взгляде увядает вся уверенность в контроле над ситуацией, и мужчина опускает руку. Не отрывая взора еще пару секунд, дожидаюсь, когда он отступит на пару шагов назад, и, раскрыв дверь резким движением, скрываюсь в лестничном пролете.
Поездка в такси до места съемок была недолгой, или же мне это показалось. Полностью погруженная в мысли о предстоящей работе, я не заметила, как машина свернула на другую улицу, утопающую в листве деревьев, и через пару мгновений остановилась у нужного проспекта, со всех сторон ограниченного небольшими заборами. Еще издалека я заметила снующих повсюду людей, наводивших последние приготовления к съемкам, и не успев подойти ни к кому, я ощутила, как меня выдергивают из толпы людей и уводят в сторону. Мари в ту же секунду начала водить по моему лицу толстой кисточкой, покрытой тонким слоем пудры, сетуя на невозможную жару. Не ощущая ничего, я вглядываюсь в стоящих на середине моста людей, щурясь и пытаясь отыскать среди них вас. Недовольная ухмылка Мари отвлекает меня от поисков, и я позволяю ей завладеть на время моим лицом, покрывая его тоном. Наконец, она оставляет меня в покое, и пересекая быстрым шагом мост, я спешу к вам.

4. Выхожу на мост, здороваюсь с французами по французски, с Ноланом - официально
5. Пока все готовятся, помогаю Лео, постоянно поправляющему свои волосы и нервничающим. Говорю с Элли и предлагаю ей посмотреть Рататуй .
6. Начинаются съемки, и сразу же вваливается Кане. Отметить испарину на его лбу и мятую одежду, надетую второпях. Тот начинает орать на Леню, потом на вступившегося Криса, потом пытается заехать Лене. Отталкиваю Кане назад, ругаемся на французском

- Я знаю, к чему ты клонишь, - легко встряхнув в руках бледно-розовые пионы, я опускаю их в прозрачную вазу, пытаясь расставить их красиво и как можно более равномерно, но они упорно склоняются в одну сторону. Замечаю долгий взгляд матери, застывший на мне, будто ее в один миг превратили в камень. - Нет. - Повторяю, будто пытаюсь убедить в этом саму себя, ведь по виноватому голосу матери я уже поняла, что все было решено заранее. - Но эта встреча будет неофициальной, они просто приедут, чтобы провести досуг и познакомить со своим сыном... - Замечая мое выражение лица, моя мать умолкает, вероятно, поняв, что последние слова были абсолютно излишни. Продолжая грубыми движениями поправлять цветы, я, не выдерживая, бросаю это дело и переношу вазу со стола на прикроватный столик. - Это просто смешно. Я не собираюсь ни с кем знакомиться. Вы можете прекрасно провести вечер, любуясь их сыном, как яйцом Фаберже, я же лучше покину дом на это время. - Ветка медленно скользит по стеклянной стенке, и я почти слышу этот надрывной звук, пока бутон не перевешивает тонкий стебелек, будто на чаше весов, и не падает на пол. - Роуз! - Громко выдохнув, я поднимаю пион с пола, неаккуратным движением возвращая его в вазу и остаюсь стоять, глядя на эти восхитительные цветы. - Я прошу тебя, веди себя воспитанно. - В голосе матери появляются ноты возмущения, и растеряв все силы вмиг, я замолкаю, не отрывая взгляда от этого бледно-розового цвета. - Я не пришла уговаривать тебя посетить эту встречу и порадовать сынка Шервудов своим присутствием. Я пришла поставить тебя перед фактом, и, пожалуйста, оставь все свои претензии в этой комнате. - Глухие и быстрые удары каблуков направляются к двери, пока не замолкают у самого порога. Медленно и с какой-то немой достойностью они начали приближаться ко мне, пока мягкие и сухие пальцы моей матери не коснулась моего плеча, с необъяснимой осторожностью, будто на ощупь пытаясь определить температуру кипящей воды. Поняв, что в моей голове бушует море мыслей далеко не о семействе Шервудов и их навязчивого визита в наш дом, мать опускает на мое плечо ладонь полностью. - Пожалуйста. Может быть, все выйдет не так уж и плохо, вся твоя семья будет рядом. - Вокруг лишь этот бледно-розовый цвет и распустившиеся бутоны, чьи лепестки напоминали бархат старого маминого платья. Что-то неуловимо болезненное было в этих цветах, склонившихся из-за собственной тяжести вниз. - Вот только я давно не видела Кита, он бы мог... - в один момент покрывшись ледяной коркой холода и миллиона мурашек, я выхожу из оцепенения, будто к моим пальцам подвели оголенные провода. - Эти цветы совершенно плохи. - Оборвав мать на полуслове, я сгребаю все цветы в руки и, подойдя к столу, выкидываю их в пустой контейнер. 
Солнечные лучи просачивались сквозь кружева, оставляя на полу узорчатую тень, и ни единый порыв ветра не может сдвинуть с места эту паутину. Застывший взгляд начинает видеть, когда мимо кто-то проходит, и, моргнув пару раз, я вглядываюсь в свое отражение в зеркале. Сестра начинает пересекать комнату от окна к моей постели и обратно, отмеряя шагами ширину спальни и без всяких пауз продолжая что-то объяснять. С трудом пытаюсь вслушаться в слова Софии, но ее уверенный голос, сопровождаемый активной жестикуляцией, тускнеет, и я вновь теряю суть. Портия, развалившись на моей постели, с энтузиазмом что-то писала в телефоне, и щелкающий звук ударов ее ногтей об экран наполняет комнату, и только он стучит по моим мыслям, заглушая собой Софию, и, не выдерживая, я с громким хлопком кладу на стол гребень. - Кажется, к нам залетел дятел. - Стук прекращается, и удивленный взгляд Портии застывает на мне. Непонятное раздражение роется в моей груди, заставляя чувствовать эту боль на языке, будто на нем выскочила эта маленькая язва, саднящая каждый раз, когда я раскрываю рот, чтобы что-то сказать. Лучше молчать. Опустив глаза, вновь беру в руки гребень, пытаясь собрать волосы в пучок. София, кажется, даже не заметила этой короткой сцены между нами, продолжая свою речь. - ... И если они приезжают всем семейством, то это явно не визит дружбы и соседства. Интересно, как он выглядит? - Неожиданно сестра будто вспоминает о нас и впервые обращается к нам за долгое время. Портия, вздрогнув, будто над ней стоял учитель и требовал ответа, растерявшись, убирает телефон, пожимая плечами. - Не все ли равно? - Наконец отвечаю я, нарушая застывшее молчание. - Даже если он выглядит, будто совсем недавно покинул территорию зоопарка, не все ли равно? Они покинут этот дом сегодня, и больше не вернутся. - Разочарованно опускаю руки, давая непослушным волосам, будто побегам ивы, разлететься по моим плечам бесформенными нитями. София, верно решив, что без ее помощи я никак не справлюсь, подходит ко мне сзади, взяв в руки тонкую расческу. В ее взгляде промелькнула какая-то молчаливая отрешенность, что не скрылось от моего внимания, и я без труда понимаю, что внутри ее обуревают сомнения насчет моих слов. Вздыхаю, вновь отдаваясь своей апатии - в последнее время, кажется, я игнорирую слишком много вещей. Часто меня спрашивают, о чем я задумалась, но я не могу им ответить совершенно ничего, ибо внутри меня не пролетает ни единой мысли. Даже внезапное решение Шервудов встретиться с нами... Это так странно, но совершенно простые догадки их истинной цели лежат на самой поверхности, что я могу поднять их, не намочив пальцы.

2. в день приезда гостей, переодеваюсь в комнате, раздраженно пытаясь сделать что-то с волосами, но ничего не получается, в это время на фоне разговаривают сестры о том, как может выглядеть этот поц. в итоге, Софочка подходит, заставляет раздеться и надеть красивое платье, собирает мне волосы. говорю, что мне все равно. Портия говорит о Китенке, но я тут же перебиваю ее, в мыслях переживаю о чем угодно, кроме него.
3. пересекаюсь с батюней на лестнице, тот делает комплимент и спрашивает, не видела ли я братьев. говорю, что нет. спрашивает, не свзяывалась ли я с Китом, но я тут же сбегаю по лестнице.
4. мать на кухне организует работу, пересекается со мной взглядом, но тут же отводит и старается больше не встретиться и вообще ничего не говорить, будто что-то скрывает.
5. в дом приезжают гости, и я сразу замечаю их сына, выглядывая из-за угла. ужасаюсь и убегаю наверх, рассталкивая в стороны сестер, спускающихся по лестнице. прихожу в комнату и остаюсь там. достаю из мусорного ведра цветы, раскладываю их на коленях, усаживаясь в кресло у окна, сижу в тишине, пока не приходит батя к удивлению Розы. разговор по душам, спускаюсь вниз.
6. разговор с Шервудом. спустя время в дом ввлаиваются братья с Китом, от ужаса пытаюсь спрятаться где угодно. остаюсь стоять у камина, ощущая, как ты прошел мимо совсем рядом от меня. наконец, вы доходите до Корбина, и я начинаю ощущать жар от стыда. замечаю твой взгляд, смешки братьев и взгляд Уилла. пытаюсь уйти, но батя хватает за руку, прося потерпеть еще немного.
7. мать приглашает сесть всех за стол, Шервуд садится рядом, а ты напротив меня. Корбин что-то пиздит тебе, а прячу лицо руками. Все чувствуют себя неуютно, кроме родителей Шервуда, уплетающих закуски. Кто-то спрашивает Корбина, каков идеал его тянки, он затирает про невинность. Я замечаю огонь в твоих глазах.

     Вот этим все и закончится. Опустившись на край холодной белой ванны, я подняла взгляд в потухшее зеркало перед собой, безрезультатно пытаясь подвести итог всем своим раздумьям. Мысли беспорядочно метались с невыносимым звуком неизвестности, будто испуганная стая кричащих чаек. Запрокинув голову, я вгляделась в застывший клочок света, падавший из окна под самым потолком, разукрасив его в калейдоскоп желтых бликов. Мне никак не дотянуться до него, и из-под трещин на полу резко грохнула музыка. Она лилась отовсюду, из стен, из маленьких прорезей посеревшего кафеля, с потолка, будто обрушившийся водопад, сдавив уши и стянув их между собой в морской узел. Далекие и приглушенные удары колокола, казалось, били меня изнутри, ровно девять раз, прежде чем с дрожью внутри собственного избитого тела я смогла подняться и выйти за дверь. В другой комнате застыла мертвенная серость, будто за один шаг я пересекла несколько часов этого бесполезного, пустого и пугающего дня. Я шла по бесцветным коридорам, будто призрак, заглядывая в каждую пустеющую комнату и не находя там никого, ничего, что могло бы задержать на себе мой взгляд. Каждое окно было занавешено плотными шторами, и тени отскакивали друг от друга, от стен, грубо врезаясь в меня и снося со своего пути, чуть я задержусь у порога. Комнаты были пусты до жути, не было ни единой книги на бесчисленных полках, но я знала, где можно было их отыскать. Поднялась по самодельной лестнице, ведущей к двери в потолке, и скрип разносился между безучастными стенами с каждым моим шагом по деревянным ступеням. Осторожно заглянув в темноту, я разглядела высокие башни из сложенных книг, закинутых на чердак, как только мы переехали сюда. Я отчетливо ощутила запах сырости и какой-то невидимой плесени, осознав, что сюда, возможно, никто не забирался ни разу за последний век. С деревянных, почерневших балок свисали комки паутины вперемешку с пылью, а все поверхности были покрыты толстым слоем пыли, словно мхом, сотканным из пепла сожженных воспоминаний. За исключением, разве что, книг, которые были изгнаны сюда относительно недавно. Нахмурив от чувства мерзости лоб, я смотрела некоторое время на остатки жизни былых хозяев этого величавого, но, увы, устаревшего дома, который мог бы стать хорошей обителью для приведений и другой чертовщины, но не для нас с мужем. Мне казалось, абсолютно все наши проблемы связаны с этим фактом, пускай я не могла дать внятного объяснения, каким образом этот дом мог влиять на наш пустой и изрыхленный множеством ссор брак. Спустившись и взяв несколько чистых тряпок, я вернулась к этим изъеденным молью воспоминаниям. Аккуратно обойдя стопки старых книг и беспомощно свисавших ветвей паутины, я прошла вглубь этого черного храма. У одной стены стояло множество бледных фигур, смотревших прямо на меня, и страх пробирал меня до костей. Схватившись одной рукой за шею, делая так каждый раз, когда волнуюсь, а другой неосознанно схватив в кармане небольшую фигурку с прикрепленной к ней тонкой цепочкой, я подошла к этим призрачным жителям дома. Безмолвно произнеся что-то губами, я медленно стянула белую ткань, и из облака пыли на меня посмотрело мое отражение. Вздрогнув, я отпрянула назад, врезаясь спиной в другого незнакомца. Сердце заколотилось быстрей, и мне уже хотелось покинуть это страшное место, но огромная красная книга на полу привлекла мое внимание. Осторожно подцепив ее рукой, обернутой в чистую тряпку, я открыла старинный фотоальбом. С первой же страницы на меня взглянула бабушка моего мужа, стоя с тростью на фоне знакомого дома, еще до того, как он стал призраком. Этот безмолвный, строгий дом тянулся ввысь, словно верхушки высушенных черных сосен, и грусть защемила мое сердце, когда я поняла, как не похожа эта бледная копия вокруг меня на фотографию. Будто вспоминая свою молодость, стены выдохнули на меня тяжелую усталость, заскрипев невыносимо от порыва ветра. Перед глазами все начало расплываться, смыкая перед взором сумеречные шторы и закрывая передо мной последнее окно. Я осталась одна в пустынной темной комнате, сомкнув бледные детские пальцы на тонких коленях. Все утонуло в московской тишине спального района, скрыв за обыденностью безжизненных серых плит домов что-то страшное. Что-то не нормальное и жуткое, раздробленное на тысячи глаз, в которых по очереди затухал свет. Но за зрачками этого неведомого зверя копошилась жизнь, темная, скрывавшаяся от света, взглядов чужих прохожих. Это была не жизнь. За спиной раздался чей-то шепот и неудержимый смех, заставивший меня развернуться. Дверь распахнулась, с грохотом ударившись об угол шкафа и оставив на нем еще более глубокую отметину. Я давно просила его передвинуть.
     Взглянув на наручные часы, я захлопнула старый фотоальбом. Следовало бы раньше приступить к этой уборке, и, выползая из забытья воспоминаний, я схватилась за тряпку. Проведя ею по одной поверхности старинного деревянного стола, я с брезгливым взглядом опустила тряпку с налипшими на нее комками пыли в ведро с чистой водой. Лицо мужа взглянуло на меня с поверхности воды. Кажется, это было так давно, и я сама покрылась этим толстым слоем пыли. В ушах эхом отдавались звуки одинокой скрипки, будто последнее издевательство этих серых воспоминаний. Это было красивым штрихом под конец торжества, если бы эти звуки не выбирались так фальшиво из-под смычка той молодой скрипачки. Наверное, в этом был весь смысл моего мужа, чьи фальшивые ноты мне не удалось уловить еще тогда. Излишняя помпезность и сладострастная романтика, мои родители, смотревшие на меня, будто я отвоевала золотой орден, и эти взгляды были хуже музыки, будь там хоть весь оркестр глухонемых музыкантов. Я звучала как маленький ребенок, но мне хотелось остаться в доме. Я люблю тебя. Кому говорю - не знаю. Чему говорю? Вот шаг, и чернота вокруг рассеилась, заменившись безжизненным туманом. Лицо моего мужа покрылось пеплом, пылью, налетом всех месяцев, прожитых в стенах склепа, и я опустила на него тряпку со стекавшей с нее помрачневшей водой. Из под мокрой ткани в разные стороны начали разбегаться десятки маленьких жуков, и, вскрикнув, я рывком отпрянула назад от угла, в котором скопилось больше всего грязи. Гнилое омерзение к этому месту схватило меня за морской узел под ребрами и потянуло к лестнице. Захлопнув за собой дверь, я вновь оказалась в безжизненной пустыне своего брака. Вот этим все и закончится?
     Выключив свистящий чайник, наверное, в третий раз, я обернулась к обеденному столу, в очередной раз поправив вязаную белую сетку на его середине. В мозгу вскипала, будто вода, маленькая точка - обитель всех мыслей о моем доме. Каждую новую трещину в разуме я латала самостоятельно, и звук этих трещин имел голос, тот самый, что звучал на другом конце телефонного провода. Низкий и грубоватый, он, казалось, мог вселить уверенность в самого последнего грешника на земле, но, от чего-то, я слышала в нем лишь слова сомнений и отказа. Этот мужчина с горящими искрами в голосе доказывал мне, что содержание моего чертежа бессмысленно, пока телефонная трубка в моих руках не нагревалась до красна. Но возмущение лишь давало мне сил. Кажется, я давно потеряла всякую вежливость в разговоре с этим человеком, и ноты заинтересованности в его голосе и в четком русском языке с твердыми согласными буквами, которые как маленькие молотки забивали точки в нашем разговоре, пропали так же быстро, как и вера этого мужчины в мою мечту. Будто толкая на рельсы незнакомого человека, я пропускала мимо ушей любые бесполезные доводы невозможности реализации моего проекта, вдавливая мужчину своим голосом в спинку его кресла. Не знаю почему, я живо представляла его кабинет, стол с множеством карандашей разной твердости и миллиметровых бумаг, но его лицо было все так же заштриховано. Но, наконец, мои уговоры одержали победу, и с замирающим сердцем я ожидала прихода человека, который построит мой дом. Звонок в дверь - летящим шагом я пересекла кухню и гостиную, останавливаясь у массивной деревянной двери с вкрапленными в нее элементами цветного стекла, опуская вниз ручку. В доме будто бы стало светлей. Передо мной стоял мужчина, секундная растерянность в глазах которого сменилась серьезностью и отрешенностью. Улыбка растаяла вмиг, и я медленно взглянула на его протянутую руку, испещренную несколькими тяжелыми и крупными венами. Вновь подняла голову, встречаясь с ним взглядами, и, испытывая удивительно странное чувство, слыша теперь его голос в живую, а не сквозь километры польской земли, я поняла, что он приехал вернуть мне из своих рук мою мечту. Растерянно и обиженно приняла черный тубус, прижимая его к себе, будто священное писание, я, наконец, нахожусь, что ответить. — Мне нужен этот дом со всем тем, что я успела вам рассказать. С теми материалами, почвой и видом... — Поняв, что я растеряла всякую уверенность в голосе, я опустила голову на несколько мгновений, чтобы собраться с мыслями. — Ведь можно же что-то сделать. Взять другие материалы, но нарисовать на них нужный цвет, текстуру. — Встретившись с почерневшим на миг взглядом архитектора, я замолкла, потеряв последние нити, связывающие меня с домом. Его улыбка лишила меня какой-то неизвестной мне силы, и я перестала чувствовать, как что-то утягивало меня назад, вглубь дома, верх по лестнице, в ту страшную комнату. — Они не смогут заглянуть в мою голову. — Ответив ему слабой улыбкой, я опустила взгляд, и между нами воцарилось молчание. Мне не хотелось, чтобы этот человек уходил из моей жизни, и со скорбью я заметила, как начал крошиться мой дом, но теперь я не могла его залатать. Мужчина сделал вздох, чтобы что-то сказать, но секундный порыв толкнул меня в бок, и я опередила его. — Не хотите чай? Пожалуйста, проходите, я не хочу, чтобы вы уходили так просто, проделав весь этот путь. — Аккуратно положив свою ладонь на его плечо, я легко подтолкнула его, пропуская мимо себя через порог и не принимая никаких отговорок. Пройдя вперед и оставив тубус на обеденном столе, я остановилась на кухне. — Вы мне казались совершенно другим, когда я разговаривала с вами по телефону. Будто это было так давно, годы назад. Вы будете мед? — Оставив перед ним одинокую чашку чая, я отошла назад, опираясь на подоконник и наблюдая за его немного смущенным, но все таким же прямым и бесстрастным взглядом. — Мне очень нужен дом, хотя бы раз в жизни. — Отвернувшись и взглянув в замутненное стекло, я будто снова оказалась посреди своей комнаты в Москве в ту ночь. Я вновь оказалась внутри какого-то монстра, и между годами изменилось лишь то, что этот монстр стал страшнее и неубиваемым. Я не знала, почему говорила это все мужчине. Разум говорил мне, что в Варшаве еще очень много других специалистов. Но что-то внутри, эта кипящая точка в мозгу шептала, что только он смог бы построить мой дом. — Знаете, у меня есть другая идея, которая на этот раз могла бы понравиться вам. — Быстро вернувшись с кухни, я опустила перед мужчиной две небольших рюмки и бутылку, на самом дне которой покоились остатки водки. Опустившись рядом на стул, я, наконец, взглянула на него.

... когда взошло твое лицо // над жизнью скомканной моею,
вначале  п о н я л а   л и ш ь   т о , как скудно все, что я имею."

Каменные стены вокруг утопали в колючем мраке ночи, но мягкий, согревающий свет от дотлевающих углей в камине все вокруг делал будто бы живым. Чувствуя, будто я находилась в сердце какого-то огромного зверя, я, аккуратно ступая, проследовала за тобой внутрь гостиной, не замечая, как оставляла за собой следы от грязи и мокрого песка. Казалось, прошла целая жизнь с того момента, как я увидела письмо от твоего деда, и теперь, оказавшись в этом месте, для меня время остановилось вовсе. Замок был буквально отрезан от остального мира, и если бы рядом не было тебя, он показался бы мне безжизненным музеем. Не в состоянии рассмотреть все вокруг более внимательно, я списывала это на темное время суток и мрак, затаившийся повсюду на стенах и коридорах, уходящих вглубь замка, но неосознанно за время нашего пути и недолгого разговора я не смогла оторвать взгляда от тебя, шедшего впереди. Какой казалась мне теперь странною судьба. — Пролетала мимо на метле, заметила знакомую кучерявую голову в окне. — Я пыталась шутить, судорожно стараясь придать себе вид абсолютной непринужденности. Несколько минут назад я думала лишь о том, чтобы увидеть тебя, и это было единственным, что жило в моих мыслях, но теперь я не могла придумать ни одной причины, почему я приехала к тебе не только лишь потому, что любила тебя всю жизнь. Почему мне так не хотелось, чтобы ты знал об этом? Твоя ментальная власть надо мной стала бы реальной, это придавало мне страх. Но больше я боялась того, что твоим ответом вновь станет отказ. Никогда я не думала прежде, что когда-нибудь буду бояться твоего ответа, Кит. Опустившись в кресло под тяжестью твоих рук, опущенных на мои плечи, я задержала свой взгляд на твоем лице на секунду дольше, чем могла себе позволить. В глубине твоих расширенных, возможно, от постоянного мрака зрачках застыло немое выражение скорби. Но даже теперь, оказавшись запертыми с четырех сторон холодными каменными стенами, я ощутила, что друг с другом теперь мы не одни. Улыбнувшись тебе, пытаясь отвести разговор подальше от темы того, как я узнала об этом замке и каким образом добралась до него, я скрестила ноги, стараясь спрятать от тебя грязные ноги под креслом, вместе с тем сложив на коленях руки. Мысли расшатанными шестеренками крутились внутри головы, пытаясь обогнать друг друга, перебить друг друга, перекричать друг друга. Наблюдая за тобой, как ты подозвал к себе горничную в черном платье, я не могла оторвать взгляда ни на секунду, от твоих глаз, с опущенной на них тенью мрака ночи. Может быть, это вовсе не тень? Твои губы шевелятся, беззвучно произнося слова, которых я не слышала из-за шума в ушах. Ветер в голове взметал вверх все слова, которые мне хотелось сказать тебе, которые мне хотелось задать тебе, которые мне хотелось услышать от самого тебя, но теперь... Я теряла всякую уверенность рядом с тобой. Когда у тебя появилось такое влияние на меня? Казалось, оно было в моей крови с самого момента, как я появилась на свет, и с годами становилось лишь сильнее. Собственное сопротивление этой силе, которой ты обладал, угасало с каждым днем, хотя до сих пор я не могла найти объяснения для самой себя, почему я так сопротивляюсь ритму своего сердца, стучащего рядом с тобой. Из-за смятения я не сразу замечаю, как безымянная горничная покинула гостиную, и, поймав твой взгляд, испуганно отвела собственные глаза в сторону, выпрямившись в кресле с каким-то рывком, неосознанно вспомнив годы учебы в пансионе и воспитания своего нрава. — Здесь очень красиво и необычно. Будто стены дышат... — Не успев договорить, я умолкла на половине фразы, когда заметила боковым зрением, как ты начал подходить ко мне ближе. Твои слова растворились в холодном воздухе темной комнаты, и тишина застыла на пару секунд, делая мрак вокруг слепящим. Мне хотелось помочь тебе, но я не знала, что я могу сделать, и это бессилие приводило меня в ярость. Многое оставалось от нас с тобой скрытым почти всю жизнь, но я была уверена, что теперь ты знал намного больше, чем мог бы вынести обычный человек. Мне хотелось задать тебе множество вопросов, но глядя в твое лицо, я понимала, что все вокруг сдавило тебя в своем жестоком кулаке, собираясь раздавить окончательно и выкинуть пепел по ветру. — Почему с тобой так поступают? — На самом деле, я догадывалась, кто делал это и почему, но множество деталей ускользало от моего понимания, и в первую очередь меня интересовало одно - как можно поступать так с собственным ребенком. Миссис Харингтон никогда не вызывала во мне слепого доверия, и в детстве я частенько становилась причиной того, что ее уязвленно поджатые губы превращались в тонкую красную нить, а взгляд становился каменным и непроницаемым, но никогда она не делала ничего жестокого... Теперь до меня доходили мысли, что оставаясь наедине со своим сыном, она становилась тем самым человеком, которым на самом деле была. В это время ты опустился передо мной, и я взволнованно схватилась за подлокотники кресла, как только твои пальцы прикоснулись к моим ногам. — Нет-нет, они ведь такие грязные... — Твой взгляд заставил меня умолкнуть, и я медленно выдохнула. Ощущая твои прикосновения, только теперь я поняла, как мне не хватало их, как не хватает свежего воздуха людям в подводной лодке. В молчании с тобой было удивительно уютно, и страшная темнота вокруг начала отступать. — Меня так обидело, что ты не предупредил меня, что мне в ту же секунду захотелось разыскать тебя и вздернуть за это. — Слабо улыбнувшись, я понимала, что ничего теперь не будет важнее, чем твое лицо без выражения болезненного спокойствия. Волнение за тебя лишь возросло с той минуты, как ты открыл передо мной дверь в этот замок, похожий на усыпальницу. Опустив мои ступни на холодный пол, ты сел рядом, и наши лица оказываются совершенно близко друг к другу. — Они... Мои родители должны понять. Ты ведь знаешь мою мать. А уговорить моего отца ей не составит труда. Мне не страшно, когда ты со мной. — Чуть погодя, я добавляю последние слова, опуская пристыженно глаза, будто раскрыв тебе какую-то постыдную тайну. Но ведь ты догадывался об этом? Ты знал, возможно, всю жизнь, но так же как и я предпочел закрыть глаза на слишком личную для обоих правду. Моя мать всегда говорила, что если бы все люди говорили открыто о своих чувствах, все были бы счастливы. Почему же по пути этой простой истины пройтись так страшно? Твой тихий голос проскальзывает в самую глубину моих мыслей, опаляя собой застывшие в ожидании нервы, и почувствовав, как твои губы прикоснулись к моему лбу, я аккуратно опустила свою ладонь на твою руку. — Я рада, что я здесь.

. . . too real is this feeling of make-believe
t o o   r e a l   w h e n   i   f e e l
what my heart can't conceal

               здесь тепло, уютно и очень светло, когда разжигаешь камин и включаешь мягкий свет ламп на стенах, обрамленных в плотную бежевую ткань. совсем не как в моей квартире в париже. не помню, когда в последний раз была там, казалось, моя жизнь остановилась в какой-то точке и началась вновь. я прекрасно знаю об этом моменте, нет смысла таить этот счастливый миг от самой себя. если бы не стеллан, я бы так и не выбралась из этого склепа в родной франции, в котором готова была схоронить саму себя. годы берут свое, несомненно и бесповоротно, и с какой-то секунды ты начинаешь задумываться — стоило бы тебе смириться и добровольно перейти к заключительной части этого затянутого спектакля с твоим именем в главном названии?
               а, может быть, там вовсе нет твоего имени. и ты совсем не главный герой. взглянешь снова — ты всю жизнь играла без декораций, и парижская квартира становится лишь складом полузабытых воспоминаний о теплой молодости. все монологи растворяются в воздухе, будто туман по утру — ты попала на чужой спектакль жизни.
               так когда же начнется твое выступление?
               солнце клонилось к закату, когда я, наконец, добралась до американского дома. мне всегда нравилось давать такие названия местам жительства, иначе бы я с трудом начала их различать. американский дом, французская или английская квартира, все теряло свое особое значение, когда я оказывалась там или иначе одна. странно, как все может измениться в единый миг. несколько лет назад я и не думала, что буду наивно грустить и ханженствовать, когда не буду иметь возможности долго увидеться с единственным человеком, образ которого всю жизнь, казалось, ступал в одну ногу со мной. будто бы не было тех десятков лет, сотен ссор и прощаний, мне стало вновь двадцать пять, и это не закончится никогда. развесив аккуратно вещи в шкафу, зная, как не терпит беспорядка хозяин дома, я прошлась по коридору, заглядывая в каждую комнату и не без удовольствия отмечая про себя, что здесь ничего не изменилось. те же спокойные тона на стенах, простая, но практичная мебель, и тысячи, тысячи книг на множествах полок почти в каждой комнате. коллекционные книги хранились в гостиной, но наиболее важные книги находились этажом выше, в кабинете - там однажды стеллан оставил подаренные мною книги достоевского. к собственному удивлению, позднее, я нашла такие же книги в гостиной, более дорогие и красивые.
               оставив сумку с немногими вещами в кресле, я направилась на кухню, не сумев сдержать улыбки от мысли, что уже через несколько часов мое уединение будет нарушено. ставлю сотейник на плиту, рядом турку - я знаю, что он не любитель кофе, но сама никогда в жизни не смогу избавиться от этой, возможно, пагубной для человека моего возраста привычки. я сделаю ему черный чай, как только он переступит порог дома, обещаю сама себе, почувствовав горьковатый запах кофе. наши вкусы редко когда совпадали, от чего по началу нашего общения было множество споров, но в конечном итоге становится неважным, что я предпочитаю пить и какие книги любит он. пробегаюсь взглядом по полкам с баночками от специй, отыскивая корицу, которой, казалось, никогда не пользовались - банка была почти полная.

     love and hate . . .
                             how much more are we supposed to tolerate?
can't you see there's more to me than my mistakes?
              sometimes i get this feeling - makes me hesitate...
Antonio Vivaldi – Nisi Dominus, RV 608: Cum Dederit

       Тихий шелест старых, измятых и пожелтевших от времени страниц мягко перебивает мертвую тишину, постоянно царящей в воздухе белоснежной спальни, принадлежащей почти всегда лишь мне. Мелкий и излишне аккуратный детский почерк струился по тонким полям небольшой тетради, ни на миллиметр не выбиваясь за ярко-красную линию абзаца. Я всматриваюсь в еле различимые буквы, замечая, что когда-то очень давно я едва ли касалась бумаги ручкой. Перед глазами возникает неизвестно откуда взявшаяся девочка, и лишь по колким, черным и влажным глазам я узнаю ее прежде, чем она садится за парту, слишком высокую для ее скромного роста и достает тетрадь с ярко-желтой обложкой. Опускаю взгляд и понимаю, что меж пальцев я удерживаю ту самую тетрадь, чья обложка была когда-то вырвана, и на отогнутой скрепке, держащей из последних сил все листы, оставался небольшой клочок желтоватого цвета. Поднимаю голову с возросшим интересом заглядывая в лицо этой маленькой девочки, широко разложившей локти на парте и с каким-то бережным чувством вписывающей слово за словом в белоснежных страницах своего дневника. Я медленно опускаюсь перед ней на колени, будто боясь ее напугать, сложив голову на руки на краю парты. О чем она думает в этот момент? О чем она пишет с этой немой злостью, затаившейся в глазах, не вслушиваясь в глухие звуки чужого голоса где-то вдалеке, напоминавшем звон колоколов? Щелчок, похожий на звук затвора, разбивает тишину будто на осколки. Момент, и боль темнотой отдается в глазах, и лишь спустя несчастные секунды я вижу очертания человека над девочкой, сжимающим в руке не переставшую еще дрожать деревянную указку. Не сразу замечаю требовательный, остервенелый звонок в дверь, ощущая болезненный звон в ушах. Письменные буквы превращаются в слезы, заполнившие собой глаза девочки, больше похожей в этот момент на озлобленного зверька, который попался в ловушку. Ее зрачки превращаются в большие черные точки, похожие на ягоды смородины, которыми когда-то давно, немыслимо давно ее угощала бабушка в родной стране. Тонкие пальцы с отстриженными под корень ногтями начинают трястись, переворачивая страницу и начиная неумелым кривым почерком выводить буквы, с силой вдавливая ручку в тонкую бумагу, пока та, наконец, не рвется. Еще один щелчок, за которым происходит взрыв где-то внутри головы, и я выныриваю из забытого сновидения к ослепляющему свету белоснежной спальни, роняя старую тетрадь на пол и по инерции пиная ее в сторону кровати, пытаясь спрятать. Дверной звонок готов разорвать на части этот дом, и я растерянно поднимаюсь с небольшого белого диванчика, пересекая комнату и слыша невнятный шелест разлетевшихся пожелтевших страниц под ногами. Преодолев путь от спальни до входной двери за несколько секунд, я ощущаю, как тяжелая растерянность мешает мои мысли, смешивая их в какой-то бесполезный комок, в котором любая попытка размышлять вязла, словно в непроходимом болоте. Но вот миг, и светлая догадка, больше напомнившая озаряющую все вокруг надежду на встречу, пролетает в голове, и я прижимаюсь к дверному глазку лишь на мгновение, ощутив тут же, как забываю дышать. Страшное, невыносимое ожидание смывает собой тонкий голос разума, и я распахиваю перед тобой дверь.
       Мы с тобой столкнулись совершенно случайно, как сталкиваются в многомиллионной толпе два человека, чьи опыт и жизненный путь настолько разные, что не существовало бы любой другой ситуации, в которой они могли бы столкнуться друг с другом. Один единственный, какой-то совершенно мимолетный миг, в который срывается последний осенний листок с дерева, и ты привязал меня к себе, связав узел на моих запястьях, без всякого разрешения заставив... позволив почувствовать, что в твоих руках лишь только я могу быть собой. Мне нравилось по началу, что мы могли без всяких чувств и обязательств встречаться друг с другом. Я жила по тому же расписанию, именно такая жизнь была привита мне с детства. Жить по строгому режиму, в нем лишь теперь добавились пара пунктов, которые иллюзорно давали мне представить собственную жизнь полной и независимой от предрассудков. Пожелать мужу хорошей работы, закинуть в посудомойку грязные чашки из чайного сервиза, подаренного нам на свадьбу, затем следовал Том. Чуть не забыла, отправить после встречи постельное белье в стирку. Рутина надела маску, представившись мне выдуманным именем. Но все иллюзии начали покрываться трещинами, когда прикосновения собственного мужа стали невыносимы, его голос вгрызался в мои мысли, превращая их в клочья невыносимых воспоминаний о твоем лице, а наши встречи становились все более долгими и все более жестокими в минуту прощания. Все изменилось в ту секунду, когда я не смогла в очередной раз упасть в бездну страшных будней из твоих распахнутых рук. Ведь я получала удовольствие еще потому, что рядом с тобой я переставала ощущать себя аксессуаром. У меня не было необходимости понравиться тебе, и, черт возьми, с тобой я поняла, как я устала от молодости. Но теперь осознание, проламывая свой путь сквозь чащу сомнений и страха, аккуратно шепчет мне, что только с тобой я смогла измениться. Возможно, это очередная иллюзия, которой суждено лопнуть как мыльный пузырь, как только я окажусь перед выбором, но ты меняешь меня снова и снова, когда появляешься в каждом закоулке моего разума, поселившись там в тот миг, когда мы столкнулись с тобой среди тысяч лиц.

       Я люблю тебя, кажется, всю свою жизнь. Я открываю дверь, пытаясь запечатлеть это твое лицо в своей памяти навсегда - усталое, но обжигающее с новой силой мою душу где-то глубоко внутри. Не представляю, как я жила до этой секунды, с наступлением которой ритм сердца возрос до сотни ударов в секунду. Не думаю о том, как ты доехал, что подумают остальные и каковы все же мои натянутые до предела чувства к тебе, я просто хватаюсь за твои руки, обвившие мое лицо, тянусь к тебе, словно к спасительному маяку, раскрывая губы и прикасаясь ими к твоим губам. — Я скучала сильнее. — Мой сбивчивый шепот утопает в тяжелом воздухе коридора, едва сорвавшись с губ. В голове будто после ядерного взрыва остается звенящая пустота - не могу принадлежать ничему, кроме твоих рук и невыносимого ощущения, что тебя все равно мало, даже когда я прижимаюсь к тебе всем телом, будто не в состоянии утолить многодневную жажду, оказавшись у источника воды. Позволяю тебе вести себя через коридор, в комнату, при этом ощутив себя за мгновение почти невесомой - ты менял этот мир вокруг меня одним прикосновением. Провожу ладонью вверх по твоей коже, сжимая меж пальцев твои волосы, с каждой секундой осознавая все больше, что ты единственный, кто способен заставить мой внутренний мир вспыхнуть, будто спичка. Каждая мысль, выжигающая твое имя на самом дне моего подсознания, принадлежала тебе, и ты в любой момент с божественной легкостью мог прочитать все эти мысли одну за одной. Опускаю руки вниз, спутанными движениями расстегивая ремень твоих брюк. Не замечаю, как оказываемся в спальне, и яркий свет солнца, падающий из окна, ослепляет любую причину быть против. Мы опускаемся на постель - в голове пролетает мысль, что я не заметила, как ты освободил меня от стягивающего платья, и я улыбаюсь ей, ощутив через секунду ожог от твоих губ на своей шее и мягкие прикосновения пальцев, скользящих по талии к бедрам. Я открываю глаза, как только твои слова разрезают разгоряченный воздух пополам и вглядываюсь в твое лицо, пытаясь отыскать в нем любой намек на шутку. Ты улыбаешься мне, слегка кивая, будто подталкивая меня к самому простому решению в моей жизни, и я приподнимаюсь чуть вверх, чтобы наши глаза оказались на одном уровне. — Ты серьезно? — Мой голос дрожит, все еще пронизанный тяжелым прерывистым дыханием, и на место глухого и будоражащего чувства встала обостренная на слух тревога. — Почему ты спрашиваешь об этом сейчас? — Я осторожно кладу ладонь на твое плечо, ощущая под пальцами напряженные мышцы. За последние дни ты стал другим, и я не в полной мере осознавала сейчас, что именно в тебе изменилось. Может быть, это было всегда, просто я не замечала этого, пока наши недолгие встречи состояли лишь из неотвратимой страсти и сбивчивых прощаний, разлука после которых, порой, достигала лишь нескольких часов. Или же это всего лишь порыв, которому не было ни объяснения, ни оправданий, какими и были наши встречи. По твоему взгляду я понимаю, как выглядит мое лицо в эту важную секунду, и я смягчаю выражение, по инерции опуская взгляд, забыв о том, как тебе не нравится, когда я так делаю. — Все не так просто... — Почему я так боюсь взглянуть на тебя? Возможно, потому, что замечу разочарование, и в тот же миг я буду готова отречься от души, лишь бы увидеть радость в твоих глазах. Но если бы сейчас я разглядела на дне твоих зрачков то, как ты несерьезен со мной, и если бы все мои сомнения в нашем будущем оказались твоим чудесным, ни на что не похожим смехом, я бы улыбнулась тебе в ответ, вновь слившись с тобой в поцелуе, услышав как звеняще что-то лопается внутри. — Мы ведь друг друга совсем не знаем. — Вновь боюсь, вновь убегаю от слишком опасной темы, которая может стать причиной наших ссор и невыносимо долгой разлуки. Ты знал все мои минусы и все мои недостатки, мои слабости и, о чем я с уверенностью подозревала, о моей зависимости от тебя, что делало меня, возможно, слабее, чем все остальное. Медленно подняв свой взгляд на тебя, будто готовясь к расстрелу, я улыбаюсь, касаясь ладонью твоей щеки. Как же сильно я люблю тебя. — Мне бы хотелось стать твоим отражением. Стать лучше для тебя. — Убрав руку от твоего лица, я начинаю освобождаться от твоих рук и выбираться с постели, но понимаю, что ты не даешь мне встать. Непонимающе взглядываю на тебя через плечо, отчетливо замечая, как твоя улыбка целиком исчезла, придав выражению лица молчаливую серьезность. Попытавшись вновь встать, уже опустив одну ногу на пол и почувствовав под ней бумажную страницу, я падаю в постель, окутываемая покрывалом сомнений и желаний, исполнить которые мне мешал лишь собственный страх.