Положив локоть на край барной стойки, я вглядываюсь в толпу людей, похожих на плотный рой ос в своем родном улье. Они движутся все вместе, создавая невнятную рябь по своей поверхности, от чего разглядеть и поймать в этой массе людей по отдельности становится практически невозможным. Мысли становятся похожими на эту скомканную толпу - тяжелая атмосфера фальши и наигранных улыбок внезапным потоком прорывается внутрь, отталкивая от меня одну простую идею, острыми словами проткнувшими разум. Будто внутри головы все это время был непроницаемый шар, заполненный пустотой. Время замедляет свой шаг, голос Стефани, спорящей с барменом о температуре своего напитка, становится почти неслышимым, и я вновь прокручиваю мысленно новость, озвученную чужим голосом, но увиденную мной в твоих глазах. Сомнения отступают все дальше, и я, напряженно разглядывая невидимую точку в пространстве, в какой-то миг ощущаю, как дрожь проносится по всей коже, останавливаясь на краю губ. Ты ведь сказал мне правду? Тогда, в ту самую ночь, когда вернулся домой не в себе. Возрастающее волнение ударами тока приводит меня в новые, незнакомые и неожиданные чувства. Выпрямившись на своем месте, превратив спину в прямую линию, я складываю руки на коленях, избавляясь от расслабленной позы, в которой мысли напоминали густую кашу в шуме местной толпы. В голове мелькает короткая сцена из памяти, твое лицо, уставшее, но счастливое, с которым ты взглянул на меня с другой стороны обеденного стола - за секунды это выражение обрастает для меня новым значением. Я задержался на работе. Найдя неожиданные ответы в своей памяти, я удивленно и растерянно смотрю по сторонам, будто теперь не понимая, как оказалась в этом месте. Глаза не находят твою фигуру в этой безликой толпе, но необходимость увидеть тебя прямо сейчас острой пульсацией отражается в висках. Ловлю себя на непонятно откуда взявшемся страхе, словно я могу застрять у этого бара навсегда, если не найду тебя как можно скорее, но отгоняю от себя это ощущение. Все еще сложно осознать, что ты получил роль у Нолана, эта мысль безрезультатно пытается связаться со мной, и блеск толпы перед глазами, отражающийся слепящим светом в десятке зеркал и позолоченной поверхности потолка, требовательно привлекает мое внимание. Но все это, о чем я так нескромно переживала последнее время, в один момент отступает на второй план, перестает быть хоть сколько-то важным, потому что я думаю о тебе. Молча киваю на какую-то фразу Майер, оставаясь глухой к ее голосу. У тебя получилось, ты стал частью чего-то по-настоящему масштабного, к чему шел упорно, не отступая ни на шаг. Понимаю это только теперь, ощущая, как вместе с кровью по телу разносится нечто неопознанное, чего о себе я никогда не думала. Мне так хотелось увидеть тебя теперь и сказать, как я горжусь тобой, огибая тонкий укол вины за упущенный момент. Даже то, что эта женщина, пишущая книги о парне своей мечты на протяжении десятка лет и требующая убрать лед из своего стакана, обесценила важную новость, не могло повлиять на то, что ты стремительно подходил к статусу великого актера. В этот момент мне просто хотелось найти тебя, предложить уехать домой и взять твою руку, чтобы за одно это прикосновение ощутить себя причастной к искусству. И извиниться за этот вечер. Вновь поднимаю взгляд на мерцающую толпу передо мной и улыбка блекнет в одну секунду. Неужели я соскучилась по этому? Новость о тебе сдула с лица блестящую маску с зашитыми глазами, и стыд отравляющими частицами начал заполнять собой легкие. Я и вправду желала этого? Как же ты был прав, когда просил меня остаться дома. Выдохнув, начинаю собираться, чтобы уйти и разыскать тебя, не смотря на то, как бы невежливо по отношению к Стефани это бы не выглядело со стороны. Становится душно, местная музыка начинает действовать на нервы лишь из-за того, что ее используют для развлечения таких людей, как я. Нет. Я не их часть. Уговаривая саму себя, беру свою сумочку, когда ладонь Майер хватает мое плечо, цепко впивая пальцы с красными ногтями в кожу. Ее грубое прикосновение вмиг поджигает злость внутри - и я могла волноваться о том, что обижу ее? - Ты уже уходишь? Постой, я совсем не успела узнать получше девушку Роберта. - Сжав губы, от чего те превратились в одну тонкую полоску, я сдерживаю свое раздражение, чтобы не ответить ей излишне резко. Должно быть, эта дамочка привыкла к тому, что может вот так просто нарушать личное пространство и хватать людей. Вспомнив о том, как она опускала руку на твое колено, я задаюсь вопросом, как ты терпел таких людей? Надеюсь, я не стала за этот вечер похожей на них. - Девушка Роберта хочет его найти и вернуться домой. Немного безумный день, если ты понимаешь, о чем я. - Судя по взгляду и улыбке Стефани, она прекрасно знает, что такое безумие. Черт. Опустив взгляд вниз, поправляя собравшееся платье, только теперь понимаю, насколько нелепы эти туфли на мне. - Подожди, ты не хочешь поздороваться со своим старым другом? Дэвид! - Нахмурив брови, я тут же поднимаю взгляд, прирастая к земле. К бару подходил тот самый человек, что недолго присутствовал в моем прошлом, но оставил неизгладимые в своей неприязни впечатления.  Ощущая, как кожа покрывается непроницаемым холодом, я прокручиваю в голове все слова и идеи, с которыми могла бы в эту же секунду избежать встречи с ним, но вот он останавливается слишком близко от меня и обнимает за плечи. Не шевелюсь, будто одно его появление парализовало меня, лишь сжавшись сильнее от сожаления, что мои плечи в эту минуту оказались открытыми. - Мы давно не виделись, Милли. Я уже начал думать, что ты избегаешь меня. - Внутри просыпается острая потребность запретить ему так называть меня, но, желая избежать скандала, я молчу. В контракте, к сожалению, не был прописан пункт, как можно было бы избегать с ним любой встречи. Но я думала, что здесь его точно не будет, среди молодых актеров, ищущих славы, незатратного признания и возможности оказаться в завтрашних заголовках статей в интернете. Что же здесь забыл Дэвид? - Может, сядем за стол, поболтаем? - Кажется, только во взгляде Стефани горит искренний огонек радости от происходящего. И, возможно, непонимания, но я сомневаюсь, что это загорелось в ее глазах лишь сейчас. - Я не могу, мне нужно идти. - И вновь цепкая хватка, с которой Майер начинает напоминать мне богомола, не выпускающего свою жертву. Когда ладонь Дэвида вновь опускается сверху плеча, я вздрагиваю, ощущая, как она придавливает меня сверху. Только бы ты этого не увидел. - Не можешь найти пяти минут для своего старого друга? - Его слова звучат как упрек, а не вопрос, и я опускаю взгляд, поджимая губы. Решительность, с которой я хочу найти тебя и сказать что-то важное, начинает гаснуть под взглядами этих людей, которые считают себя авторитетами для молодежи. Мне становится стыдно за себя, так откровенно и ясно, что я сдаюсь, вспомнив саму себя несколько лет назад. Я почти знаю, что пожалею об этом, в последний раз окидываю взглядом зал, надеясь увидеть твое лицо, которое ярко различается, несомненно, в этой толпе, и после безуспешной попытки мы втроем направляемся к столу. Увеличив шаг, заставляю Дэвида убрать свою руку, прожегшей ядовитый, разъедающий кожу след на моем плече. Сев на край стула, готовая бежать в любой удобный момент, я отворачиваю голову в зал, не имея никакого желания смотреть в лицо Дэвида, но ощущая его прямой и изучающий взгляд. Не понимаю, Роберт, как я могла не видеть и желать вернуться сюда? Здесь ты был чужим, другой жизнью, к которой присутствующие здесь люди в большинстве даже не стремились, а большая часть из них же попросту была бездарна. И если мне здесь было место, то тебя мне хотелось поскорее увезти отсюда, будто одно присутствие на этом празднике лицемерия и продажности могло тебя замарать. Короткая и болезненная мысль о том, что это могло отделить нас друг от друга, упорно прогоняется раздраженным разумом. Вновь с опаской обвожу глазами толпу, и подступающее сожаление превращается в незамаскированное ожидание чего-то ужасного. У стола материализуется официант, оставляя передо мной бокал вина. Вместе с этим Стефани поворачивает лицо к Дэвиду, начиная громко нашептывать ему на ухо, будто одновременно желая быть услышанной им одним и всеми, кто был поблизости. - Твоя актриса встречается с Робертом Паттинсоном... - Нахмурив брови от того, с каким упорством Стефани избегала моего имени, обезличивая меня и превращая в предмет, которому должно быть все равно, что о нем говорят в третьем лице, я складываю руки на груди, стараясь не вслушиваться в то, как она начинает описывать тебя, приплетая, конечно же, и свои самые любимые фильмы, где ты играл. От взгляда Дэвида, с которым мы пересекаемся на одно мгновение, мне становится физически дурно, и я собираюсь выбираться из-за стола, продолжая ощущать удары повторяющихся слов в висках. Твоя актриса. Это не так и никогда не было, но в их исполнении такие слова звучат унизительно. Я кладу ладони на стол, приподнимаясь, и слова прощания застревают в горле, когда я вижу тебя, подходящего к нашему столу. В какой-то момент ладонь по инерции бросается вверх к твоей груди, пытаясь остановить, но радушный голос Майер звучит как сигнальная тревога, заставляя сесть за стол. Мои глаза на секунду вглядываются в твои почерневшие зрачки, и я мысленно взмаливаюсь уйти отсюда, пока не случилась катастрофа, но ты не услышал мои мысли. А может, весьма прекрасно распознал их, и теперь ты хочешь узнать, в чем дело. Медленно опустившись обратно на свое место, я замираю, складывая руки на коленях и напряженно сжимая их в кулаки, вдавливая ногти в кожу ладоней. Тщетно пытаюсь поймать вновь твой взгляд, губы дергаются в нервной улыбке, и я делаю глоток вина, ощущая, как предательски начинает подрагивать рука. Последние надежды на то, что не случится ничего плохого, вспыхивают и исчезают в воображаемом огне, когда звучит голос Дэвида. Бросаю на него испепеляющий взгляд, когда понимаю, что в его обращении сквозит плохо скрываемая враждебность по отношению к тебе. Но когда ваши взгляды соединяются на моем лице, я, ощутив чудовищную волну стыда и предстоящей моральной пытки, опускаю глаза, вновь до боли сжимая ладони. Этого не должно было случиться. Слова начинают крутиться в голове снова и снова, зацикливаясь и напоминая заевшую катушку. То, чего я боялась в глубине души, не решаясь рассказать тебе и сорвать со своего образа, возможно, пелену той девушки, что хотела навсегда остаться с тобой, все-таки произошло в самом наихудшем своем варианте событий. Не получается связать и двух слов, чтобы попросить тебя немедленно уйти или заставить человека по другую сторону закрыть свой рот. Едва ли реагирую на новость о том, что они с Майер вместе - кажется, я физически ощущаю, как в нескольких сантиметрах напряглась твоя челюсть. В том, что два бездарных человека оказались вместе нет ничего удивительного, в этом есть даже своя логическая цепь. Прикрыв глаза, будто я мысленно пыталась уговорить себя, что все это сейчас происходит не со мной, через миг вздрагиваю, как мне кажется, всем телом, ощутив выпад из сна. Нет, Эмилия, даже не пытайся сбежать. В этом была моя вина - слишком долго я разрешала этому человеку называть меня так. Почему я позволяла этому миру засосать меня внутрь? Возможно, потому, что считала себя недостойной большего. Если честно, я и сейчас так считаю. Переведя на тебя свой взгляд, я с замирающим в сердце невыносимым стыдом замечаю, как окаменело твое лицо. Ты догадался обо всем, как только он назвал мое имя, которым зовут меня родители. Возможно, еще не осознал этого, но я услышала прогремевшие вдалеке взрывы и набирающую разрушительную мощь лавину, несущуюся к нам. Бросив на него взгляд, полный неприкрытой ненависти, пытаюсь вставить слово, но оказываюсь перебитой. Нет, все не должно так происходить. Прикрыв ладонью губы, я оседаю на месте, молясь, чтобы этот разговор прекратился, но Дэвид почти с удовольствием продолжает говорить, не останавливаясь в своем монологе, и я задаюсь вопросом, хотел ли он тем самым унизить меня, соперничать с тобой или же просто потешить свое эго, которое читалось в его одежде и в том обществе, где он, несомненно, выделялся своим статусом.

       Кажется, я уже чувствую, как буду скучать по тебе, Роберт. Эта безутешная мысль вонзается все глубже в разум, как бы я вновь не пыталась оставить глаза закрытыми. Не получается. Ты научил меня быть другой, не бояться страданий, когда реальность в очередной раз постучится в дверь. Когда ты обрел надо мной такую власть? Где-то за рамками нашей вселенной на двоих, там, где мы с тобой кружимся вокруг солнца, а не оно вокруг нас. Когда я находилась в границах твоего долгого серого взгляда, мне казалось, реальный мир нам подвластен. Будто мы выстроили его сами, подписав собственные законы о его природе. Может, я была просто влюблена в твою свободу, так и не дав ей прорасти внутри себя? Ведь я все равно допустила эту ошибку, подставив тебя под удар несущегося поезда. Теперь все рассыпалось на глазах, и голая реальность с вызовом смотрела мне в лицо, заставляя ощутить на спине проступившую ледяную испарину. Твой дом угрожающе выдыхает на меня, и его дыхание сжимает легкие в тиски. Ты был его хозяином, выстроив за все долгие и тоскливые годы с ним почти родственную связь. Порой мне казалось, что он знает тебя лучше меня. Он был свидетелем твоих мыслей и твоих потерь, с которыми ты справлялся как мог, и как бы мне не хотелось оставить как можно больше своих следов, меня не покидало ощущение, что мои отпечатки пальцев тихо растворялись с каждой поверхности. И теперь молчаливая атмосфера, нарушаемая лишь далекими раскатами грома и моими едва слышимыми всхлипываниями, представила передо мной весь состав преступления. Я не знаю, как делать верные шаги, Роберт. Как ты любишь говорить, двигаюсь на ощупь, но, в отличии от твоего упорного нежелания сдаться, я следую по самому легкому из путей. Закрываю глаза и притворяюсь слепой. Ты не знал этого обо мне, потому что я никогда не заговаривала о своем прошлом. Находила его постыдным, отрекалась от него и отбивалась всеми силами, чтобы, не дай бог, ты увидел, какой я была раньше. Но, кажется, теперь мы оба понимаем, что я не изменилась? Сделалась лишь тенью той девушки, которая обманула тебя, пообещав сделать лучше. Оглядываясь назад все те отчаянные секунды, в которые не могу успокоить горьких слез, стекающих по щекам и исчезающих на поверхности твоих брюк, я вспоминаю одну простую фразу, которая острой болезненной занозой вцепилась сейчас в сердце. Я тебя не оставлю. Мой мир так прост и прозрачен, Роберт. Если бы только я не теряла так бездумно наше время, я бы рассказала тебе об этом, даже если блеск твоего взгляда навсегда бы угас. Я теряю одно мгновение за другим, тысячи мгновений, которые я добровольно упустила, думая о чем угодно другом, но не о том, кто мы на самом деле друг другу. Кем мы хотим стать и что нужно для этого сделать. Ты сделал все, представляя меня той, кем не являлась, а я вновь закрыла глаза, представляя, что реальность нарисуется сама собой. Где-то вдалеке блеснула молния, отозвавшись пустой вспышкой во влажной пелене взора. Твое опустошенное лицо, заставляющее меня судорожно и коротко поймать воздух губами, издав жалкий всхлип, склоняется ближе. Мрак и бесконечные тени окутывают твои глаза, и я недолго смотрю в эту незнакомую маску. Никогда не видела ее раньше, и когда я ловлю себя на неуклюжей мысли, что она принадлежит тебе, что это ты смотришь на меня из густой темноты в эту секунду, ощущаю, как собственная тревога стремительно начинает набирать обороты, подбираясь к безумному пику. Слышу отдаленный голос разума, что нужно взять себя в руки, но эмоции начинают стремительно выливаться через край, срываясь вниз и припечатывая меня ко дну. У меня нет ни одного доказательства, почему ты позволишь мне остаться. Начинаю опьяненно мотать головой в отрицательном жесте на твою просьбу, но твои руки крепко обхватывают мои запястья, вынуждая подняться. Это придает каких-то иступленных и безэмоциональных сил, я медленно успокаиваюсь, продолжая судорожно дышать и хватать сухими губами колючий воздух. Не знаю, что со мной. Но еще больше я не знаю, кто я теперь. Мелкая дрожь начинает сковывать тело, внутри которого начинает что-то отчаянно и жестоко биться, вырываясь наружу. Это ощущение было спрятано мной так глубоко, что я научилась дышать без навязчивой тяжести, удущающее и темное чувство, что мы медленно тонем. Теперь ты оставишь меня? Я не смогла подарить тебе того, чего ты заслуживаешь, а ты заслуживаешь намного больше. Вглядываясь в твои черные острые зрачки, смиренно стою, медленно закрывая и открывая дрожащие веки, пока твои ладони скользят вверх по телу, останавливаясь у шеи. Ноготь на указательном пальце нервозно врезается в кожу большого пальца, раздирая в клочья заусенец. Сжав губы и опуская взгляд, чувствую острое желание молчать, не говорить ничего, когда реальность, в которой мы жили вдвоем, уже и так изодрана на обрывки. Если не говорить ничего, то она зарастет, сделать вид, что ничего не происходит, и получится улыбнуться так, что мне вновь удастся тебя обмануть. Как странно. Сжав с силой глаза и вновь раскрыв их, когда твои ладони касаются мокрых щек, я обреченно смотрю в твое лицо. Меня всегда считали очаровательной болтуньей, которая может поддержать любой диалог ни о чем, но теперь каждое слово кажется неотвратимым щелчком, которыми отсчитываются секунды до взрыва. - Потому что я боялась, что... - Чего я боялась? Да, Роберт, я тоже считала себя смелой, пока реальность не доказала мне обратное. Я оступилась на первом же шаге, и страх упасть оказался сильнее. Упасть перед тобой продажной женщиной, которая вновь выбрала легкий путь, на этот раз к успеху, который в итоге оказался чертовым миражом. Что бы ты сказал, вскрой я эту мерзкую тайну? Я был о тебе лучшего мнения. Между нами проходит граница, отделившая нас задолго до того, как ты получил роль у Нолана.

какой же хуйней я себя чувствую

Кажется, со дня нашей последней встречи прошли столетия, порывистые ветра перемен, бесцельно ушедшие мгновенья, потонувшие в песках времени. Я думал только о тебе. Вжимая пальцы в твои плечи с такой силой, словно хотел прорасти у тебя под кожей, делаю шаг вперёд. Тёплое дыхание, наращивая температуру, опаляет губы, когда в коротком промежутке между поцелуями ты шепчешь то, что я больше всего хотел услышать. Выдыхаю короткую улыбку, вновь прижимая ладонь к твоему затылку – я бы многое хотел сказать, но могу лишь бесконечно целовать тебя. Флоренс. Когда я с тобой, всё забывается, растворяется в потоке бурлящей памяти, обручальное кольцо – залог верности другой женщине, знавшей меня столько лет, – уже не походит на острый шип терновника, сдавливающего лёгкие. Перстень виконта Менвилла, осевшее тяжёлым камнем на моей душе, становится невесомым, и даже угрюмые стены пэрства наполняются светом и воздухом, всем тем, что ты несла с собой. Существуют только твои губы и руки, пытливо исследующие мои плечи и тонущие в волосах. Опускаю ладони на твою талию, заключая её в крепкое кольцо, и притягиваю ещё ближе к себе. Теперь между нами нет ни миллиметра свободного пространства, мы близки так, как когда-то в Корнуелле, в узкой комнате с тихо струящимся золотым светом. Где-то на отшибе воображения вспыхивают страшные картины последствий, заплаканное лицо Роуз, искажённые в недоумении лица всех, кто надеялся на мою выдержку, но твои руки касаются моего лица и срывают вуаль туманных фантазий, возвращая к новой реальности. Далёкие неразборчивые, но всё такие же знакомые шаги заставляют меня остановиться и, оторвавшись от твоих губ, я опускаю горячую сухую ладонь на твою щёку. У тебя всё такие же зелёные глаза с медовым оттенком – игра золотистого света высоких люстр. Я так и не сказал вслух, как мне нравятся эти твои глаза. Выпуская тебя из своих рук, делаю шаг назад, едва ощущая твёрдую поверхность пола под ногами. И в следующее мгновение глаза Уолтера врезаются мне в лицо, глядя с удивлением сквозь толстые линзы очков. Почему-то я улыбаюсь, опустив взгляд в пол, как ребёнок, совершивший очередной неблаговидный поступок. Возможно, так оно и было. Встав позади кресла, облокачиваюсь локтями о спинку, незаметно касаясь твоей шеи кончиками пальцев. Всё это начинает напоминать игру, правда? Мы совсем как подростки пытаемся спрятаться от подозрительных глаз старших, чтобы не выдать свой маленький секрет. Только это вовсе не игра. — Вы всё ещё помните о нашей поездке, Уолтер? – Мой голос звучит всё так же уверенно и твёрдо, словно моё дыхание способно прийти в норму по щелчку пальцев. У меня было много времени, чтобы отработать эту выдержку. Вот только ты её разбила и заставила капитулировать. Дёрнув рукой, Уолтер поправляет очки, которые каждый раз сползали с его носа, когда он опускал голову. — Да, я... Только вот Маргарет устроила мне разнос. Оказывается, я обещал ей поужинать в семейном кругу и даже пригласил на вечер детей. Странно, что я этого не помню... – Задумавшись о чём-то своём, Фишер отвёл взгляд в сторону. Его лицо в такие секунды выглядит так забавно, что я едва ли могу сдержаться добродушный смех. — Вы работаете слишком много, Уолтер. Так уж и быть, устройте себе выходной. Я отправлюсь туда один. – После этих слов лицо Уолтера уже не казалось таким отрешённым и невозмутимым. Нахмурив брови, он резко покачал головой, как делал всегда в знак протеста против моих попыток интегрировать в «обыкновенное британское общество». Сразу после моего вступления в права виконта, Уолтер Фишер твёрдо решил, что отныне я не являюсь простым человеком, а значит, по его собственному выражению, не могу оставаться один на улицах Лондона без охраны. — Я решительно против, сэр! И эти ваши прогулки на Оксфордском канале мне тоже не нравятся! – Произнёс он таким тоном, словно я предложил ему сдать Шотландию в пользование испанской короне. Закатив глаза, глубоко вздыхаю и скрещиваю руки на груди – сегодня я кажусь куда упрямее его, хотя обычно бывает наоборот. — Навряд ли в Дорсете кто-то захочет меня убить. Это не обсуждается Уолтер. Вы ужинаете со своей семьёй. К тому же я буду не один, наш новый друг отправится туда со мной. – Сказав это так, чтобы Фишер понял наверняка, что дальнейшее обсуждение не имеет смысла, ловлю разочарованное и заметно погрустневшее выражение его глаз. Порой он совершенно несносен. Вздохнув, подхожу ближе и опускаю ладонь на его опустившееся плечо. — Уолтер, всё будет в порядке. Уверен, что это не единственный визит в Дорсет, и вы ещё составите мне компанию. – Неуверенно кивнув, Фишер, тем не менее, успевает надуть губы и нахмуриться. Кажется, он один успевал охватить все сферы моей жизни: поинтересоваться, не забыл ли я принять лекарство, расписать график моих встреч, проконтролировать все принятые звонки и за всей массой мелких обязанностей упустить самое важное. Например, Айрин Морган. Провожу ладонью по волосам и, вдохнув, вновь улыбаюсь. — Что ж, думаю, мне пора. Мисс Пью, было приятно встретить вас вновь. – Уолтер обиженно опускает взгляд в свои записи, устраиваясь поудобнее в рабочем кресле, а я на прощание подхватываю твою руку в джентльменском жесте и целую запястье. У тебя всё ещё горячие руки.
Заставив Кеннета Хорна пообедать в пэрстве, делаю несколько звонков, предупреждая своих коллег, что в ближайшие пару дней меня не будет в Лондоне. В самом конце звоню Роуз. Странно, но продолжительные гудки в телефонной трубке вызывают во мне совершенно непривычное тревожное чувство, словно каждую секунду я хотел сообщить ей какую-то страшную новость. С силой сжимая трубку и глядя куда-то в пустоту, я слушаю эти гудки и мысленно умоляю её не откликаться на звонок. Наконец, обрываю вызов и ограничиваюсь сухим сообщением, обещая быть на связи. Ей лучше не знать о новостях относительно Айрин Морган. Почему-то сейчас мне кажется, что так будет и правда лучше. В тишине кабинета чувствую, как быстро роются мысли у меня в голове, вновь думаю обо всём одновременно, вызывая у себя самого ноющую боль в висках. Что я делаю и кем становлюсь? С каждым днём голос Роуз Лесли становится призрачным и чужим, словно доносится до моего слуха через года и столетия. Это не случилось в одночасье, кажется, ещё перед свадьбой мы оба испытывали необычайное по своей силе чувство отчуждённости, действуя словно по инерции, шагая по уже заученным дорогам. Разве думал я тогда, что однажды встречу такую как ты? Я становлюсь тем, кем никогда не хотел быть – половина пути к этому причудливому перерождению уже пройдена, а другая лишь впереди. Посмотри на меня. Кто я теперь? Виконт Менвилла, сославший на край графства собственного отца, муж, желающий изменить своей жене, не смотря на данную перед Богом клятву. Но самое чудовищное в этом другое, Флоренс. То, что во мне нет ни капли стыда ни за одно, ни за другое. Видимо, я и впрямь честолюбивый плохой человек, видящий призрачные видения, но способный различить в них лишь укрепление своей власти и твои живые, влажные и горячие губы. — Звонок из государственного парламента, сэр. – Резко приоткрыв дверь, Тереза коротко заглядывает внутрь кабинета и вырывает меня из этих мыслей. Она даже не догадывается, как я благодарен ей за это. Молча киваю и тянусь за телефонной трубкой, её силуэт вновь исчезает. — Артур Рид, сэр, надеюсь, вы ещё меня помните. – Его голос звучит вполне доброжелательно, и я уверенно приветствую его. Нужно быть слишком наивным человеком, чтобы полагать, что после случившегося в Корнуелле парламент не заинтересуется моими делами. Рид видел, сколько интриг происходит в Вустершире, а для него это отличный повод взять графство под своей контроль. Не говоря уже о том, что моя победа в нашей общей игре была выгодна по вполне политическим соображениям. — Слушаю вас, мистер Рид. – Стараюсь отвечать ему с таким же дружелюбием, одновременно прикуривая сигарету. В это время дверь кабинета открывается, и Уолтер Фишер тихонько проскальзывает внутрь, чтобы не отвлекать меня от важного разговора. Следом за ним в дверном проёме я вижу тебя. — Сегодня на заседании парламента обсуждалась ситуация в Вустершире, и было принято решение предъявить некоторые санкции относительно сэра Дэвида. В конце концов его признание и тот вопиющий поступок не могут оставаться без внимания, вы не находите? Думаю, вам лучше узнать это от меня. – Стряхиваю пепел в маленькую стеклянную пепельницу и ловлю на себе вспыхнувший интересом взгляд Уолтера. Забавно. Теперь парламент сам принимает решение, что делать со знатью графства. — Я согласен с вами, однако меня интересуют некоторые детали. Например, с каких пор парламент вмешивается в дела Вустершира? – Спустя пару секунд напряжённого молчания, слышу как Рид улыбается. — Мы лишь хотим проконтролировать ситуацию. Держать руку на пульсе, если вы понимаете, о чём я. – Взгляд Уолтера становится почти нервным, а я мельком смотрю на тебя. Видишь, у нас ещё одна маленькая проблема – вторая за сегодняшний день. — Если мне понадобится помощь, я обязательно свяжусь с вами, как и обещал. Но решение о будущем сэра Дэвида я приму самостоятельно. – Ёрзая в кресле, Уолтеру, кажется, никак не удаётся найти удобную позицию. Ещё немного и от нетерпения узнать подробности нашего разговора с Ридом, он начнёт тихо подпрыгивать на месте. — Безусловно. Я думаю, нам стоит встретиться и поговорить об этом. В парламенте, нам будет чрезвычайно интересно узнать вас поближе. Но до осени я, к сожалению, слишком занят. – Улыбнувшись, наконец, выдыхаю последний дым из лёгких и вдавливаю окурок в пепельницу. — Я тоже думаю, что мне стоит посетить парламент. Как на счёт... пятого ноября? – Уолтер сдавленно хихикнул, прикрыв ладонью рот, а на другом конце телефонной линии послышалось напряжённое молчание. Определённо, Артур Рид понял, что именно я имею в виду. Вежливо распрощавшись и назначив встречу, кладу трубку и широко улыбаюсь, откинув голову назад и опустив затылок на спинку кресла. Теперь Уолтер может не сдерживать своих попыток рассмеяться, что и делает уже в следующую секунду. И только на твоём лице читалось лёгкое недоумение. Обернувшись, Уолтер замечает его и, перестав смеяться, вновь поправляет очки. — Вы знаете что-нибудь о пятом ноября, милая? – Ну вот, теперь он займётся ликвидацией безграмотности, хотя всем британцам отлично известны события пятого ноября. Прерываю его и встаю, одёрнув пиджак. — Это слишком долгая история, Уолтер, расскажете ещё позже. – Кивнув, он тут же опускает голову вниз и протягивает мне очередной документ на подпись. Получив её он суетливо собирает бумаги в свою папку и встаёт. — Снова я ничего не успеваю! Становлюсь рассеяннее с каждым годом. – Вскочив с места, он убегает, видимо, в свой кабинет, оставив нас одних. В снова воцарившей тишине до моего слуха доносится лишь твоё размеренное дыхание. В памяти вспыхивают воспоминания недавней встречи в соседнем кабинете, и губы вновь предательски горят под твои взглядом. Подойдя ближе, заглядываю в твоё лицо. Нам снова нужно расстаться и вновь ни ты, ни я не знаем, когда встретимся вновь. Стоит ли нам встречаться. Глядя в твои зелёные глаза, не могу не думать о том, что стоит. — А вы не хотели бы поехать со мной в Дорсет? Я расскажу о цели нашей поездки по пути. – Соглашайся. Не прикасаюсь к тебе, стараясь выдержать дистанцию, но всё ещё неотрывно всматриваюсь в тебя. После всего случившегося в Корнуелле, я могу тебе верить, правда? Я хочу тебе верить, своей храброй мисс Пью, ведь именно такой я тебя и знаю.
Короткий стук в дверь. Разрешаю войти и на пороге появляется Кеннет Хорн, который всё ещё выглядит скованным и даже испуганным. Он бесконечно переминается с ноги на ногу и смотрит то на меня, то на тебя. — Мы готовы к отъезду, мистер Хорн. Эта очаровательная леди присоединится к нам, мне понадобится её помощь. – Не дождавшись твоего согласия, уже принимаю решение и, уверенно кивнув, Хорн выходит в холл, а я пропускаю тебя вперёд за ним следом, указывая ладонью на выход. Надеюсь, ты не воспримешь этот жест как попытку решить за тебя, как за маленького ребёнка? Улыбаюсь от мысли, что когда-то при нашей первой встречи ты казалась мне именно такой – молодой красивой девушкой, которая большего всего на свете хочет вырасти, но ей это никак не удаётся. Она как маленький Питер Пер, остаётся ребёнком, не смотря на взрослый взгляд и пытливый ум. И мне это нравится. Я завидую той завистью, какую только может испытывать человек, выросший слишком рано, насильно выдернутый грубыми руками из своей собственной маленькой сказки. Даже не знаю, что именно ждёт меня в Дорсете, но уверен лишь в том, что с тобой мне будет куда проще принять даже самые неприятные новости. И так много предстоит рассказать... Не успела ты появиться в моей жизни, как все эти бесчисленные интриги тут же опутали тебя со всех сторон. Это даже не твои проблемы, но ты вновь вызываешься мне помочь. Храбрая отчаянная мисс Пью, возможно, такая же сумасшедшая, как и я. В Корнуелле ты познакомилась с предательством и, напротив, с возобновлением семейных уз. А теперь нам обоим предстояло открыть куда более старые тайны, растеребить уже давно зажившие раны, на этот раз не мои. Мой отец оказался куда более изощрённым человеком, чем я предполагал. Сломал жизнь женщины, которую, судя по всему, любил, но не смог отпустить её до конца. Мне сложно представить, что она чувствовала, оставаясь в заточении все эти годы и получая лишь редкие письма и визиты от мужчины всей своей жизни. Это даже звучит нелепо. Может, именно твоя проницательность поможет мне понять её чувства. В любом случае тот факт, что Айрин Морган могла проживать в Дорсете столько лет и оставаться незамеченной невозможно игнорировать – сколько ещё секретов появятся из воздуха на моём пути? После событий в Корнуелле мне показалось, что моя уже привычная паранойя постепенно отступает, я даже самоуверенно надеялся, что в любом случае смогу перехитрить их всех. Сладкие иллюзии от эффектной победы. Оказалось, что реальность выбрала другой путь. В собственном графстве я упустил отрезок земли, где хранились важные тайны, и лишь теперь был вынужден познакомиться с ними. В любом случае происходящее ни капли меня не страшит, и эта мысль удивляет. Кажется, я уже окончательно потерял способность к страху, ещё там, во время своей ссылки. Не уверен, что у меня осталось хоть что-то, за что я мог бы переживать и испытывать ужас от одной лишь мысли. Ужасно, но даже предательство Роуз уже не кажется мне катастрофой. Что бы не случилось, я готов сделать многое для её счастья и покоя, даже если в этой новой жизни для меня не останется места. Я уже предатель. Я стал им сразу, как только начал думать о тебе непозволительно часто, намного чаще, чем допускает наш регламент. Или же раньше. Когда стоял перед свадебным алтарём и не мог вымолвить ни слова в ответ на простой вопрос священника – согласен ли я взять её в жёны. Мысленно отматываю время назад и представляю, какой было бы моё сегодня, если бы тогда я принял другие решения и сделал другие шаги. Смог бы я справиться без её поддержки? Если бы однажды вечером её фигура не появилась на мокрых ступенях замка Плача. Я бы справился. А у нас с тобой появился бы шанс. Но судьба, написанная чужими чернилами и чужим пером, вывела совершенно иные линии судьбы на моих ладонях. Смотри, я вновь пытаюсь бороться с волками и плыву против течения, словно у меня это в крови.

       Бросив беглый, взволнованный взгляд в окно, я на миг цепляюсь за острые звезды, мерцающие в абсолютно черном небосводе. Они рассыпались в небе, светятся темным, таинственным блеском, как миллионы дождевых капель, подсвеченные солнцем, только их свет совсем другой. Бесконечно далекий, ледяной и недостижимый - кажется, сам Бог, протянув ладонь, не смог бы дотронуться до них, только ощутить это призрачное дыхание давно умерших звезд. Мне хотелось вернуться сюда только из-за этих ночей, которые в пустынной степи выглядят и ощущаются совершенно по-другому. Понимание появляется внезапно, проносится острой стрелой через разум, в точности как мерцание звезд прорезает черное небо за окном, и так же исчезает вдалеке, слабо вспыхнув в конце. Ваш голос на том конце провода звучит по-другому, возможно, потому, что я не привыкла говорить с вами по телефону вот так просто, словно нас связывало многолетнее знакомство друг с другом. Вы не могли знать меня раньше, думаю, и до сих пор для вас я как случайное изображение в книге среди многочисленного текста, страницу с которым вы перевернете, дочитав до конца. А я знаю вас, кажется, всю жизнь, знаю не как человека, но образ из мира недостижимых звезд, живущий так далеко и высоко, что, казалось раньше, даже думать о встрече с вами будет излишне смело. А теперь я могу вслушиваться в ваш голос, ровными и расслабленными нотами проникающий в разум, приводя его в дрожащий восторг. По началу отвечаю скованно, коротко и по существу, успевая вежливо произносить ответные вопросы о вашем дне, но не получая на них ответы, будто вы не замечали их или же не хотели заметить, круто огибая и игнорируя их. Неуютно ерзая на месте, я не могу избавиться от мысли, что говорю с вами, с человеком, который был номинирован, должно быть, на сотни наград, работал с великими режиссерами, оставив глубокий и вечный след в истории кинематографа еще много лет назад. Тщательно продумывая каждую реплику для ответа, долгое время сижу на месте без движений, будто одна только эта прямая и недвижимая поза с выпрямленной спиной продолжает удерживать внутри уверенность для продолжения разговора. Минуты протекают медленно, темнота за окнами останавливается, и весь мир остается дико пустым, существуют только учащенные удары сердца, болезненно отзывающееся изнутри. Появляется ощущение, словно сама ночь во всем мире решает остановиться и удерживать прохладный мрак на земле, пока не закончится наш разговор. Но вот в вашем голосе проскальзывают ноты вежливой заинтересованности, и я не замечаю, как брови слегка приподнялись от удивления. Опустив ладонь на холодную ткань простыни, растянутой на постели, я чуть отклоняюсь назад со слабой улыбкой, неожиданно понимая, что весь этот разговор не докучает вам, чего в тайне я сильно боялась. Вы были вынуждены лететь через полсвета, оказались не в самой впечатляющей части этой страны под натиском раздирающей жары и полчищ мошек, чтобы лишь помочь неумелой актрисе и не позволить истраченному на подготовку к съемкам времени исчезнуть впустую. Но теперь, когда вы так легко поддерживаете наш разговор, невидимо улыбаетесь, чего я не могу точно знать, тугой узел внутри разума начинает тихо расплетаться, и даже мысль о том, что вы помогаете мне сжиться с ролью, становится чуть прозрачнее, когда я слышу вопрос о моей матери. Мои ответы становятся многословнее, описание воспоминаний красочнее, и вот уже я опускаюсь назад, прижимаясь спиной к холодной поверхности и заплетая вокруг пальца тонкую золотистую цепь на шее. Смотрю в потолок, тихо смеюсь, когда вы делитесь короткой историей о работе со Скорсезе, но все же я продолжаю молчаливо изумляться одной простой мысли - вы оказались не так страшны, как мне казалось. Вы соглашаетесь со моими некоторыми мнениями, и ощущение восторга начинает расти в груди, вознося меня куда-то выше, чем вершины гор. Не в силах сдерживаться, я встаю с постели, начиная ходить по комнате, чувствуя, что при каждом шаге пол пружинисто отталкивает мои ноги. Время идет где-то за гранью понимания, и страстная радость сменяется немым воодушевлением, наполняющий легкие как свежий и прохладный воздух. Кажется, я даже забываю о том, что за пределами этой спальни, в тысячах километров отсюда, нас ждет совместная работа. Как странно, раньше мне казалось, я никогда не смогу избавиться от сдавливающей со всех сторон мысли, что я работаю рядом с вами. Мистер Леонардо ДиКаприо. Один ваш взгляд мог вдавить в землю, но теперь, представляя ваши глаза с пронзительным голубым оттенком, напоминающим мне океан в тишине обжигающего солнца, я медленно опускаюсь в ощущение чего-то настоящего и неподдельного, словно мне под силу все, что только возможно. Поднявшись с постели, удерживая поочередно разными руками телефон, я переодеваюсь в ночную сорочку, не ощущая теперь былого напряжения, скручивающего позвоночник. Ловлю себя на мысли, что чем дольше мы говорим, тем будто становимся более похожи друг на друга, и я встряхиваю головой, отгоняя подальше такие идеи. Нужно помнить о том, что мы работаем вместе, и, конечно же, такой человек как вы не может быть похож на простых обывателей. И все же сейчас мы говорим друг с другом, и я узнаю о том, что никогда бы не узнала из бесчисленных статей. Подумать только. Я говорю с вами по телефону о таких простых вещах, о которых не вспоминаю даже в обычной жизни. Раньше я бы ни за что не упустила возможности, будто один ваш прямой взгляд сдерживал мои порывы, и расспросила вас обо всем, что меня интересовало, начиная от самых ранних работ и заканчивая тем, какой кофе вы предпочитаете. Но сейчас, кажется, благоразумнее держать себя в руках и послушно отвечать на ваши вопросы.
       Подойдя к большому прямоугольному зеркалу, доходящим до пояса, я заглядываю в него, видя вместо собственного отражения вас. Аккуратно зачесанные назад волосы, открывающие лоб и виски, далекие голубые глаза, мерцающие даже здесь, в темноте спальни, и мягкая улыбка, с которой вы обыкновенно говорите с мистером Скорсезе. Но неизменно одно - плотно сомкнутые губы, даже сейчас, в моем воображении. Мне бы хотелось разомкнуть их, когда вы смотрите на меня с обратной стороны зеркала. Долго отвечая на ваш вопрос о планах на будущее, я понимаю, что вы уже несколько минут молчите, не прерывая меня аккуратными уточняющими вопросами, и медленно умолкаю в ответ, вслушиваясь в тишину, поддернутую долгим расстоянием между нами. Секунды начинают отсчитывать друг друга, впуская в спальню выжидающее неизвестно чего тепло, и тогда вы задаете свой вопрос. Кажется, перестаю дышать от легкого волнения, проникнувшее внутрь нервных нитей, лишь удивленно распахнув губы. Вновь мысли заворочались внутри головы, подбирая слова, которые рассыпались по сторонам и никак не могли сложиться в предложение. Сильнее сжав нагревшийся телефон пальцами, обнимаю себя за оголенное плечо свободной рукой, закусывая от волнения губу. Только теперь замечаю в тусклом зеркале, что сквозь полупрозрачную ткань видны очертания груди, и от этого становится еще более неловко. - Что... Что на мне надето? Ночная сорочка. Ведь вы говорили, что позвоните перед сном. - Почему ты оправдываешься? Убрав за ухо выбившиеся пряди волос, я облокачиваюсь плечом о ледяную стену. Ваше молчание действует на растерянные нервы сильнее, чем этот вопрос. Но следующий вопрос звучит неожиданно, окуная меня одновременно в горячую смесь самых разных чувств. Хлестким ударом он разделяет благостную ночь на две половины, и один ваш тон, спокойный, прямой, не выражающий ничего, опускается в смятенном сознании тяжелым накаленным шаром. - Я... - От удивления я не могу вымолвить и слова. Если бы я еще знала, что можно сказать, выудив среди шумной бури в разуме хоть одну правильную мысль. Не клади трубку. Ваш голос звучит теперь так, словно вы стояли позади меня, задержав губы в сантиметре от кожи, и осознание этого электрическим ударом проносится через все тело. Судорожно сглотнув и опустив взгляд от зеркала, я закрываю глаза, стараясь взять себя в руки. Вы пытаетесь мне помочь, мне нужно делать так, как вы скажете. Иначе ради чего это все? Опустив руку вниз, я сжимаю край сорочки в ладони, ощущая, как сквозь ткань болезненно вдавливаются ногти в кожу. Нужно сделать то, что вы просите. Разум подкидывает все новые и новые логичные причины, по которым я должна следовать вперед, пока я не понимаю, что все они озвучены вашим голосом. Мне нужно научиться доверять своему партнеру. Медленно и настороженно дыша, я упорно не разжимаю ткань, сжатую в кулаке. Нужно думать о вас. Кажется, время превращается в эфемерный поток, и я слышу, как ритмично бьются мысли в голове, пока я отчаянно пытаюсь набраться смелости. И только одно воспоминание вмиг разрушает всю зыбкую уверенность, которую я в изумлении собираю внутри по частям - в памяти вспыхивает момент, когда вы проводите большим пальцем по моим губам. Низ живота сводит взволнованным напряжением, которое в следующий миг разрядом молнии проносится по дрожащим мыслям. Это откровенное вожделение отражается внутри испугом, и я распахиваю глаза. Кажется, вы услышали мои мысли, обрывая затянувшуюся паузу таким же каменным и спокойным голосом. Не успеваю ничего сказать на вашу просьбу, лишь распахнуть сухие губы, втянувшие горячий воздух, когда вы называете меня этим именем. Сердце тяжело бьется внутри, будто ваш голос сжал его в тисках, и я удивленно опускаю руку с разгоряченным телефоном вниз после нескольких мгновений вслушивания в тишину. Вы здесь. По телу проносится волна почти невыносимой дрожи. Вы так близко, а я не ощутила этого. Понимая, что я должна послушаться вашей просьбы в любом случае, натягиваю на плечи шаль. Меня не покидает ощущение, что это не просьба, а приказ, которому мне так горячо хочется последовать, но я стараюсь не думать об этом. Все движения медленные, скомканные от волнения и крайней степени удивления, от которой по мыслям проносится лишь белый шум. Я разочаровала его. Может быть, это была последняя возможность?
       Пройдя по коридору от спальни, ступая тихо и бесшумно, давно заучив, в каких местах пол издавал сдавленный скрип, я подхожу к сетчатой двери, пытаясь рассмотреть в темноте улицы ваш силуэт. От волнения, кажется, сердце может разорваться в любой миг, но я упрямо иду вперед, протягивая ладонь и раскрывая дверь, делая робкий шаг за порог. Раскаленная от солнца земля все еще не остыла, от нее исходит невидимое, окутывающее все тело тепло, словно она так и томится в ожидании нового дня, в нетерпении издавая это разгоряченное дыхание. Или оно принадлежит мне? Втянув носом воздух, будто это могло помочь ощутить истлевшую уверенность, я слегка вздрагиваю, когда вижу, как в черном пространстве, подсвеченном лишь тусклым огнем фонаря, появляется ваш приближающийся силуэт. Различаю в темноте серьезное и разочарованное выражение вашего лица, и внутри к самому дну падает какое-то неизвестное ощущение надежды, разбиваясь на осколки. Виновато опустив глаза, не зная, что можно сказать в этой странной и ошеломляющей меня ситуации, я сжимаю губы, будто ожидая объявления о собственной смертельной болезни. Вы подходите ближе, и каждый ваш шаг, глухо звучащий на земле и звонко цепляющийся за слух, поднимаясь по ступеням деревянной лестницы, заставляет меня тихо сжиматься внутри то ли от страха, то ли от беспорядочного желания прикоснуться к вам. Нет, нельзя, Марго. Судорожно и тихо вздохнув, будто от ожидания перед мучительной пыткой, я поднимаю взгляд, бесповоротно притянувшийся к вашим острым глазам.

       Опустив взгляд вниз, я тихо улыбаюсь, бесшумно выдыхая от легкой радости, осторожно расцветшей в легких. Твои пальцы опускаются на мой браслет, едва касаясь кожи, но как раз эти невесомые прикосновения на короткое время мягко отталкивают меня от насущных мыслей и тревоги, отправляя по долгой воде из воспоминаний. Кажется, нас связывает нечто настолько хрупкое, готовое сорваться от любого дуновения ветра и потеряться в нескончаемой буре. Рассматривая твои пальцы, не пытаясь обхватить их, лишь позволяя перебирать бусины на старом браслете вокруг недвижимой руки, перед глазами я вижу твое лицо, черты которого мне напоминают о сводах святой церкви. Ты склоняешься ко мне в неуловимом, совершенном порыве, опаляя губы своим дыханием, и встревоженный выдох, вырвавшись из моего рта, уносится ввысь, теряясь меж витражных окон вековой часовни. Я запомнила это мгновение, как и те немногие, что связывали нас неплотными, прозрачными нитями, и, если признаться честно, Кристофер, даже если нас разделит жизнь в этот же миг, воспоминания о нашей близости будут со мной еще очень долго, несоизмеримо долго в сравнении с теми секундами, что мы прикасались друг к другу. Может быть, поэтому мне так хочется запомнить каждый миг, когда мы вот так просто можем быть вместе? Знаю, и ты, должно быть, тоже знаешь, в будущем в нас уже всматривается нечто, с немой угрозой обещая нам расставание. Я понимаю это, Кристофер. Почему-то я не забываю об этом ни на секунду, даже когда время начало стремительно уноситься вдаль, как только твои губы накрыли мои сегодня.

       Комната вокруг наполнена приглушенным светом - лишь тонкие, ослепительно белые полосы, виднеющиеся из-за прикрытых плотными шторами окон напоминали об адском пекле, творящимся за стенами дома. Сухой испепеляющий воздух будто изо всех сил пытается пробраться внутрь, выдавить оконные стекла, чтобы заполнить привычной жарой все пространство, и эта необъяснимая угроза так четко и остро отражается в моем сердце на короткое мгновение, что губы вздрагивают сами собой, испуганно втянув кислород. От сознания и полного взора все это время ускользали стены, немногочисленная обстановка дома, светлое дерево, из которого была выстроена вся кухня - боковым зрением, чуть замутненным от проступающей незаметной влаги в глазах, я вижу только белую поверхность стола, отделяющую меня от тебя. Взгляд скользит по рукам, которые одним твердым, незыблемым движением вдавливают окурок в дно чашки, будто стараясь не оставить от нее и следа. В остановившемся воздухе, заполненным серым и уютным светом, повисает запах сигарет, навсегда прорастая в твой образ в моей голове. На лице вздрагивает улыбка, с которой я никак не могу справиться, когда ты говоришь, что у меня все впереди. Кажется, еще никогда прежде я не была так уверена в своих силах, как в этот момент. Воспоминания, не успевающие зарасти пылью, начинают обступать со всех сторон, словно только и ожидая все это время своего выхода в свет авансцены. В голове вновь картины недалекого прошлого, которое теперь кажется чем-то далеким, свершившимся будто бы в другой жизни и с другой девушкой. Непродолжительная и блеклая карьера, которая зависла в настоящий момент на первой ступени по пути к вершине, медленно возвращается через весь океан в залитую солнцем степь, в дешевые и немногочисленные декорации, которые выставлялись на настоящих улицах с проходящими мимо заинтересованными прохожими. Должно быть, здесь начинается моя точка отсчета, Лео. Оторванная от привычной жизни, от семьи, я никогда не ощущала себя выдернутым из земли цветком, возможно, потому, что родная земля казалась мне засыхающим бетоном, в который погружены мои ноги. Я не позволяла себе вернуться, даже когда денег хватало лишь на одно - на курсы актерства по выходным или на еду. Звучит весьма поэтично, верно? Наверное, я никогда не расскажу тебе об этом. Старый продавленный диван в доме знакомого, за плечами - несколько фильмов категории В, за которые сейчас мне приходиться молиться, чтобы ни одна живая душа их не увидела, и выкрики неравнодушных любителей австралийских мыльных опер в спину о том, что я сука. Однако я играла в этом сериале так, словно от этого зависела моя жизнь, старательно, без устали и жалоб посторонним людям, которые порой с удивлением одалживали мне деньги на очередной бесполезный урок. Они не понимали, и их жалость действовала на меня ударами молотка по шаткой шляпке слишком тонкого гвоздя. Но я знала потаенным и необъяснимым чувством внутри, что их не стоит слушать, не сдаваться под их уговорами и устраивать себе хоть сколько-то удобную жизнь в не самом крупном, но приятном и милом городе. Для кого-то такой соблазн оказался бы очень велик, ведь, в конце концов, в комфортной и размеренной жизни не было ничего плохого. Но у этих людей не было в мыслях того, что было у меня, того, что держало на плаву и жестоко ударяло по челюсти, чтобы я не смела тонуть. Где-то в дебрях австралийской пыли осталась моя мать, ставшая частью земли, со скрытой болью наблюдающая за сгорбленной над инструментами спиной Лэкланда, бросившего учебу, чтобы зарабатывать деньги. На этом моменте бесхитростных воспоминаний я всегда останавливаюсь. Сделала ли я правильно, уехав тогда? Может быть, не стоило так гнаться за мечтой, если расплатой стала непроницаемая, ничего не выражающая маска, появившаяся на лице Лэкланда с годами? Представляя его выражение, я одновременно нахожу горький ответ на какой-то неизвестный вопрос среди угрюмых мыслей и в то же время теряюсь в собственных бесчисленных сомнениях. Все это, как бы правда не была тяжела, нужно считать предательством. Но я сбежала все равно. Так как же я могла себе позволить сдаться и примириться с удобной и милой судьбой? Не переставала чувствовать себя уверенной почти на зло, в ответ на грубые высказывания, на нелестные отзывы о моих умственных способностях, на многочисленные шутки о моем происхождении и деревенском акценте. Это были люди, работающие десятки лет над одним и тем же проектом, тратя около десяти минут на разработку нового сюжета. Или же соседи, для которых все, что существовало за пределами Австралии, казалось другим миром. Парни, чьим пределом мечтаний были машины, починка машин и секс на заднем сидении. Запах бензина, пропитавший все вокруг - сам воздух, обивку и марающее кожу чужое дыхание, от воспоминаний о котором становится физически дурно и мерзко. Но потом, спустя долгое время, человек с выразительным и красивым именем сказал мне, что мое исполнение роли никуда не годится, и я поняла, какой глупой и хрупкой на самом деле была эта уверенность. Истраченные впустую деньги на дешевые курсы, в которых невооруженным глазом можно было бы заметить обман. Старания для игры в сериале, которые не стоят того затраченного труда, если рядом нет человека, знающего свое дело и подсказавшего бы, как неистово я переигрываю. Я не расскажу об этом, но думаю, ты знаешь и так, что я ни в коем смысле не была уязвлена твоими словами. Лишь бесконечное разочарование заполонило сердце, как черный дым в доме с раскрытыми настежь окнами. Должно быть, на своем долгом и переполненном сложностями пути ты видел так много, что тебя ничто не способно удивить. Ты где-то там, на безликой вершине, у подножия которой топчусь я, готовясь взбираться по лестнице наверх, наивно и самоуверенно полагая, что труд закаляет, что он обязан быть вознагражден. Пока не поняла, что передо мной не лестница, а бесконечная отвесная стена, с острыми камнями и ничтожными выступами на протяжении всего подъема, с которой можно сорваться даже если до верха остается лишь прикоснуться. У тебя всё впереди, со мной или без меня, это неважно. Не смотря на то, что мне предстоит еще многому научиться, почему-то я верю в ваши слова как в непреложную истину

       - Нет, нет, нет, ты неправильно захватила ряд, посмотри, Мэгги. - Опрокинув голову назад, на спинку старого клетчатого дивана, и закатив глаза к потолку, я роняю руки с пряжей на колени, и от этого неаккуратного движения с них падает темно-серый клубок ниток, перекатываясь по полу через всю гостиную и скрываясь под шкафом. Когда-то давно мама учила меня вязать на спицах, долго и упорно, не в силах отказаться от негласного правила местных жителей, что каждая молодая девушка должна уметь что-то делать своими руками, прежде чем выйти замуж. У меня даже получилось связать что-то вроде шарфа, правда, под ее пристальным взглядом, иначе как только она отворачивалась, я начинала путаться в бесчисленных петлях. Теперь же она зажглась желанием научить меня новому полезному, как она сказала, занятию, и если со спицами у меня еще что-то выходило неплохое, то получив в руки вязальный крючок, я поняла, что ни на что не гожусь. Поймав твердый и серьезный взгляд матери, говорящий, что и она отчасти это понимает, я тихо улыбаюсь, унимая возрастающую волну раздражения внутри. Даже если Сэри Робби, в девичестве Кесслер, знает о том, что руки ее дочери растут не из того места, она ни за что в этом не признается. - Распусти здесь и начни заново. - Оторвав голову от спинки и выпрямившись на своем месте, я с тяжелым выдохом принимаюсь заново за вязание, бросая быстрый взгляд в окно. Небо еще чистое, но даже из глубины гостиной видна тонкая серая полоса на горизонте, увеличивающаяся и приближающаяся с каждым часом. Уже к обеду она разольется по всему небосводу, превратив его в черный размытый туман, выдыхающий на неостывшую после солнца землю свинцовый душный воздух. Слабый отзвук далекого грома эхом раздается где-то среди многочисленных мыслей, но я не обращаю на это внимания, лишь слегка нахмурившись и вновь опуская взгляд к занятым рукам. Внутри неспокойно от приближающейся грозы, не смотря на то, что все с нетерпением ждут долгожданного спасительного дождя. Его не было, как я узнала, уже несколько месяцев к ряду, трава высохла от жажды, напоминая собой пучки острых, темно-бежевых проводов, торчащих повсюду. Дождь ознаменовал жизнь, слабую надежду, что точно хотя бы еще год можно быть спокойными в заботах о своем урожае. Для людей, чье благополучие не зависело от нервозной и жестокой австралийской погоды, дождь попросту давал передышку от оглушающей жары, сухой пыли и удушливого воздуха.

       Порыв холодного ветра, пересекший половину мира за одно мгновение, ударяет меня лицо, как только мы оказываемся за дверью, и я останавливаюсь на месте по твоему жесту. Ты спускаешься по деревянным ступеням вниз, уже без меня, пока порывы жестокого ветра налетают на тебя, бьют со всех сторон, пытаясь снести с пути. Прижимая руку к груди, пытаясь другой убрать за ухо выбивающиеся пряди волос, я наблюдая за твоим силуэтом, и вместе с ветром под ткань рукавов пробирается тревога. В состоянии мимолетного забытья, растянувшегося на долгие минуты после того, как ты рассказал мне о случившемся, я не смогла поймать ни одной достаточно разумной мысли, которая могла бы меня заставить отказаться от предстоящего опасного пути. Оторвав взгляд от твоего удаляющегося силуэта, направляю его в сторону входной двери. Должно быть, у матери бы нашелся десяток причин для того, чтобы удержать меня от этого шага, узнай она хоть немного о тех неприятностях, от которых нам нужно уберечь мистера Полански. Просто потому, что она не знает всех этих имен, а далекие проблемы призрачного Голливуда, похожие на полупрозрачные нити паутины, связывающих одного человека с другим, говорят ей намного меньше, чем любой риск для кого-то из членов семьи. Почему я так просто согласилась, огибая вниманием неприкрытую и реальную опасность? Взгляд, оторвавшись от двери, скользит по стене, на которой все еще различимы влажные отпечатки моих ладоней, спускается вниз, по дощатому полу, по ступеням, на которых так отчетливо прозвучал твой уходящий шаг, пробудив внутри легких необъяснимую дрожь. И потом останавливается на твоей фигуре, которая теперь не уходит привычно и неотвратимо, а, наоборот, возвращается ко мне. И в этот неуловимый момент, поддернутый налетающим ветром и свинцовыми тучами, мир вокруг будто вздрагивает. Нечто неизвестное озаряет разум солнечным светом сквозь металлическую черноту непогоды, освещая в памяти все те мгновения, что мы были близки. Слишком близки, чтобы это исчезло бесследно где-то в темноте. Ты поднимаешься по ступеням, останавливаясь чуть ниже, так, что наши лица оказываются на одном уровне друг с другом, и я заглядываю в твои усталые, далекие глаза. Сердце обволакивает пелена тревоги, и я понимаю, что этот миг мне уже не забыть никогда. Какое-то яркое знание о предстоящем касается мыслей, но я отгоняю его прочь, когда ты вручаешь в мои руки документы и объясняешь, что нужно сделать прямо сейчас. Мой взгляд удивленно опускается на бумаги, когда я слышу о подарке в виде машины, раскрыв губы, чтобы возразить, но тот час же смиренно захлопнув их, кивая в ответ на твои наставления. Мысленно прокручиваю в голове список действий, стараясь не забыть ничего, понимая, что я соглашаюсь с тобой почти интуитивно, не думая ни о чем, лишь следуя чувствам, которым в моем разуме пока не нашлось названия. Сжав меж пальцев документы и прижав их к груди, поднимаю растерянные глаза к твоему лицу, выражение которого источало каменную, потускневшую, но неоспоримую уверенность. И тогда страх, настоящий и непритворный, пока что легко касается сердца, заставляя его похолодеть. - Они могут следить за нами? - Испуг ненадолго остается дрожать в зрачках, медленно стихая, пока я смотрю в твое лицо. Ты ведь знаешь о том, что я верю тебе? Вот так просто. Как бы я не уговаривала себя, что хочу помочь мистеру Скорсезе по мере своих сил, что это, должно быть, попросту правильно, истина как обыкновенно скрывается где-то между строк. Я просто верю тебе и делаю то, о чем ты просишь, не требуя объяснений, которые все равно потерялись бы в беспорядочных чувствах. И все же я начинаю бояться, даже под взором твоего невозмутимого и уверенного взгляда, сильнее вдавливая пальцы в зажатые бумаги, будто пытаясь удержать в тисках собственную смелость. Ободряюще кивнув, ты возвращаешься к машине быстрым и твердым шагом, и твоя сила незримо передается и мне. Через пару секунд невыразительных сомнений, я шумно и коротко выдыхаю, направляясь ускоренно к задней двери дома, будто пытаясь обогнать разум, пока он вновь не начнет сопротивляться этому безумию. Все мысли заглушаются, сужаясь в одной маленькой и острой точке, звучащей твоим голосом. Концентрируясь лишь на том, чтобы быть как можно тише и не попасться на глаза матери, не замечаю, как в руках появляется мелкая дрожь. Кажется, подвести тебя я боюсь больше, чем любой опасности на нашем пути. Бесшумно прокравшись внутрь дома, недолгое время я вслушиваюсь в доносящиеся издалека звуки телевизора, пока за слух не цепляется приглушенный кашель матери и скрип старого дивана, который за все прожитые годы плотно въелся в память. Значит, она в гостиной. Беззвучно поднявшись по лестнице на второй этаж, ступая по тем местам, где половицы не издали бы сдавленный скрипучий звук, прохожу по короткому коридору, заглядывая в пустую комнату Ани, затем в комнату Лэкланда, где он, не переодев рабочей одежды, лежал спящий в постели в той же позе, в которой, похоже и рухнул.