Медленно ускользая в сон, лишь тяжело выдохнув, когда руки Арми сквозь мягкую темноту притягивают меня к себе выше, я утыкаюсь лицом в его грудь, уже не в силах думать о чем-либо. Исходящее от его ладоней тепло размеренно и плотно окутывает все тело, лишая меня движений и всяких попыток выбраться, но, кажется, меньше всего я хочу, чтобы он отпустил меня. Его мягкое и ровное дыхание касается моего уха, осторожно толкая в пелену крепкого сна, будто обещая защитить от предстоящих кошмаров. Темнота прокрадывается внутрь, заполняет собой весь разум, отодвигая куда-то за край сознания все невнятные и скомканные мысли, существующие до этого дня, и я долго, очень долго падаю в неизвестную дождливую бездну, слыша совсем рядом спокойные удары сердца, меж которых теперь не гудела собственная тревога. Это падение не вызывает внутри ни удушливой паники, ни страха перед болью, когда я, наконец, вновь достигну своего дна. Безмятежность просачивается сквозь закрытые веки, но я все еще не знаю, куда делась моя дрожь. Из-за этого стука рядом со мной, мягко отражающегося на моем прижавшемся лице, или же из-за того, что я просто устала бояться. Совсем скоро я останусь одна снова, но эхо боли звучит почти неразличимо в сумрачном мраке сна. Теперь ты слышишь меня, Бог? Удары сердца звучат все отчетливее, растекаясь в стороны и собираясь в одной острой точке вновь, пока их сюита не превращается в приглушенные удары железных колес. Поняв это, чувствую, как внутри сжимается сердце, так стремительно и плотно, словно добавив еще немного сил ему удалось бы исчезнуть вовсе. Запрокинув голову и раскрыв воспаленные усталые веки, я упираюсь взглядом в металлический потолок вагона. Тяжелый выдох медленно выползает из легких, и камень внутри начинает ощущаться яснее. Как тихо здесь и пусто теперь. Настоящий сон, без намека на реальность, бесконечный и полный сожалений. Но, кажется, здесь стало спокойнее. Вернув голову в нормально положение, всматриваюсь вперед, в огромные окна без стекол, в которые не врывается ветер, не смотря на то, что трамвай на полном ходу следовал по рельсам. Теперь не было дождя. Обернувшись назад, смотрю в противоположные окна, словно железные пути служили границей для истеричной непогоды, но и там застыла безграничная белая степь, утопающая в белом тумане. Время, проведенное здесь, не имеет никакого значения, но опустевшие вагоны, расплавленный в туман город и закончившийся дождь приводит в меня в смешанные чувства. Как тихо и пусто. В этом тумане не различим далекий город, словно он сам растаял в этот белесый сигаретный дым.

Безумие, оно как гравитация – стоит лишь немного подтолкнуть. Всего один поступок, выходящий за рамки разумного, и вот уже перед тобой ширится и звенит глухая пустота, заслоняющая собой реальность. В больничном крыле холодно и тихо, оно напоминает каким-то отдалённым и едва уловимым чувством тоскливое, усыпанное опавшей листвой кладбище в пригороде Лондона, по которому я так любил гулять в детстве. Ловил тишину, где ещё возможно расслышать собственные мысли, учился различать цвета, которые не видел никогда в своей жизни, миллионы осенних красок на твёрдой бурой земле. На толстом стекле, отделяющим палату от белоснежного, поражающего своей стерильностью коридора, всё ещё виднеется отпечаток дыхания, хотя сама Марион уже давно устроилась на узкой скамье в неудобной позе и прикрыла глаза, чтобы поспать впервые за прошедшие сутки. Случайно уснула, как несколько лет назад, пытаясь укачать никогда не устающего Джеймса до полуночи, а затем дождаться моего возвращения – провести ещё одну грань между сном и реальностью. Я часто находил её в подобной позе, с обессиленно сложенными на коленях ладонями, одной рукой она держала маленького сына, а наша дочь прижималась к ней с другой стороны, снова выскользнув из своей постели. Глядя на них мне казалось, что я не видел ничего более прекрасного за всю свою жизнь. Дёрнув пальцами, она резко открыла глаза, недоверчиво осмотрелась, часто моргая, словно пытаясь понять, где находится и, заметив меня, с облегчением вздохнула. — Он не приходил в себя? – Поправив волнистый локон волос, она тихо качнула головой. Уже пятнадцать часов с момента, когда всё это случилось. Многочисленные врачи, собранные в узком душном кабинете, в один голос уверяли, что жизнь Леонардо ДиКаприо вне опасности, то ли пытаясь убедить в этом всех нас, то ли чувствуя негласное давление расставленной по периметру охраны. Каждый раз, появляясь в широких больничных коридорах, они задерживали взгляд на силуэтах незнакомцев и незаметно вздыхали. Но по заключённому договору им полагалось терпеть и держать эту маленькую тайну в секрете, по крайней мере до тех пор, пока нам не станет известно, что послужило причиной этой трагедии. Глядя сквозь стекло на очертания тёмной палаты, освещённой лишь ритмичными огнями десятка аппаратов, я едва узнавал в неподвижном человеческом силуэте того, кого знал уже много лет, с кем пережил как самые счастливые страницы моей жизни, так и самые скорбные, покрытые пеплом вновь треснувшего пополам мира, который только предстоит выстроить заново. Начинала война. Та война, какую мы оттягивали с каждым годом всё дальше и дальше, начиналась сейчас – в этой тёмной палате под методичный писк прибора внутричерепного давления, освещаемая бледным светом дрожащей кривой с резкими изгибами, подсчитывающей чистоту биения сердца. Первой реакцией стало желание отправить детей подальше от Америки, короткая перепалка с Джоном, который, впрочем, не стал задавать много вопросов. Спустя пару часов он появился в городе и забрал племянников, пообещав показать им парижский Диснейленд, улыбаясь как какая-нибудь звезда с рекламной афиши, но с годами их обоих всё сложнее провести – мои дети всегда отличались неординарным для своих лет умом. Вцепившись в край моего пиджака трёхлетний Джеймс высоко задрал голову, пытаясь найти моё лицо, и жалостливо пролепетал короткое: папа, не отдавай меня. Марион не смогла на это смотреть. Повернувшись к окну, она крепко обхватила себя руками и, даже не видя её лица, я чувствовал, как дрожит её подбородок, пока она, нервно кусая губы, старается не разрыдаться. Мэлори спокойно протянула руки и обняла меня, а затем подошла к матери, крепко обхватив её ноги, будто прощаясь на неопределённый срок. Только уходя, сжимая ладонь Джона своей маленькой рукой, она начала тихо всхлипывать, но показать слёзы не могла себе позволить – удивительная черта, передавшаяся ей от матери. Глядя на их удаляющиеся фигуры, я парадоксально был счастлив. Видишь, Марион, наши дети не привыкли к этой нелепой жизни. Они по-прежнему не хотят расставаться с тобой. Это качество они унаследовали от меня, я тоже не привыкаю к аду на земле. — Мне нужно уехать. Узнать, как это случилось. – Ощутив присутствие Марион где-то совсем рядом, я инстинктивно делаю шаг в сторону, не глядя на неё. Будет спорить. — Я поеду с тобой. – Она сказала это так легко, словно мы обсуждали очередную поездку к родителям в недолговременный отпуск между утомительной работой. Помотав головой и всё ещё всматриваясь сквозь стекло, я ощущал, что её острый, пронизывающий взгляд направлен на меня. — Нет, ты останешься здесь. Здесь ты нужнее. – В светло-голубых глазах, напоминающих цветом весеннее парижское утро, мелькнуло едва уловимое раздражение. Тень злости, такой свойственной её упрямому характеру. Она хотела сказать что-то, её сухие потресканные губы тихо приоткрылись, а в глазах появилось напряжение, но я опередил ход её мысли. — Я справлюсь один. А ты нужна здесь. Пока ты здесь, с ним ничего не случится. – Увидев её взгляд, переменившийся от этих слов, я отвёл глаза в сторону, попятился, направляясь к двери, словно хотел добавить что-то ещё, но почему-то молчал. Развернувшись спиной к одиноко стоящей среди белых стен Марион, я вдруг подумал, что окажись я на месте Лео, я бы больше всего хотел, отнувшись после этого долгого страшного сна, увидеть лицо, возможно, единственного человека в целом мире, кто всё ещё любит меня.
Я не знал, кем он был в тот вечер. Какой образ, поднявшийся на поверхность из самых глубин его болезненного подсознания, забрал власть над разумом в свои руки. Но мне было легко понять, соединить обрывки случайно сказанных фраз и тех фактов, что были известны, составить из них чёткий стройный план, чтобы погрузиться в чужое безумие. Возможно, я так хорошо понимал Лео, потому что сам страдал тем же недугом – путал между собой чёрно-белую реальность и цветные картинки, созданные моим воображением. У меня была Марион, ни на секунду не дававшая мне усомниться в собственном разуме. Она часто брала мои руки в свои и, пристально глядя в глаза, словно обращаясь к тому существу, живущему у меня внутри и гипнотизируя его, повторяла: если ты не сможешь отличить сон от яви, знай, что я – настоящая, я – единственное, во что ты всё ещё веришь. Одна простая фраза, сказанная её голосом, превратилась в прочную стену между мной и настоящим, не выдуманным безумием. Стала маяком, указывающим путь, моей яркой палитрой и тонкой нитью, протянутой сквозь лабиринты своего разума. Магия совершилась, ангел-хранитель в теле прекрасной женщины спустился на землю, а потом, когда его силы возросли, он стал защищать и ещё одного человека. Принимая бесконечные звонки, я поднимался вверх по ступеням киностудии Юниверсал, вслушивался в знакомые голоса тех, кого меньше всего хотел бы видеть. Мартина среди них не было. Сообщив Изабелле, что случилось несчастье, я вынудил её отправиться вместе с мужем в Италию под любым предлогом, увезти его подальше от этой новости, которую он будет не в силах пережить. Пройдя в просторный зал с высокими окнами, откуда открывался панорамный вид на вечерний город, я молча поприветствовал своих именитых коллег, собравших экстренное совещание. Глаза Стивена Спилберга острой хваткой впились мне в лицо, но стоило пересечься с ним взглядом, как он тут же отвёл его в сторону. Гэйл Берман, глава студии Парамаунт, выглядел озадаченным, словно бесконечно думал о чём-то, но никак не мог придти к нужному выводу. Остальные выражали равнодушие. Наконец, поприветствовав всех присутствующих, Берман  издал протяжный вздох. — Господа, вы знаете, что у нас... лёгкая чрезвычайная ситуация. Мы ещё не знаем подробностей, но это дело требует немедленного разрешения. Последние месяцы были для нас не простыми. ФБР, увольнение мистера Спилберга, вся эта путаница... Мы не можем затягивать проект Скорсезе ещё больше. Поэтому имеет смысл пригасить дублёра, а дальше ориентироваться по обстоятельствам. – В зале образовалась плотная, непроницаемая тишина, в которой так ясно слышалось раздражающее тиканье настенных часов. Большинству из присутствующих было плевать на проект, но они не могли упустить возможности выведать детали произошедшего, по крайней мере те, что были очевидны. Вздыхая после каждого вопроса, Берман отвечал коротко, но красноречиво – выражал странную скорбь одними глазами. Лео всегда был таким, это правда. Не в себе – именно это пустое выражение употребляли все те, кто не знал его на самом деле. Поэтому новость о том, что с ним случилось несчастье, не удивило никого, а некоторых даже не расстроила. Слушая их голоса, обсуждающие, как тяжело работать вместе с таким неординарным человеком, я долго молчал, перекручивая карандаш в пальцах, а в моей памяти всплывали мутные очертания больничной палаты. Когда слово взял Спилберг, сказавший, что ещё в далёком году их совестной работы, замечал за ним некоторые странности, припомнил его выходку на съёмках у Вайнштейна, о которой он в сущности не имел никакого представления, на моём лице появилась улыбка. Медленно поднимающаяся волна раздражения коснулась лёгких и замерла в томительном ожидании. — Мистер Нолан? – Заметив моё молчание, Берман разорвал его своим мягким обращением, словно он боялся разбудить меня от какого-то важного сна. Пожав плечами и не взглянув ни на кого из присутствующих, я качнул головой. В зале появилась нервная тяжеловесная тишина. — Забавно слышать подобное, Гэйл. – Поймав его удивлённый взгляд, я смотрю ему в лицо прямо, без малейшей тени желания прибегнуть к деликатному подбору слов. — Когда он сходил с ума, всех всё устраивало. Когда он глотал антидепрессанты, чтобы играть в ваших фильмах лучше, вы тоже не были против. А теперь, когда вопрос коснулся увеличения продолжительности съёмок и бюджета, у всех яйца отвалились. – Лёгкое удивление сменилось выражением протеста, Берман ещё крепче сжал пальцы в замок, опущенный на стол, но промолчал. Перехватив мой взгляд, Стивен с раздражением отвернулся. — Дублёра не будет. Вы будете ждать.
Когда наше импровизированное собрание подошло к концу, не нашлось ни одного человека, кто рискнул бы подойти ко мне и задать хотя бы один-единственный вопрос. Они даже не перешёптывались, как часто бывает после коллективных разговоров, не обменивались взглядами, просто взяли свои папки с бесполезными документами, какие носили с собой словно для красоты и внушительности, и разошлись по своим делам. И лишь когда я направлялся от главного входа к ожидающему меня автомобилю, голос Гэйла привлёк моё внимание. Спустившись по лестнице, он подошёл ближе. — Крис, я бы не снял его с роли. – Взглянув мне в лицо, словно оправдываясь за своё безумное предложение, он выжидающие переминался с ноги на ногу. Не желая обсуждать этот вопрос и дальше, я коротко вздыхаю. — Ты был с ним, пока Мартин проходил обследование. Не замечал ничего странного? – Задумавшись на несколько продолжительных секунд, Берман покачал головой. Он никогда не отличался особенной наблюдательностью. — Я знаю о его разговоре с ФБР, упоминалась какая-то женщина. Она была с ним в Австралии. Кто? – Набрав в лёгкие больше воздуха, Берман выдохнул: — Да, это... Марго. Марго Робби, снимается с ним. У них какая-то история, судя по всему, но я не знаю подробностей. – Они мне и не требовались. Коротко попрощавшись с ним, я опустился в салон автомобиля, приказав водителю ехать вперёд по центральному шоссе, а сам набрал номер Квентина, чтобы спросить то же самое. Оказалось, что таинственная женщина и впрямь существует, как и странная история, упомянутая Гэйлом. Она была на съёмках Тарантино, во время которых у Лео случился первый приступ, положивший начало тому аду, что разгорелся в его жизни. Внимательно вслушиваясь в голос Квентина, быстрый и как всегда сбивчивый, я запоминал необходимые детали, прочно фиксируя их в своей памяти. Харви Вайнштейн. Это имя, прозвучавшее неожиданно и резко, заполнило пустые пробелы в цепи событий последних дней. Значит, эта женщина взяла у него деньги, о чём было известно Лео. Удивительная реакция на очередную старлетку, решившую упростить развитие своей карьеры через постель этого ничтожества и извращенца. Нет. Он бы никогда не стал переживать, если бы не сомневался в определённости её выбора. Попрощавшись с Квентином и пообещав обязательно связаться с ним, когда я узнаю нечто большее, я тут же связываюсь с начальником своей охраны. — Найдите всю информацию, какую сможете, про мисс Марго Робби. И привезите её ко мне, прямо сейчас. Если будет спрашивать, кто – не говорить. Я буду ждать вас на Синкопи через двадцать минут, воспользуйтесь задним входом, чтобы она не видела здание. – Возможно, это маленькие похищение вызовет в ней волну страха, или же она сочтёт это своеобразным приглашением от Вайнштейна – в любом случае её реакция скажет о многом. Молодая актриса, подающая надежды, появляется на съёмочной площадке Мартина Скорсезе, с Леонардо ДиКаприо в главной роли. Затем она присоединяется к нему во время нашего опасного предприятия по вызволению Романа Полански из Австралии, и, судя по тому, как Лео доверял ей, она сумела вызвать в нём некоторое чувство. Впрочем, он всегда был довольно влюбчивым человеком, особенно когда видел симпатичную мордашку под густой копной светлых волос. Она появляется на его съёмках, а затем возникает фигура Вайнштейна. Из всего, что было мне известно и от получившегося финала этой истории, возникал не самый приятный вывод. Подъехав к зданию Синкопи, окружённому охраной, я прошу провести мисс Робби в подвал и оставить там ровно до тех пор, пока я сам не спущусь, чтобы поговорить с ней. Ничего не комментировать, на её вопросы не отвечать – мы находимся не в той ситуации, чтобы рисковать и быть откровенными. И я бы никогда не поступил таким вероломным образом, если бы прямо сейчас мой друг не находился без сознания, возможно, по вине этой женщины. Слишком многое  предстоит сделать. Спустившись в подвал и устроившись в одном из кабинетов, я созваниваюсь с Марион, коротко интересуясь новостями. Он всё ещё без сознания. Прошу её не говорить с ним до моего приезда, я должен быть первым, кто узнает правду, потому что только я знаю, что с ней делать. Лео не тот человек, который будет рисковать и прятать ценную информацию ото всех кроме себя. Он бы оставил мне подсказку, если бы смог. Слыша посторонние голоса за стеной, понимаю, что моё задание было выполнено. Судя по звуку, Марго Робби несколько испугана, сидит в пустом широком зале, где-то когда-то я снимал гараж Бэтмена, на простом деревянном стуле с несколькими мужчинами за спиной. В кого же я превращаюсь? Спустя ещё десять минут, я, наконец, раскрываю дверь, чувствуя настойчивый шум в висках. — Оставьте нас. – Мой голос, подхваченный эхом разносится по залу и останавливается где-то под потолком. Члены моей личной охраны молча выходят прочь, а я останавливаюсь в нескольких метрах от незнакомой женщины, поправляю длинный подол чёрного пальто и делаю шаг вперёд. Забавно... Даже не видя её лица, я бы всё равно её узнал. Именно такую он бы и выбрал. Красивую блондинку с живым бледным лицом. Напряжённая тишина, нарушаемая только её взволнованным дыханием, режет слух. Подняв подборок вверх, я внимательно всматриваюсь в её сломленные мелкой дрожью руки, и мысленно задаюсь вопросом: что он нашёл в ней? В мире много красивых женщин, но почему-то он чертовски рисковал ради одной. За что получил удар в спину. — Вы знаете, кто я? – Спрашиваю её спокойно и размеренно, но лишь через пару чудовищно долгих секунд, она молча кивает. Хорошо. — Должно быть, вы думаете, где вы. Это студия Синкопи, вас привезли по моему приказу. – Поймав удивление в её, кажется, голубых глазах, я подхожу ближе, твёрдо всматриваясь ей в лицо. Такие женщины нравятся мужчинам, даже таким как Харви, уже давно потерявшим человеческий вид. — Знаете, что такое синкопирование, мисс Робби? – Скрестив руки за спиной, я делаю несколько шагов в сторону, а затем, развернувшись, обратно. — Это античная технология в литературе, в музыке... выпадание некоторых звуков, особый ритм. Интрига. Но у этого слова есть и другое значение, менее романтичное. Потеря сознания. Утрата связи с реальностью. Вы уверены в своей реальности, Марго? – Встретившись с её непонимающим, но одновременно мягким взглядом, я, по-прежнему не выражая ни единой эмоции, смотрю на неё сверху вниз, намереваясь прожечь взглядом дыру в её черепе. — У нас возникла маленькая проблема и только вы можете её решить. Поэтому я буду откровенен. Что вас связывает с Леонардо ДиКаприо и мистером Харви Вайнштейном?

       Полуразрушенные дома, разбросанные вокруг хаотично, без всякого порядка, словно невидимый местный бог, состоящий из пепла и дыма заводских труб, споткнулся на полпути и выронил все эти здания из своих рук, не позаботившись о том, чтобы их поправить. Удушающий запах гари и пыли медленно выветривается из салона машины, вырывается в полураскрытые окна вместе с дребезжащим ветром, но все же маленькая его часть, кажется, навсегда въелась в легкие. Сдерживая изо всех сил подступающий к горлу колючий кашель, смешанный с чувством дурноты, я задаю свой вопрос и вновь поворачиваю лицо вперед, с какой-то напряженной внимательностью вглядываясь в дорогу впереди и одновременно не видя ничего перед собой. Внутри множится пугающее чувство, заполняя собой всю глубь внутренних размышлений и сковывая их в лед - ведь мне не кажется, верно, мистер Нолан? Неуверенность прошивается нитями жестокой реальности, в которой такие люди как ты страдают больше всего, пока никто этого не видит. Прикрыв и зажмурив с силой глаза, я вновь раскрываю их, фокусируя на прямой серой дороге, по которой разливался ровный золотистый свет фар. И мне перестает казаться, что я всего лишь обыкновенная мошка, запутавшаяся в огромной паутине по собственной глупости. Теперь я уверена в этом. Из дрожащих легких вырывается долгий и судорожный выдох, после чего я делаю глубокий отрезвляющий вдох. Кристофер Нолан знает об этих чертовых деньгах, способен среди ночи вырвать меня из лап дома, адрес которого каким-то образом узнал Вайнштейн, как и номер моего телефона. Страх прерывается немой, невыраженной злостью от осознания собственной беспомощности и неспособности контролировать собственную жизнь. И это я пытаюсь помочь тебе? Ворох проблем тащится за мной, словно привязанный, а ты... Где бы ты не был сейчас, в каком бы из тысяч миров, существующих в твоем разуме - даже оттуда ты все еще не даешь мне пропасть. Должно быть сейчас не время. Разрезая ночной воздух великого города, весомую часть которого немыслимым образом занимало серое, лишенное всякого будущего гетто, я понимаю, что на нашем с Кристофером пути нет времени для решения моей маленькой проблемы. Сначала ты. Каменное и бесстрастное выражение его лица лишь подтверждает мои выводы, и я сильнее вдавливаю в пол педаль газа. Страх, просачивающийся в мысли леденящим инеем, сковывает пальцы, сбивает дыхание и сплетает из разума неразрывный узел, и я безуспешно пытаюсь отогнать его от себя, приковывая размышления к тебе и тому месту, к которому мы направлялись, вновь видя перед собой лицо голливудского Чарльза Мэнсона, не гнушающимся заявиться в любой момент в мой дом. Может быть, прямо сейчас он там. От этой внезапной мысли, вмиг распугавшей нити размышлений, словно стаю белоснежных чаек, меня накрывает колючее ощущение жути, и я резко останавливаюсь, в последний миг замечая красный свет светофора на перекрестке. Вдруг голос Кристофера прорывается ко мне сквозь застывшую пелену испуга, и я не сразу понимаю, о чем он говорит. Мой слух в первую секунду лишь цепляется за твое имя, прозвучавшее в мягком и зыбком воздухе, но затем я резко поворачиваю изумленное лицо в сторону Кристофера, когда он произносит и девичье имя моей матери. - Как? Что? - Случайные вопросы, срывающиеся шепотом с моих губ, остаются без ответа, лишь короткая и холодная улыбка Нолана говорит мне о том, что этот разговор не будет иметь продолжения. Но я продолжаю удивленно и шокированно на него смотреть, даже когда красный матовый свет светофора сменяется зеленым. - Но почему? - Осознание, шумное, громоздкое и невообразимо горькое прорывается в окно моего разума, выбивая стекла. Нам не пришлось ждать - как только мой самолет приземлился в Австралии, я узнала о том, что матери уже назначили операцию. Привычная очередь в несколько недель миновала нас, и я отчаянно верила в счастливое совпадение, а не в то, что это ударная волна от влияния Вайнштейна, за которой должна будет следовать неизвестная, но пугающая расплата. Но это был ты, должно быть, все время только ты, будто невидимый призрак, наблюдающий за мной откуда-то из-за угла. Я сделала ошибку, Лео. Кристофер отворачивается, отправляя свой потусторонний взгляд в окно, словно услышав мои мысли и согласившись с ними. Дыхание перехватывает, когда внутренним голосом я повторяю его слова - пара миллионов долларов. Та нелепая сумма, ставшая разрывной точкой меж нами, начинает медленно меркнуть, опускаясь ядовитым осадком вины в легких. Растерянно вздохнув, я, наконец, трогаюсь с места, медленно набирая скорость. Как мне хочется в эту секунду просто увидеть тебя. Вновь голос Кристофера напоминает мне о реальности, в которой есть нечто более важное, и мне удается с внимательностью вслушаться в него, продолжая ровно вести машину. Около пяти лет. Нахмурившись, словно от укола боли, я слышу, как внутри головы раздается щелчок, меняющий пластинку, и голос Нолана прерывается старой, шелестящей записью твоего. Ничего серьёзного, но, видимо, так казалось мне одному. Доверившись в тот раз твоей бесстрастной интонации, словно говорящей, что не произошло ничего ужасного, я с выражением острой тревоги оборачиваюсь к Кристоферу, в одну секунду ощутив, как серая пыль уничтожает воздух в легких. Он говорит правду - откуда-то появляется ощущение, что в отношении тебя он может говорить лишь честно и никак иначе, может быть, поэтому он так часто игнорирует мои вопросы и избегает подробностей. И от осознания этого факта ужас лишь сильнее разрастается в груди, сковывая льдом клетку из ребер. После пепла Комптона, въевшегося в легкие, истории твоего детства, рассказанной небольшим количеством бесслёзных слов, простота которых делает ее еще более пронзительной и болезненной... После твоей спальни, ставшей на один вечер линией фронта, пролегающей через тебя, и шороха бесчисленных упаковок таблеток, острыми краями впивающимися в мою кожу сквозь ткань пальто - после всего увиденного и прочувствованного твой образ вновь припадает к моим плечам под звуки голоса Кристофера. Ты видишь? С моим лицом всё в порядке? Ощущая, как что-то чертовски важное смотрит прямо сейчас на меня из прошлого, я задерживаю дыхание. Нужно вспомнить все, что ты мне говорил. Вздрогнув, я вновь бросаю осторожный взгляд на Нолана после его последних слов, после чего перевожу его вперед, встревоженный и застывший в одной точке. Ядовитая горечь разливается по венам, и долгое время я молчу, обдумывая его фразу. Ведь мы пообещали друг другу полностью доверять, учились этому одним отчаянным шагом за другим. Вытяни руки. Теперь из-за меня и моего обреченного решения ничего не сказать тебе грозила опасность. Ледяное понимание преодолевает немыслимое расстояние за секунду, обрушиваясь ударом в связанные легкие. Я виновата в том, что с тобой произошло.
       Весь остальной путь проходит в напряженном молчании, словно одно проклятое сообщение раскидало нас с Кристофером по разные края вселенной. Не замечаю, как бесцветные коробки домов сменяются стеклянными небоскребами - перед глазами разливается мутная серая дорога, подсвеченная бесчисленным количеством мигающего света. Мы все еще в этом мире? Или же мы уже в твоем сне? Послушно остановившись там, где тихим приглушенным голосом просит Кристофер, выхожу из машины строго вслед за ним, не отрывая взгляда от низа его пальто, колыхающегося впереди, на расстоянии шага. Холодный, пыльный воздух словно меняет собственную структуру и плотность, и, выныривая откуда-то из глубин воспоминаний, где твоя рука медленно и слабо протягивалась ко мне, под тихие звуки твоего усталого голоса, я удивленно смотрю вокруг, пока мы ожидаем лифта. Взгляд аккуратно скользит к лицу Нолана, замечая, что его взгляд вновь застыл где-то впереди себя - бесшумно вздохнув, я решаю не вырывать его из собственного мира мыслей. Нервозно сжав ладони в кулаки, ощутив, как меж пальцев раздается хруст, я опускаю их в карманы пальто, отыскивая на дне волчок. Внутри друг в друга без разбора врезаются разные чувства, вызывающие в теле легкую дрожь. Мне одновременно хочется скорее оказаться в этой квартире и в то же время я, кажется, не хочу знать о том, что мы найдем. Кристофер отстранился от меня - исходящий от него холод чувствуется почти физически. Через пару минут мы поднимаемся на необходимый этаж, пересекаем коридор, наполненный сероватым светом, и, остановившись у нужной двери, Кристофер недолгое время перебирает в руках ключи. Где-то на фоне начинает стремительно нарастать шум, заливаясь в уши, в разум, сотрясая ожидание и заставляя сердце тяжело ударяться в ребра. Тяжело и беззвучно дыша я смотрю прямо перед собой, пока в пространстве не раздается оглушительный щелчок, следом за которым Кристофер раскрывает передо мной дверь. Ее сдавленный скрип оставляет чудовищно медленные борозды на стенах моего разума, и шумно вдохнув, я вглядываюсь в открывшуюся перед нами темноту.
        Вдруг стало так тихо. Сжавшись под плотной тканью пальто, я пару секунд стою на месте, прежде чем зайти внутрь и почувствовать, как тишина тяжело выдыхает в мое плечо. Моему взгляду еще ничего не открылось, но в невидящие зрачки ударяются прозрачные, черные очертания прошедшей войны. Чувствуя на губах опустившийся плотный слой пыли, я тревожно и шумно выдыхаю. - Лео? - Тишина проглатывает мой жалобный и слабый голос в один миг, и я даже не ловлю себя на мысли, как глупо с моей стороны было подумать, что ты сейчас здесь. Мой полувопрос-полумольба рассеивается в душном пространстве вместе с кислородом, и когда в слепом пространстве почти уже звучит твой глухой, едва различимый ответ, за моей спиной раздается щелчок. Вздрогнув, я резко оборачиваюсь, и электрический свет разливается повсюду, выуживая из темноты серьезное и безэмоциональное лицо Кристофера с прижатой к выключателю ладонью. - Что здесь случилось? - Почему-то мне становится совсем не нужно видеть эту квартиру, чтобы понять - случилось нечто чудовищное. Тревога острой иглой пронзает все тело, и я сжимаю ладони в замок, наблюдая, как фигура Нолана медленно проплывает мимо меня. Он ни разу не бросает взгляда в мою сторону, словно меня не существует, целиком погруженный в лицезрение твоего ада, разверзшего свои ворота перед нами. Когда Кристофер проходит через арку, мой взгляд, наконец, переводится с его спины на гостиную.

       Ты снова меня спасла. Взволнованно выдохнув, я прижимаюсь щекой к твоей груди, все еще ощущая ожоги на собственных губах. Из глубин твоей тяжеловесной, угнетенной души раздаются удары сердца, громкие, ускоренные, требовательные, словно и оно хотело выбраться из импровизированной костяной клетки. Опустив ладонь сверху, я молчаливо пытаюсь унять его и успокоить, ощущая, как болезненно сжимается мое собственное от одних мыслей о тебе и твоей судьбе. Наступает тишина, испещренная нашими шумными мыслями, которые сплетаются друг с другом сильнее. Во всем происходящем теперь есть некая доля обреченности, разум постоянно возвращает меня к одному и тому же, как бы мне не хотелось игнорировать реальность и отталкивать ее от себя. Рядом с тобой должна быть твоя жена. Она должна была помочь тебе справиться с болью, быть рядом, когда судьба вновь решила испытать тебя и нанесла удар в спину. Ее ладонь сейчас должна покоиться на твоей груди, с тихой и горькой радостью замечать, как пульсирующие удары сердца становятся более размеренными и медленными. Глядя куда-то впереди себя и не видя при этом ничего, что окружает нас, я невольно представляю на своем месте ту, кого все это время пытаюсь, в сущности, вытеснить. От резкого понимания, преследующего меня на протяжении последнего месяца, внутри растекается неприятное и стыдливое чувство от самой себя. Я делаю что-то чертовски неправильное, верно, Кристофер? Могла бы вновь убедить себя, что помогаю тебе, что действую в зависимости от обстоятельств, а мои мысли о том, что мы не останемся вместе, удерживают меня на воображаемой поверхности и не дают опуститься ко дну. Видишь, Кристофер, я поступаю бесчестно с тобой.

          Не молчи.
       Закусив нижнюю губу, я продираюсь сквозь безумную и разношерстную толпу существ, ощущая, как раскатистый смех людей, сидящих с тобой за одним столом, толкает меня в спину. Шаг ускоряется сам собой, и очень скоро этот неприличный, похожий на животный смех тонет во всем остальном шуме празднества. Что мы все празднуем? Злость без лица, вспыхнувшая в груди за секунды, сменяется подрагивающим на окончаниях нервов смятением, превращается в эхо паники посреди сотен оголенных плеч, рук с дорогими, острыми кольцами и сбитым дыханием, опаляющим незащищенное лицо. У меня нет толстой, неприступной кожи, которую вырастил ты за все годы существования в этой требовательной толпе, окружающей плотным кольцом вокруг, я всего лишь человек. Нахмурившись от собственной неосторожной мысли, я оборачиваюсь назад, находя твое лицо за сотни тысяч километров от меня. Ты ведь тоже человек. Мне нужно идти. Но ведь ты не можешь просто так уйти, да? После того, что я натворила, мне было страшно от ожидания встречи с тобой. Разум рисовал твою реакцию в множестве вариантов, начиная от самых очевидных и заканчивая маловероятными, лишенными всякой логики, и даже тогда, переступая страх и волнение, мне хотелось найти тебя. Того Лео, в чьих глазах порой я вижу нечто вселенское, недоступное простому объяснению, но ощутимое по-настоящему, как яркие лучи солнца, ударяющиеся в зрачки. Теперь я смотрю на тебя, с трудом вспоминая те присыпанные степной пылью дни и ночи, которые мы провели друг с другом. Парадокс. Тот Лео, что сейчас сидит за столом, с безупречной улыбкой говоря что-то смешное судя по заливистому смеху Кэмерон, запустившей руку в его волосы и вопиюще близко держащей свое лицо к его шее - этот Лео держит себя открыто с этим маленьким, сошедшим с ума миром, и чем шире его открытость, тем меньше я его узнаю. Мне хочется подойти к тебе прямо сейчас, попросить накричать на меня, заставить усыпать всевозможными оскорблениями или, в конце концов, уволить из проекта - услышать хоть что-то, что облегчит груз закрытых внутри чувств, хоть как-то отреагировать. В смятении не могу даже уловить мысли, что отсутствие твоей реакции воспринимается мной куда более болезненно. Ведь значит, что этот Лео вычеркнул меня из своего мира, а то, чего не существует, не имеет возможности задеть. Забравшись на единственный свободный стул у барной стойки, мне хватает терпения лишь на несколько секунд, прежде чем я снова оборачиваюсь к вашему столу. Не молчи. В прошлой жизни ты выдыхал эти слова в мои губы, играя на струнах моей души, несложной и элементарной как высохший песок. И я не молчала тогда. Прижав палец к губам, я мысленно снова и снова задаюсь вопросом, что же изменилось с тех пор во мне. Слова застряли где-то в горле бумажным, угловатым комком, сдерживаемые непроницаемой металлической стеной - нужно ли тебе слышать все эти слова? Я помню, что не была такой раньше. Точно не в своем детстве, когда непоседливость и наивность стирали в ничто всякую тактичность по отношению ко всем остальным. Хотелось скорее оторваться от матери - теперь воспоминание о подобном желании вызывает внутри горькое ощущение вины. Что мы празднуем сегодня? Нужно спросить у тебя, но, кажется, я вовсе разучилась говорить рядом с тобой.
       - Так это правда? - Об слух ударяется женский голосок, настолько высокий, что кажется, что его хозяйка находится в постоянном щенячьем восторге, но обернувшись на его источник, я обнаруживаю перед собой лицо девушки с самым непроницаемым выражением, словно ранее я чем-то смертельно обидела ее. Но как бы внимательно я не вглядывалась в ее лицо, у меня не получалось ее узнать, не смотря на размытое ощущение, что мы знали друг друга.  - Прошу меня извинить, мы знакомы? - Мне не нравится ее взгляд, которым она медленно и оценивающе обводит меня с ног до головы, сжимая между указательным и большим пальцем тонкую ножку бокала с мартини. Пару секунд глядя на этот странный способ, с которым она держит свой алкоголь, я смущенно улыбаюсь подошедшему бармену и прошу бокал красного вина, чтобы не занимать попусту место у бара. Обиженно поджав и без того тонкие губы на мой вопрос, девушка отвечает мне молчанием и поворачивает голову в твою сторону, что позволяет мне без смущения разглядеть ее. Крупные светлые локоны, завитые в объемные кудри, аккуратно лежали на ее плечах, как маленькие облака, и лишь торчащие в стороны отдельные волоски говорят о том, что она находится на этом празднике уже давно. Светло-голубой взгляд направлен прямо в твою сторону с таким напряжением, словно она мысленно пытается взорвать твою голову, и до моего разума добирается догадка о вашем возможном совместном прошлом, которое закончилось, по-видимому, не самым лучшим образом. Тем временем она вновь поворачивается ко мне, делая большой глоток из своего бокала. - Говорят, вы спите вместе. Не волнуйся, котенок. - Заметив мой метнувшийся возмущенный взгляд, девушка вновь отпивает мартини, растягивая влажные и блестящие губы в полупьяной улыбке. Все эти люди с таким особенным мастерством могут совмещать враждебность с улыбкой и ласковыми обращениями? - Все равно об этом скоро узнает весь мир, так что нет смысла одеваться как монахиня. Все сегодня только об этом говорят. - Неужели? Она смеется, вновь этот животный утробный смех Кэмерон, и я смотрю в это абсолютно незнакомое мне лицо, которое почему-то говорит со мной в такой грубой форме, словно я была ее личным врагом. Спустя пару секунд, сжав зубы до неприятного скрипа, я усмехаюсь, забирая свой бокал и, не прикоснувшись к нему, ставя на поверхность стойки. Почему эти люди говорят со мной так, словно меня невозможно оскорбить, если я не имею звездного статуса? Вопрос, конечно, глуповатый, но без узнаваемости я все же не лишаюсь веса, человеческой личности и набора костей, которые удерживают все это на твердой земле. Ощущая, как внутри начинает закипать злость от несправедливости сплетен, я беру верх над собственными эмоциями и на короткую секунду прижимаю к губам свой бокал, не глядя на незнакомку. Блеск ее платья, обклеенного блестящим бисером, обжигает болью сетчатку глаз. - Мне очень жаль, что сегодня тебе не удастся поговорить с людьми о чем-то другом. - Я не знаю, кто она, какое место занимает в Голливуде и какой придурок ее трахает. Пусть это обернется в дальнейшем проблемами, но сейчас ее назойливый голос и желание задеть меня на пустом месте срабатывают как детонатор, к моему собственному удивлению. - Надеюсь, ты не рассчитываешь на что-то большее с Лео? - Она выделяет твое имя, пробует его на вкус, словно ей нравится самой, как звучит твое имя, произносимое ее губами, и я перестаю сомневаться в том, что когда-то она была с тобой. Боковым зрением я замечаю, как люди, сидящие поблизости, прекращают свои разговоры, прислушиваясь к нам, или же мне все это уже навязчиво начинает казаться. - Ему всегда нравились блондинки. У него что-то вроде списка для личного рекорда. Неудивительно, что у него нет детей. Так что? Какого это - раздвинуть ноги за роль? - Звучит так, словно она отлично тебя знает. Но то, что она по каким-то причинам ревнует тебя и не может признаться в этом себе самой, на правду похоже больше. Допив остатки вина, я поворачиваю свое серьезное лицо к ней. Ее замутненный взгляд смотрит на меня в упор, наверняка ей кажется, что она поставила меня на место, хотя пол, по всей видимости, расплывался под ее нетвердо стоящими ногами. Не молчи. - Звучит так, словно ты знаешь об этом не понаслышке. Только я совсем о тебе ничего не знаю. - Иронично улыбнувшись, я не отвожу от нее взгляда, и, в конце концов, фыркнув как старая кошка, девушка отворачивает от меня лицо к залу. Может быть, это именно она бросила в тебя тот злосчастный стакан. Тебе одному казалось, что между вами нет ничего серьезного, помнишь? Но если это именно она, то ее бы не пустили на этот несчастный праздник. Тогда какого черта она о тебе говорит? - Видимо, плохо получилось, да? Ничего, зато ты можешь рассчитывать на большее с тем, кому большего и не надо. - Ее щеки моментально вспыхивают, покрываются отчетливыми пятнами от выпитого, а я улыбаюсь широкой улыбкой к своему собственному яркому удивлению. - Иди к черту, маленькая... - На ее плечи опускаются чужие руки, и только теперь я замечаю, как к нам тихо подошел Тоби Магуайр. В его взгляде застыла ледяная серьезность, и он дожидается, как оборванная на полуслове девушка обернется к нему. - Почему бы тебе не найти своего мужа, Блейк? Он давно тебя искал. - Нехотя согласившись, Блейк, чье имя мне не сказало ровным счетом ничего, смеряет меня презрительным взглядом, а затем скрывается в толпе, с трудом шагая по прямой линии. Шумно выдохнув и сняв с лица напряженную улыбку, я тихо благодарю мужчину, извиняясь за то, чему он стал свидетелем. - Не обращай внимания, слышал, во время беременности все девушки сходят с ума. - Приковав свой шокированный взгляд к лицу Тоби, я задаюсь вопросом, что он, должно быть шутит, но его серьезное и темное выражение подтверждает все сказанное им. Как странно. До этого я видела его на экранах кинотеатров в роли молодого, вдохновленного парня, борющегося за мир и за безопасность людей, но теперь его мрачный взгляд словно говорит о том, что он готов похоронить весь этот мир с его людьми, настолько он разочарован в нем. Из-за этого ощущения от него не исходит никакой атмосферы звездности, из-за чего меня не покрывает волнующая дрожь и не отнимается язык, в то время как он придвигает свободный стул и садится рядом. - Значит, она соврала о том, какие слухи ходят среди людей? - Выпив залпом весь стакан виски, как только он оказывается перед его лицом, Тоби какое-то время молчит, смущенно улыбнувшись, что становится для меня очевидным ответом. Слухи не появляются на ровном месте, верно? Может быть, в самом начале ты сделал со мной то, что делал со всеми девушками, согласными на это. В конце концов, я сама дала свое согласие, что было на меня так не похоже, бросив на себя тень сомнений. Теперь, после истории с Вайнштейном, эта тень начала превращаться в толстый слой грязи. И у нас ничего не получится, потому что я поступаю в точности так же, как и все эти девушки, молящиеся на тебя по ночам в постели со своими нынешними мужьями. Неужели тебе может нравиться это? - В этой профессии слухи будут всегда. Посмотри на Лео. Послушать этих стервятниц пару минут, и кажется, что он дьявол во плоти. - Изрядно выпивший Тоби едва ворочает языком, но по его выражению лица, скорбящему по чему-то неизвестному и покрывающемуся тенями неизвестной мне внутренней боли, я почему-то решаю, что ему самому ни капли не нравится собственное состояние, пусть он и продолжает пить. Взглянув на мои нахмуренные брови и надувшиеся губы после произошедшей стычки, Тоби хмурится сам. - Но это не так. Он мой близкий друг, и я знаю, о чем говорю. - И все же тонкая капля сомнений уже просочилась под кожу, но я улыбаюсь Тоби, ощущая, как важно ему в эту секунду, чтобы я верила ему. Я бы хотела верить ему, если бы в эту секунду, Кэмерон не гладила твои волосы, что-то с улыбкой нашептывая на ухо. Стараясь не смотреть в вашу сторону, я складываю руки на груди, вновь закрываясь в себе. - Спасибо, что помогли мне избавиться от ее очаровательного общества. Мое имя Марго. - Неожиданно сказав последнее, я смущенно отвожу взгляд, но Тоби в знак знакомства протягивает мне руку, улыбаясь и вмиг приобретая выражение ребенка, и я пожимаю ее. В этот момент со сцены раздается голос ведущего, и взгляды всех присутствующих в зале взглядов обращаются к нему. Через пару секунд наряженный ведущий произносит твое имя, и все головы, словно радиоуправляемые от одной зажатой кнопки, поворачиваются в твою сторону. На их лицах напряженные восторженные улыбки, как у неживых кукол, кажется, даже свет остановился на твоей фигуре, высвечивая ее в царящем полумраке. Тишина. Еще несколько мгновений, и вмиг опустевший зал заполняется мягкой и прекрасной музыкой. На это время утихает течение безразличия, лицемерия, секса, денег и успеха, пока лица людей обращены к мерцающему экрану. Увидев твое лицо, изображенное на нем в коротком миге, я не сдерживаю собственной улыбки, с тихим восторгом удивляясь тому, как ты успел сняться в этом фильме. Тоби ни разу не поднимает лица к экрану, не смотря на то, что играл одну из главных ролей, и я склоняюсь к нему, вынуждая взглянуть сначала на меня, а затем в сторону сцены. - Посмотрите, как чертовски хорошо вы выглядите на экране. - Смущенно улыбнувшись и проведя указательным пальцем по брови, Тоби поворачивается на стуле в сторону зала, с неким неверием обводя взглядом лица людей. - Только благодаря Лео я оказался в проекте. - Удивленно взглянув на него, я не успеваю ничего сказать, когда он встает со стула и направляется вглубь зала, взмахом руки предлагая мне пойти за ним. Не смотря на выпитое, он идет с усталой, но все же твердой походкой, уверенный в каждом своем шаге или же попросту давно привыкнув к своему состоянию. Я понимаю, куда мы направляемся, прежде чем вижу твое лицо. Ноги начинают идти с трудом, и горло обволакивает острое и плотное облако пара, сжимая легкие в комок. Может быть, последний день между нами наступил уже сегодня, а я так и не успела тебя узнать.
       Посмотри на меня. Сев на свое прежнее место рядом с Кейт, я прежде поднимаю свой серьезный взгляд на тебя. Все в порядке? Ты так же не смотришь в мою сторону, и я кусаю свои губы, хватая со стола пустой бокал, чтобы хоть чем-то заняться свои руки. Между вами с Кэмерон садится Тоби, и хотя бы в эту секунду я облегченно выдыхаю. Вновь молчу, даже когда заговаривает незнакомый мужчина, в котором я спустя ровно одну секунду узнаю Брэда Питта. К легким поднимается волнение, заставляя сердце вздрогнуть как от разряда тока, и я отвожу взгляд в сторону, прежде чем мистер Питт замечает, что я попросту пялюсь на него. С твоих губ срываются слова похвалы к Тоби, звучащие по-настоящему искренне, что вызывает в его вымученном выражении лица улыбку, хоть он и опускает глаза от стеснения. Этот короткий момент отражается внутри каким-то теплым порывом ветра, и я коротко улыбаюсь, отворачивая лицо в сторону зала и обнимая себя за плечи. По стенам, по столам, по темным фигурам бесчисленных людей расползается золотыми нотами музыка, и я думаю о том, каким разочарованием, должно быть, я запомнюсь тебе. Маленькой точкой, не оправдавшей ни одной надежды, так и не научившейся доверять тебе. Только теперь понимаю, что всего можно было бы избежать, если бы я рассказала тебе. Мне слишком хотелось защитить тебя от этого мира, не имея достаточно прочной брони, которая имелась у тебя, и теперь в твоей памяти сохранится мутное пятно. Закусив губы, я наблюдаю за девушкой на сцене, поющей финальный припев. Я допустила ошибку, но мне не нужно искупление. Может быть, та девушка у стойки была права. Я - лишь имя в долгом списке, ведь я из тех, у кого ничего не получается. А твоя девушка должна быть создана для тебя. Уметь доверять тебе больше, чем себе. Слова Кейт об Австралии вырывают меня из угнетающего забытья, и я с непониманием смотрю на нее, улавливая суть разговора, когда ей отвечает Тоби. Порой кажется, что улыбка доставляет ему неимоверные душевные раны, и от того старания всех сидящих за столом включить его в разговор кажутся мне проявлением настоящей дружбы среди поля битвы. Улыбнувшись на его ответ, я опускаю взгляд на поверхность бокала. Положив одну руку на стол и едва касаясь кончиками пальцев столового ножа, стараюсь справиться с внутренним волнением, думая о чем-то отдаленном, когда Кейт обращается к тебе с вопросом, который я, в то же время, различаю в воздухе с отточенной внимательностью. Наступает долгая тишина, и я медленно поднимаю свой взгляд на тебя, замечая, как твои глаза смотрят прямо на мое лицо, кажется, все это время. Воздух в легких застывает в камень за тот миг, в который твой взгляд проникает в меня, и взволнованно и бесшумно выдохнув, я просто смотрю на тебя в ответ, понимая все без слов. Дрожь внутри замирает, и я мягко и устало улыбаюсь тебе, надеясь, что твой мир сейчас не истерзан тревогами. Будешь ли ты любить меня, когда у меня не останется ничего, кроме истерзанной души?

       Этого больше не произойдет. Странные слова, потусторонним дымом улетевшие к белому потолку гостиной, сдавили до боли мои уши. У этих слов был едва уловимый запах сандалового дерева и горький, пробравшийся под каждую складку лехенги и вгрызшийся в кожу запах гари. Так пахнет в городе мертвых. Должно быть, людям просто свойственно спешить и бежать по лабиринтам судьбы, забывая остановиться хоть на секунду и выбрать правильный поворот. Вырываться на бегу из этих лабиринтов с наименьшими потерями и, по возможности, неглубокими ранами. Это и стало причиной моей ошибки. Да? Нужно было остановиться, оглянуться вокруг и заметить, как в тайне от меня вокруг бушует океан. Но я постоянно спешила - спешила на работу, составляющую большую часть моей жизни, спешила взрослеть, жить и любить, не успевая лишь поселиться в мыслях одного человека, который никогда и ничего от меня не требовал. Тогда мне казалось, что это понимание, но позже я поняла, что это было прощание, долгое, неизбежное и тихое. Сейчас я замечаю, что скучала по нему, даже когда его руки аккуратно касались моего лица, убирая со лба спутанные волосы. Я помню, что только с ним мир вокруг становился прекрасным, неиспорченным, другим, а черно-белые тона обретали переливающиеся оттенки всех возможных красок. Среди ненормальных амбиций и слишком смелых стремлений в душе появились ростки желаний, выросших в цветущие бутоны. Мы все такие, верно? Нам так легко поверить в собственные иллюзии, словно они уже превратились в реальность, и поэтому потом так невыносимо наблюдать за рушащимися воздушными замками. Никогда не думала о том, насколько необдуманные и резкие решения могут изменить жизнь, перевернуть решето над нашими головами, превращая ясное небо в черноту с россыпью звездных точек. Внезапно свернуть с привычной дороги и добраться до места другим путем, сесть на поезд и дать ему себя увезти в незнакомый край, остановить такси и вернуться домой, к тем людям, кто тебя не ждет. Он тоже меня не ждал. Наверное, не так рано, и в ту секунду мечты о будущем, о свадьбе, о смиренном завершении карьеры и семейной жизни... мечты, похожие на фильм, стали реальностью, не менее ярко напоминающую сцену из кино. Чужое сиреневое пальто на крючке в прихожей, а за закрытой дверью растерянный женский взгляд, смутно знакомый мне прежде. Воздух сжимается в легких до состояния маленького алмаза с острыми гранями, впивающимися в плоть изнутри, а через несколько минут мы стояли друг напротив друга в пустой гостиной, и откуда-то издалека доносилась тонкая мелодия одинокой ситары. В те мгновения эта мелодия показалась мне до отвращения некрасивой, скомканной и фальшивой, совсем как моя вера в этого человека, стоящего на другой стороне комнаты и по которому я скучала. Теперь он извинится передо мной, попросит прощения, сложив руки в немой молитве, придумает оправдание, не для себя, а для меня, достаточно крепкое, чтобы я смогла в него поверить. Этого больше не произойдет. Удивленно вкинув брови, я оторвала долгий взгляд от ночных огней улиц Мумбаи и всмотрелась в его глаза. Решил не жалеть. Может быть, именно тогда я перестала его любить. Без слов он сказал мне, что его жизнь, его воспоминания и его чувства будут принадлежать лишь ему, со мной или без меня, и так будет всегда. Или же я придумала это самой себе, чтобы не было больно. Потом у меня уже не было планов, не было смутных фантазий о будущем и сценария до конца своей книги. И когда это происходило вновь и вновь, внутри не надрывалась очередная натянутая струна, с края век не срывались вниз крупицы слез, а фальшивая мелодия без начала и конца не становилась громче. Лишь мир вокруг стал шумным, неуютным, враждебным, а океан вокруг превратился в черные воды Ганга внутри.

       Моя пятая веда завершилась пустой страницей. Оставаться наедине с самой собой страшно. Будто судьба утекает как вода сквозь пальцы против моей воли, каждую минуту, каждую секунду неостановимого времени. Может быть, именно поэтому я отдала всю себя работе. Вернуть себе подобие контроля над своей жизнью, посвятить все внимание карьере, не позволяя мыслям изнутри прогрызть мой разум, или же я на самом деле и мечтала только об этом - это вопрос, на который нет ответа. Все это происходило где-то внутри, так глубоко, насколько у меня получилось это затолкнуть, пока я исполняла несколько ролей одновременно. Теперь у меня было время длиною в семь кругов, которое я могла посвящать ролям и общественной работе, и единственное, что я перестала замечать, это то, насколько быстро мне удается преодолевать ступени карьерской лестницы. Стыдно признаваться, но в первое время я порой забывала о том, премьера какого фильма назначена следующей.

проверка ёбать

К тому моменту, когда Тесла Мун опустилась на заднее сиденье такси, я уже совсем плохо соображал головой. Моей уставшей жизнью давно правила бессонница, отчаянно пробивавшаяся сквозь планомерно выветривающийся алкоголь. В какой-то момент я окончательно потерял чувство меры, которое бывает у тех людей, что выпивают лишь по праздникам и на вечеринках с друзьями. Алкоголь больше не выступал эликсиром бурного веселья. Он теперь служил в роли мощного энергетика, позволявшего моему истрепанному телу продержаться на ногах дольше положенного, потакая прихотям неуемного рассудка. Два цельных некогда механизма никак не хотели синхронизироваться друг с другом. Стакан виски вынужденно заменял потерянные звенья цепи, но рано или поздно затертых кластеров становилось так много, что даже под спиртным, мое тело не вывозило отсутствия нормального сна.
До тех пор, пока жёлтая машина не скрылась в тумане холодной улицы, я так и стоял, насильно заталкивая дым в прогорклые лёгкие. В моих планах не было возвращаться в бар, чтобы не будоражить фантазии знакомых Тес, хотя я сделал бы это при иных обстоятельствах, потому что так мог бы быстрее догнаться своим убийственным доппингом. Но моё такси уже тоже стремилось ко мне, с каким-от кармическим опозданием; всё не впопад. Я приземлился на сидение машины, вторя исчезнувшей спутнице и всем своим удрученным видом дал понять водителю, что не настроен на беседы. По крайней мере в реальности, ведь в интернете меня должен был ждать ответ Теслы. Телефон — первое, что я достаю, как только авто трогается с места. Надежды на ответ рушатся, как и перспективы обломившегося вечера с девушкой из моих фантазий. Прислонившись лбом к холодному стеклу, я пытаюсь угадать, что именно могло не понравиться ей в моем коротком сообщении. Излишняя фамильярность или факт того, что пока мысли Мун принадлежали другому человеку? Было бы приятно узнать об этом сейчас, но до самого дома меня ожидает сплошная немота. Я успеваю забрести в ближайший супермаркет, чтобы взять несколько пачек сигарет и упаковку равиоли. Не знаю, почему мой выбор падает именно на них, в последний раз купленная мною здесь же замороженная лазанья показалась мне похожей на консервы для собак. На кассе мне улыбается сонная девушка, и я помято улыбаюсь ей в ответ, разбавляя чужие страдания на ночной смене своей дурацкой кепкой и темными кругами глаз. Она узнает меня по частым ночным визитам и, наверное, это не повод для гордости. По пути домой упрямо не достаю телефон, что так и находится в беззвучном режиме. Таким образом я даю Тесле немного времени, чтобы еще раз обдумать перспективу нашего общения на сегодня. Что-то подсказывает мне, что я так и не получу своего ответа, поэтому бросаю телефон на диван в гостиной, замечая, что в этой пустой двухкомнатной квартире стало невыносимо дышать.
Прежде всего забрасываю в холодильник свой завтрак и достаю выпивку, которой мне слегка не хватило, чтобы отойти в сон без мыслей-пчел и без бесполезных сожалений. Откидываюсь на спинке дивана, возвращая звуки оповещений, когда замечаю входящее соо. Любопытство берет верх над эмоциональной опустошенностью. Я приглушаю подсветку на экране. В комнате царит полумрак, и только тусклые лампочки, развешенные Вивиьен вдоль штор на окне дарят предметам ясные очертания. Практически все осталось на своих местах. Одна комната была совершенно пустой и я ни разу не заходил туда, с тех пор, как озлобленная сестра вывезла коробки со своим барахлом и себя саму из моей жизни. В этой квартире было слишком много напоминаний о нашем не сложившемся прошлом, чтобы чувствовать себя комфортно, но спустя полгода я так и не нашел в себе сил, чтобы переехать. Денег, капающих с рекламы в блоге вполне хватало, чтобы оплачивать жилье. Отец скидывал мне на карту то, что можно было считать за исполнение родительских обязанностей вопреки отсутствию нашего общения. Всё лишнее я мог без зазрения совести пропивать и проматывать в барах, что и делал с завидным успехом. Слипающимися глазами я пробегаюсь по мелкой строчке из букв, они складывались в слова, которые порядком удивили меня тем, что отдавали спокойствием и приятием моей личины в виде Джейсона, как не было никакого дисконнекта. Похоже, Тес была не намерена ершиться, чем занималась весь вечер до того, как встретила Итана. Я глотнул холодный виски из толстого стакана и прикурил сигарету из свежей пачки, чтобы обдумать свой проницательный ответ. В голове воцарилась отвратительная пустота, когда стены квартиры перерезали вены ночным улицам и пульс города мерно стих на моих ладонях.

Нет сил, чтобы беседовать о высоком. Я стягиваю с себя футболку, отпустив на свободу пуговицу на джинсах. Это действие странным образом отбрасывает меня в омут пьяных воспоминаний о Тес. Той Тес, которую я оставил по другую сторону экрана. Было непривычно соединять её воедино в реальности, но избавиться от томных воспоминаний не удавалось так же быстро, как от волны возбуждения. Последнюю заморозило уличным холодом и долгим молчанием Мун в такси. Мне хотелось телепортироваться туда, где она сейчас находилась и получить телепатические способности. Жгучее желание узнать настоящие мысли этой женщины не отпускало меня на протяжении всей дороги домой. Так же сильно, как забраться под полы её пальто, теперь мне хотелось проникнуть в её голову. Быть может я зря решил, что она бы не согласилась поехать ко мне, и я сильно жалел о том, что не спросил, потому что в роли Джейсона мои действия были ограничены чертовым экраном. В мою голову начали приходить беспорядочные обрывки мыслей о тех прикосновениях, что Тес оставила на моем теле. Они оказались гораздо лучше, чем я мог вообразить себе, донимая Мун острыми темами разговоров о предпочтениях в сексе и прочей чепухе, которой занимаются незнакомые парень с девушкой в интернете, чтобы скрасить серую реальность. В момент, когда я подумал об этом, телефон снова зазвенел, и от её следующего сообщения на миг у меня перехватило дыхалку.
Не то, чтобы я никогда не фантазировал о том, чтобы развести Теслу на подобные действия, просто сейчас это было так некстати. Остатки её хаотичных поцелуев в миг забродили мурашками по моей коже. Я почувствовал укол тупой ревности от её непристойного вопроса, потому что в отличие от Мун, не мог сложить самого себя из двух раздельных образов. Это было так глупо, что злило до одури, но этой злости было ничтожно мало, чтобы обрубить на корню еще свежее, пульсирующее желание продолжить начатое безумие. Я даже подумал, что мог бы предложить ей приехать сейчас, но тут же вспомнил, что не был Джейсоном взаправду и вместо секса получил бы по роже с вероятностью 99,999999999 десятых процента. Очередной глоток виски приглушает укор совести, и я набираю ответ, замечая, что мои ладони снова дрожат, как дрожали там, когда я находился рядом с Тес. Это волнение нервировало меня и в то же время отливало совершенно незнакомыми доселе эмоциями. Они нравились мне своей новизной, как нравилась теперь Тесла Мун; она тоже отливала иными оттенками после нашей реальной встречи, так что я легко заглотил наживку, брошенную ею, возможно, снова от скуки. Дыхание сбивается на счет три, когда я беру на себя право изменить правила игры перед тем, как мы вместе немного сойдем с ума. Или перед тем, как я схожу на хер, снова — одно из двух. Играть на грани мне нравится мне куда больше, чем бессмысленно пытаться собирать тот самый паззл; в нем явно не хватает деталей. К тому же проницательность — то, что так нравилось Тесле в нашем загадочном общении, как и свобода мысли, оторванная от приевшихся шаблонов. Козыри в моих рукавах еще не обратились в копья, что будут воткнуты в мое сердце, и я иду ва-банк, когда ставлю на то, что ролевая игра с участием покинутого парня придется Тесле по вкусу, ведь у неё не было фотографий Джейсона, а в томной виртуальной дымке так не хватает тактильности, которую я подарил ей этим вечером. Почему бы не воспользоваться этим теперь? Тем более, что она сама сказала Итану, что была не против продолжить.

Я прогладываю ком волнения, когда нажимаю на кнопку отправить. Тесла может рассердиться на идею подменить мой образ каким-то рандомом из бара, но мне хочется думать, что она как и я может оторваться от привычного и следовать инстинктам без глупых догматических рамок. Даю ей понять, что это не шутка и не сарказм. Что я действительно не против сыграть в интересную игру под названием допиши рассказ.

Увы, как и наши действия, эта игра была грязной, и грязные приемы не были в списке запрещенных. Я позволяю Тес думать, будто читаю события этого вечера по обрывкам её сообщений. Будто случайно попадаю в самую точку, бросаясь рандомными предположениями в рамках заданных мною же условий. Выступаю обезличенной фигурой, в роли хорошего помощника по части завершения начатого, чего не смог устроить её случайный кавалер. Почему бы и нет? Так будет проще для нас обоих, если конечно её слова о готовности остаться со мной (Итаном) этой ночью были правдой, а не красивой сказкой на прощание. В любом случае, перед перспективой запрета на появление в кафе, мне кажется, что мне уже просто нечего терять. Нота бухой вседозволенности развязывает мне руки вопреки скованной неловкости. И на то, чтобы осознать, что никто не смотрит на меня уходит несколько минут смятений. На деле я думаю, чтобы я сделал с Тес? Если бы мы оказались с ней рядом, быть может, в этой гостиной? Я был бы не против, если бы она села мне на колени.
Чертовы буквы плывут перед моими глазами, лишая слова должного подтекста. Я нервно кусаю губы, в ожидании ответа и время начинает напоминать безвкусную жвачку, набившую оскомину на языке. На деле проходит несколько жалких секунд. В какой-то момент новая порция алкоголя разгоняет кровь до нужного градуса, и мне в голову приходит больная идея, которая отдает безумием на грани фола. Пальцы отбивают неровный ритм по квадратикам на экране. Я чувствую прилив адреналина, с которым всё уже не кажется таким уж безумным в погоне за острыми ощущениями.

Меня хватает лишь на то, чтобы дождаться статуса "прочтено", после чего пальцы скользят к кнопке аудиозвонка, опасно минуя значок видео на экране. Я зажимаю его, вслушиваясь в несколько протяжных гудков и падаю спиной на диван без точного понимания, что черт возьми сейчас происходит. Прикладывая трубку к уху за отсутствием гарнитуры поблизости, я не имею ни малейшего понятия, услышу ли ответ на той стороне. Кадык нервно дергается, проталкивая ком волнения на дно пустого желудка, я закрываю глаза в попытке задавить отчаянное желание сдать назад, но уже было слишком поздно, ведь Джейсон точно знал, что делал. Джейсон не отправил бы Теслу Мун домой на самом интересном месте. Какое удачное совпадение, что сейчас я и есть он. Свободная рука касается бедёр, чуть ниже молнии на брюках, почти бездумно. Я не делаю ничего такого, но отчего-то ужасно смущаюсь, когда слышу неровное дыхание на той стороне трубки. Сердце пропускает несколько ударов, и я зажмуриваюсь, прикусывая губу до саднящей боли. Что, черт возьми я вытворяю этим вечером? Мысли путаются, превращаясь в абсолютный хаос. И вот я уже не различаю ни себя, ни Джейсона, теряю всяческие ориентиры. Моя фантазия рисует себе красочную картинку с образом Теслы Мун в центре кадра. Добавляет деталей к уже известным частям уравнения. Теперь мне не сложно представить, как её губы сбивчиво прихватывают кислород, как приоткрываются навстречу моим невидимым поцелуям и как эти самые поцелуи действуют на меня с той же отдачей, даже если являются частью чужой фантазии. Одной на двоих. Как и обещал, я становлюсь лишь соучастником преступления, без тени намека на помехи девушки воплотить свои фантазии в жизнь. Как и обещал, я притворяюсь тем самым Итаном, определенно точно напоминая ей себя самого, когда излишне шумно выдыхаю в микрофон вместо приветствия (ведь это не знакомство с Джейсоном, нет). И пусть динамик немного искажает оттенки звуков, я уверен, что она ощутит разительное сходство между мной и ним где-то на уровне пьяного подсознания. Не сможет не ощутить. Присоединяюсь к происходящему в качестве вспомогательного элемента, неосмысленно прохожусь ладонью по ткани джинс так, как это делала Тесла со мной сегодня. Нечаянно задеваю расстегнутую пуговицу. Оставляю лишь голые рефлексы. Наконец, чувствую облегчение, когда душащее желание проникнуть в чужие мысли отпускает меня, сменяясь другим, еще более навязчивым — дойти до предела нашего сумасшествия вместе. Пусть все транслировалось в очень странную форму, итог всё равно обещает быть неизбежным. Хотя бы так я мог бы исправить свою оплошность. Хотя бы так я мог не отпускать её еще немного; до тех пор, пока нас обоих не настигнет карающее утро. Сейчас до него были миллиарды лет как до соседней галактики, а мы с Тес определенно точно существовали в одной солнечной системе; она — огромная чарующая планета, полная жизни, я — вечный спутник на ее орбите. Мне вдруг отчаянно захотелось остаться здесь навсегда.

Все так сложно. Я не привык теряться среди собственных мыслей и непрошенных эмоций, как малолетний школьник, и будь Минхо хоть немного снисходительнее по отношению ко мне, он бы обязательно смог мне все объяснить. Но он, конечно же, не будет этим заниматься по одной лишь простой причине - он прекрасно знает, что он сам и является инициатором моего волнения, так тщательно скрываемого за маской отчужденности. Мы вдвоем играем один спектакль, где я во всех красках изображаю обиду, а он молчаливо ждет окончания, чтобы похлопать в конце и содрать ко всем чертям кулисы. Мы оба знаем наперед, что он будет молчать мне назло, улыбаясь мне с обратной стороны комнаты своей отвратительно хитрой улыбкой, каждый раз цепляющей мое нутро. Мы оба знаем, что я сломаюсь под его настойчивыми прикосновениями, как и все мои обиды внезапно растеряют всю свою важность. Порой я задумывался, не относимся ли мы к нашим ссорам с каким-то извращенным подтекстом, точно зная, что в конце концов мы бурно помиримся, не сказав при этом друг другу и слова. При остальных мы, конечно же, не можем обсуждать ничего такого, а оставаясь друг с другом наедине, слова, как правило, нам уже не особо нужны. Они мешают, будто лишние слои одежды, от которой хочется поскорее избавиться в удушливую погоду. Времени всегда катастрофически мало или его нет вообще, превращая наше совместное существование в ожидание между редкими и такими недолгими моментами. Поэтому я так злюсь, когда Минхо выкидывает нечто подобное, вроде поездки в отпуск с Ханом. Знаю, что это решение вряд ли зависело от него с самого начала и до конца, но стоило мне увидеть это довольное лицо на бесчисленных фотографиях и видео, как я понял, что это путешествие никак, блять, не помещается во фразу "мы неплохо провели время". Еще и Джисон подлил масла в огонь, тихо и опасно разгорающийся в моей груди, своими восторженными рассказами о неплохо проведенном времени. Мне стоило огромных сил делать вид, что я рад за них и не хмуриться от горького привкуса на поверхности языка от мысленного вопроса, возникающего постоянно где-то недалеко от моего разума - я что, один дурак?

И пусть Минхо не смеет говорить, что все проще, чем кажется. Только он может заставить меня забыть обо всем, что есть на свете, выжигая с поверхности губ все недомолвки и неуютные обиды. Но даже если так каждый раз и происходило по надуманным мной и не очень поводам, старые пожары извещали о себе протяжной тревожной сиреной внутри, как только он уходил, закрывая за собой дверь. Разве это просто? Разве я перестаю скучать, даже когда он настолько близок от меня? Вопросы вспыхивают в моей голове ярким светом, когда его нет рядом. Поэтому я так ненавижу ощущать его отсутствие.