— где их носит? — эбби выдыхает этот вопрос вместе с сигаретным дымом, откидывая голову назад и подставляя солнечным лучам свое загорелое лицо. сев прямо на каменную лестницу, разгоряченную от полуденного солнца, и облокотившись на ступени, она напоминала ленивую кошку. я пожимаю плечами в ответ и отворачиваюсь от нее, вновь вглядываясь в конец улицы и надеясь увидеть там знакомую серую хонду. не могу вынести этот спокойный и излишне расслабленный вид эбби, точно не сегодня, не сейчас. как она может так спокойно сидеть на месте, в то время как конец сегодняшнего дня начинает медленно и вполне реалистично превращаться в катастрофу? парни выбрали совершенно не то время, чтобы опоздать. в очередной раз хватаюсь за телефон, набирая уже выученный наизусть номер брайана, но после нескольких протяжных гудков на том конце включается автоответчик и его шершавый голос просит меня перезвонить. — сукины дети. — я тихо ругаюсь, но этот безутешный выдох долетает до слуха эбби — чувствую спиной, как она улыбается. с силой вдавив палец в экран телефона, будто это он был повинен во всем том, что сейчас происходит, тянусь свободной рукой в карман куртки и выискиваю пачку сигарет. чиркнув пару раз зажигалкой и втянув в легкие горький дым с ощущением излечения от тяжелой и протяжной болезни, я пару минут смотрю перед собой. взгляд цепляется за безликую парковку, за высокие фонарные столбы, за фасады серых зданий, обступивших вокруг непроходимым лесом — в этом городе глазам каждый раз приходится преодолевать настоящий лабиринт, прежде чем отыскать кусок неба. но такой пейзаж уже давно стал привычным для меня. нужно любить свой дом, а так как его у меня не было последние десять лет, пришлось полюбить улицы нью-йорка. докурив и чуть успокоив натянутые нервы, я поворачиваюсь к эбби, сохраняя на лице уже ставшим привычным выражение боевой готовности. — наверное, у них какие-то проблемы. они бы не стали опаздывать без весомых причин. мы пока можем все подготовить. — девушка зевает и потягивается, прежде чем подняться со ступеней, но по ее взгляду я понимаю, что она так же, как и я, готова ко всему. не смотря на всю свою расслабленную и беспристрастную наружность, я знаю, эбби горит своим делом, вкладывая в нашу работу большую часть себя и не боясь оставаться опустошенной в конце беспрерывного дня. согласившись с моим предложением, она скрывается за дверью клуба молча, не обрушая на меня потоки ненужных слов поддержки. знает, что сейчас я нервничаю, а когда у меня плохое настроение, со мной лучше не связываться.
заперев за собой дверь, оказываюсь внутри темного, плохо освещаемого коридора, служащим выходом к задней парковке. за последние пару лет мы исследовали задворки, должно быть, каждого непопулярного клуба в городе, но сегодня, бесспорно, вытянули настоящий золотой билет. в этом месте порой собирается настоящая элита музыкального мира, нам точно сегодня нельзя облажаться на сцене. стараюсь не думать о плохом, как когда-то в прошлой жизни мне советовал психолог, хотя я давно уяснила сама для себя, что он был абсолютно бесполезен. но мысли перескакивают друг друга в непонятной погоне, стремясь к единственному выводу, который наглым образом пытается протолкнуться к моему осознанию последние пару месяцев — если в ближайшее время ничего не изменится, то моя группа превратится в кружок по интересам или вовсе развалится. я внимательно разглядываю полукруглую сцену, расположившуюся у дальней стены, затем окидываю взглядом пустой зал. он кажется таким огромным, когда здесь нет людей, а стены вокруг не расплавляются в мерцающих вспышках прожекторов. несколько колонн упираются в черный лакированный потолок, потемневшего, видимо, от регулярного впитывания дрожащих тел, запаха пота, звука стонов в кабинках туалетов и пульсирующей музыки, отражающейся от граней бесчисленных стаканов в баре. но сейчас здесь так тихо и пусто, что я мысленно сравниваю это помещение с церковью. здесь такая же пыль, она так же невесомо летает меж колонн мириадами мелких, блестящих в слабом свете хлопьев. задумчиво глядя вперед и представляя, как вечером преобразится это призрачное место, я невольно вспоминаю тот вечер, когда была здесь в последний раз, пару недель назад. в мыслях вспыхивает случайное воспоминание, которое впилось в память рыболовным крючком — ты опускаешь на мое лицо свой серьезный серый взгляд, и мир вокруг начинает быстро сужаться, зажимая меня в своих тисках. я отвернулась, находя спасение в опустившемся передо мной стакане с алкоголем, ощутив при этом, как что-то вновь разрушилось внутри. ведем с тобой бессмысленный диалог, будто всегда были чертовыми добрыми знакомыми, я сохраняю равнодушие и пустоту в голосе, не шевелясь и с каждой секундой лишь крепче сжимая меж пальцев граненный стакан. прощаюсь с тобой, натягивая неловкую улыбку на лицо, не заметив, как дрогнула рука, пытаясь попасть в рукав куртки. надеюсь, мы больше никогда с тобой не увидимся. глубокий вдох и выдох. считай до десяти вместе со мной. вместо того, чтобы постоянно оборачиваться назад, искать нескончаемые ошибки и осознавать, что за последний год я потеряла больше, чем приобрела, надо заняться работой.
ближайший час проходит в подготовке сцены и настройке инструментов. время протекает незаметно, и лишь долгожданное появление брайана и лиама вырывает меня из оков серьезного молчания. после долгого и детального описания того, как я расправлюсь с ними после выступления, мы, наконец, приступаем к полноценной подготовке, прогоняем материал и договариваемся об очередности песен. время близится к вечеру, я начинаю ощущать это в изменяющейся атмосфере вокруг. поднимается необъяснимый гул далеких голосов, шагов, тихой музыки, играющей где-то под потолком. воздух вокруг прорезают лучи разноцветного света, настраиваемого кем-то из работников клуба. с кухни периодически раздаются металлические и стеклянные звуки. недвижимый мир начинает медленно оживать, напоминая собой большие часы, где у каждой шестеренки есть своя обязанность и без любой одной из них этот беспрерывный процесс превратится в беспорядок. я люблю такую атмосферу — кажется, только находясь в ней я по-настоящему перестаю нервничать. даже начинаю думать о том, что сегодня все пройдет хорошо, без проблем и технических заминок. может быть, именно сегодня наш путь проложится к чему-то большому и масштабному. когда-то это должно случиться, верно? я не отступала ни на шаг последние годы. мы все уходим в одну из комнат, отданную нам менеджером клуба под гримерную, но здесь оказывается так мало места, что лиам и эбби почти моментально ретируются в бар, оставляя нас с брайаном одних. расположившись вместе на небольшом и старом диване, мы некоторое время разговаривали о чем-то отдаленном, пока разговор не затих сам собой, и я легла, устало опустив голову на колени брайана. — что с тобой? — тишина, прерываемая далеким шумом музыки и гулкими голосами первых посетителей, разрывается от голоса брайана, и я открываю глаза, в тот же миг встречаясь с его взглядом, на дне которого плескается слабое сомнение. — что не так? — мой вопрос звучит резковато, и я замечаю, как он оцарапывает брайана по его сжавшимся на секунду губам. — ты улыбаешься. — присутствие брайана всегда придает мне уверенности, об отсутствии которой не должен узнать ни один живущий ныне человек. от его внимания, как обычно, ничего не ускользает, и я опускаю взгляд, начиная разглядывать собственные ногти и убирая улыбку с лица, будто для меня это было нечто постыдным. он знает о том, как мне тяжело от эмоций, и никогда не пытается давить. возможно, ему все равно. в любом случае я благодарна ему. главный плюс отношений с брайаном — с ним мне становится легко. — не знаю. сегодня все должно пройти хорошо. — приближающиеся шаги и громко раскрывшаяся дверь заставляет нас обоих синхронно повернуть головы. вместе с силуэтом эбби из-за двери в маленькую комнату врывается шум музыки и множества разных голосов, наперебой разрывающих пространство, как крики испуганных чаек. ее выражение лица одновременно испуганное и восторженное, кажется, впервые я вижу настолько яркую и горящую заинтересованность в ее обычно безэмоциональном взгляде. — там много людей, все места заняты. — что? — воскликнув раньше, чем эбби успевает закончить свою фразу, я соскакиваю с места, быстрыми шагами преодолевая расстояние до закулисья с твердым намерением убедиться в ее словах воочию. шум с каждой секундой становится все более оглушающим, пока мой взгляд не упирается в мерцающую толпу. вот черт.
— итак, наш план действий это не опозориться? прекрасная речь, дилан. воодушевляет. — я резко ударяю лиама в плечо, из-за чего он начинает смеяться, но все же отходит от меня на пару шагов в сторону, используя эбби в качестве защиты. сжав губы, от чего те превратились в одну тонкую полоску, я сдерживаю свое раздражение, чтобы не ответить ему излишне резко. — я всегда говорила, что нужно выступать так, будто это твой последний шанс. и неважно перед тобой десятка людей или сотня. — эбби торжественно вскинула руку с бокалом виски и сделала глоток — нескрываемый восторг на ее лице придавал ей вид другого человека, совсем незнакомого мне. в ответ я лишь закатила глаза. мы вчетвером стояли у выхода на сцену, вслушиваясь в гомон голосов и дожидаясь своего времени. я почти не слышала того, о чем разговаривают ребята, вглядываясь в переливающуюся толпу за сценой. почему их так много? администратор клуба, отвечая на нашу просьбу, дал нам точно знать, что среди недели здесь низкий поток клиентов, зачем ему врать? чувствую, как с каждой секундой я прирастаю к полу все сильнее, а непривычное волнение подкатило к самому горлу острым комком. в голове вновь и вновь прокручиваю текста песен, но они постоянно спотыкаются об отдаленные и неуместные мысли, из-за чего я начинаю все сначала. мне даже становится немного стыдно за себя, что я не могу контролировать свое состояние сейчас. именно сейчас, твою мать. убираю упавшие пряди волос с лица, и замечаю, как ладони трясутся от мелкой дрожи. лица людей впереди смешиваются в размытое пятно, и я не могу сфокусироваться ни на одном. ощущение дурноты начинает сковывать легкие, и я физически чувствую, как кожа покрывается холодным потом. я знаю, что это. — готова? — брайан мягко опускает на плечо свою ладонь, но я вздрагиваю так, будто кто-то ударил меня в спину. — я сейчас вернусь. — не глядя на него и больше не говоря ни слова, я разворачиваюсь на месте, почти бегом устремляясь в комнату отдыха и не отвечая на сбитые с толку выражения лиц ребят. в голове пульсирует одна единственная болезненная мысль, которую я не могу изгнать наружу. нужно срочно побороть это волнение. добираюсь до заветной двери, резко раскрывая ее и тут же с громким ударом запирая ее за собой. не трачу ни секунды на бестелесные попытки привести себя в чувство — я уже давно не в себе. хватаю сумку со стола, судорожно засовывая руку внутрь и пытаясь отыскать то, что нужно. со дна раздается заветный шорох фольги, и достав вместе с пачкой таблеток неизвестную визитку, я захожу в туалет, молясь всем возможным богам, в которых я не верю, чтобы нам не нужно было выходить на сцену в эту секунду. я бы все равно не смогла выступать, дрожа так, будто кто-то направил дуло пистолета в мой затылок. по-другому не получится.
под хлопки людей, звучащие в первые секунды весьма одиноко, а затем заполонившие пространство множественным шумом, мы выходим на сцену. я улыбаюсь, видя спиной, как силуэты брайана, лиама и эбби направляются к своим инструментам. в голове проносится со скоростью звука случайная мысль — кажется, я забыла проверить, настроили ли они аппаратуру, — и исчезает в пустоте где-то впереди. все вокруг залито золотым светом прожектора, силуэты людей в зале растворяются, и я приветствую шумную тишину перед собой. они должны запомнить эту терапию. не знаю, сказала ли я это вслух или лишь в своей голове, но вот звучат первые ноты. я наблюдаю за ними — они устремляются вверх, к скрывающемуся в темноте потолку, разбиваются об него, падая осколками на головы людей. хмурю брови, пытаясь понять, что происходит, но губы начинают петь, и я перестаю обращать внимание на что бы то ни было. неосязаемые чувства нитями просачиваются под кожу, стремятся по венам, врезаясь в разгоряченный разум. проходит одна песня, затем вторая. я растворяюсь вместе с людьми, плыву по течению, посылаю воздушный поцелуй эбби. на одной из песен усмехаюсь, чувствуя, как собственная душа срывается вниз, рухнув и разлетевшись. разбившись о дно, можно по-настоящему возвыситься. только в такие моменты я чувствую себя свободной от плена. в пространстве гремят финальные аккорды, и, взяв паузу в пару секунд, я тихо и вкрадчиво говорю в микрофон «спасибо». в зале все начинают хлопать, и я замираю на пару секунд, восторженно глядя в толпу, как на непостижимую силу, ставшую мне доступной. у нас еще никогда не было такого. начав смущаться, я делаю легкий поклон и спускаюсь со сцены вместе с ребятами. только там я, наконец, позволяю себе рассмеяться и обняться с каждым по очереди. лиам с эбби наперебой начинают обсуждать наш внезапный успех, пока брайан молча берет меня за руку. не замечая этого, все еще ощущая легкую эйфорию и дрожь в ногах, я, почти задыхаясь, вторю восторгу ребят, пока, наконец, не замечаю ускоренные и болезненные удары сердца в груди, пытающегося вырваться из клетки ребер, как потревоженная птица. я пытаюсь умерить пыл незаметно для ребят, умолкая и лишь наблюдая за их лицами, но через несколько мгновений сердце начинает пульсировать уже где-то в висках. отправив всех передохнуть в комнате отдыха, а затем вернуться ко мне в зал, я направляюсь к переполненному бару.
мимо проплывают улыбающиеся лица людей, вспыхивающие и пропадающие в слепящем тумане. чья-то ладонь хлопает меня по плечу, около уха звучат слова похвалы — я была бы рада им ответить, но сейчас мне нужно срочно выпить и унять колотящееся сердце. вижу освободившийся стул у бара, направляюсь к нему с дернувшейся улыбкой на губах, пока все вокруг превращается в сломанную кинопленку. и потом я замечаю твое лицо. останавливаюсь, ощущая, как секунды с тяжелым треском замедляют свой ход. мне нужно было остановиться, чтобы понять, вижу ли я тебя на самом деле, или это игра света, невнятной рябью вменяющей музыке, доносящейся из колонок. после нашей последней встречи прошло не так много времени, но порой, в тайне от самой себя, я допускала мысль, что все это мне лишь приснилось. слишком странно, не похоже на реальность, с которой я не в самых крепких отношениях. и вот снова, ты появляешься передо мной, будто призрак прошлого, на том же самом месте, где мы виделись с тобой уже попрощались однажды. нахмурившись, я отгоняю от себя это наваждение, стараясь взять себя в руки. нет, это определенно ты. сомнения отступают назад, и на место смятению приходит знакомая холодность. мне становится душно. — скоро я перестану верить в совпадения. — я сажусь рядом с тобой, привлекая внимание, но специально не глядя в твое лицо. не знаю, что чувствую в этот момент. хочется просто выпить. — что ты тут делаешь, элиас? — отпив из своего бокала, я со слабой улыбкой, наконец, смотрю на тебя. в тебе что-то изменилось за последние годы, но я не могу уловить, что именно. позволяю себе в этот раз долго и без зазрения совести вглядываться в твое лицо. злости во мне нет, лишь какое-то пьянящее ощущение неизвестности. завтра к утру я приду в себя, в полной трезвости оценив прошедший вечер и выстроив новый план действий. может быть, даже подумаю о тебе, элиас. сейчас мне хочется просто порадоваться за себя и не думать ни о чем. вокруг будто исчезает вся безликая толпа, гулкий шум разговоров становится тише, и громкая музыка начинает неметь. — ты здесь с самого начала? — пытаюсь, ни на что не намекая, понять, видел ли ты наше выступление. я понимаю, что мне хочется лишь похвалиться перед тобой, вновь что-то тебе доказать, тыкнуть пальцем себя в грудь и спросить, видишь ли ты, что я уже не такое пустое место как прежде. удивляюсь самой себе — с каких пор мне вновь стало необходимым что-то доказывать другим? тем более тебе. однако мысль о том, что ты слышал, как я пою, заставляет меня ощутить где-то глубоко постыдную радость. и все же, ты видишь?
Сколько я себя помню, я всегда отвечала саму за себя. С самого детства, в котором постоянный недостаток балансировал с пресловутой трагедией на острие ножа. Недостаток денег, недостаток игрушек, недостаток общения, понимания, любви. Даже отец не избежал своего участия в этом нескончаемом списке «не». Глядя сейчас на эти ранние воспоминания из детства, в котором, кажется, всегда все должно быть иначе, я сполна понимаю смысл неизбежного. А как все могло быть иначе?
Я не помню своего отца. Лишь короткие обрывки воспоминаний сохранились на дне моей памяти, похожие на вспышки фар проносящихся мимо машин. Я даже не уверена, произошли ли они в реальности, или же этими фантазиями утешался мой детский разум. Отца мне заменила мать. Знаете, такого отца, который вечно пропадает на работе, и чья редкая похвала способна вознести ваше маленькое детское самолюбие до небес. Мы были привязаны друг к другу, несмотря на то, что мое детство прошло в одиночестве. Но я дорожила своей независимостью, своей самостоятельностью, в отличие от всех своих сверстников, не стремящихся общаться с таким трудным ребенком, как я. Упрямость, оставшаяся одной из моих главных черт и по сей день, не позволяла мне показывать слезы другим детям. Я упрямо не чувствовала себя несчастной, а вскоре у меня не осталось времени на подобные глупости.
Моя мать, не желая принимать благосклонность судьбы и растить меня в одиночку, вышла замуж повторно. Этот человек мне сразу не понравился, не смотря на его стремление стать мне отцом. Я не понимала свою мать, на ее целеустремленное желание испортить жизнь и себе, и мне. Сейчас мне кажется, что ей попросту не хотелось оставаться одной, а с кем разделить это самое одиночество ей было неважно — лишь бы в нашем доме, наконец, появился мужчина. Я не жалела ее тогда — не жалею и сейчас. Это был ее выбор, бескомпромиссный и окончательный, от которого мне не удалось ее отговорить. Сначала я сопротивлялась, с присущей всем подросткам яростью. Затем злость сменилась на истерики и громкие ультиматумы — либо я, либо этот чужой мужик, который не в состоянии содержать не только нас, но и себя. А потом появился сводный брат, сведший мое сопротивление на нет.
Моя мать начала стремительно стареть, но я упрямо не высказывала ей никакой жалости. Быть жалостливой значит быть слабой. Быть слабой значит быть никем, а в мои планы на будущее это никак не вписывалось. Я не собиралась оставаться на одном месте и медленно увядать, как моя мать. Я была вооружена незыблемыми мечтами о музыке и своем успешном будущем. Постоянный недостаток повлиял на меня, но не разрушил. Я знала, что все в жизни зависит лишь от меня самой. Тогда мне хотелось иметь все и сразу. Мои амбиции плохо сочетались с такими чертами, как доброта или стеснение. Возможно, отношение всех окружающих и их отказ увидеть во мне кого-то другого, помимо дочери наркомана, заставили меня стать именно той, кого они видели на поверхности. Грубая и черствая девчонка с такой же грубой и черствой сутью. Я не боялась бросать в людей свое мнение, порой основывающееся лишь на желании сделать все не так. Сделать то, чего все вокруг так или иначе ожидают от меня получить.
Только мама не судила меня. Когда она умерла, вопрос об уходе из чужой для меня семьи стал утверждением. В тот короткий период совместной жизни с отчимом и братом я, кажется, познала мир во всем его уродстве. Но сбежать из дома не значит сбежать от горя, которое обрушилось на меня неожиданной лавиной после смерти матери. Я внезапно осознала, что в мире отныне больше не осталось людей, кто любил бы меня просто так. Кто видел бы во мне что-то помимо мальчишеской угловатой фигуры и отвратительного поведения. Я старалась оставаться равнодушной и не замечать своего состояния, объясняя все происходящее отныне своим искренним желанием добиться в жизни именно этого. Мои маленькие радости в виде старой гитары, оставшейся гнить в доме отчима, и стихов стали казаться детской забавой. Отныне я стала взрослой, и теперь я буду отвечать саму за себя, как всегда привыкла это делать. Сомнительная компания, бесконечный поиск жилья у малознакомых друзей и наркотики — это именно то, к чему я стремилась с детства. Тогда наркотики казались мне спасением, единственной и главной причиной оставаться сильной. Если они не убили меня сегодня — значит, я чего-то стою в этом мире, значит я нужна кому-то сверху, кто великодушно не вызвал у меня сердечный приступ от передозировки веществ.
Очередное попадание в реанимацию и уведомление, отправленное дражайшему отчиму, заставило последнего задуматься и отправить меня на лечение в государственный рехаб. Попытка замолить свои грехи перед старостью оказалась успешной — после некоторого времени я начала ощущать, что мне становится легче. Ненависть к себе сменилась равнодушным отношением к собственному существованию, а потом и вовсе во мне раскрылись полузабытые желания о музыке.
Два года прошли незаметно, и, ощутив хоть какую-то твердую почву под собой, я отправилась в свободное плавание по своей жизни. Жить от мгновения к мгновению, заполняя пустоту случайными счастливыми событиями, страшно, но для меня это стало спасательным кругом. Должно быть, мы встретились с тобой в самый правильный момент, Элиас. Я никогда до этого не боялась быть отвергнутой и непонятой, но после нашего знакомства я начала ощущать страх. Перестала стесняться собственных чувств, растворяясь в них впервые за все время своей жизни. Может быть, именно это его и оттолкнуло? Со мной сложно, когда я перестаю себя контролировать. По крайней мере теперь я перестала лезть к другим в душу и ненавижу, когда лезут ко мне. Никому не верю, в особенности тем, чьи слова мне нравятся.
Кажется, лишь достигая дна я нахожу в себе силы возвыситься вновь. После серии срывов и возвращения к своей старой зависимости у меня все стало хорошо. Собрала свою музыкальную группу из самых разношерстных людей, тем самым исполнив свою маленькую детскую прихоть. По началу все это напоминало кружок по интересам, но чем больше проходила моя замкнутость в самой себе, тем сильнее во мне просыпалось желание быть услышанными, граничащее с нездоровым азартом. Прошло пару лет, и я продолжаю бесконечно бороться с самой собой — может быть, это и значит жить?